Эта история для взрослых и для детей. Вступление — для взрослых, а дальше — для детей. Иначе нельзя. Объясню почему. Чем меньше тот, для кого написана книга, тем вероятнее, что купит ему эту книгу кто-то из взрослых — мама или папа, тетушка или старшая сестра. К Новому году или на день рождения, в подарок или наоборот в наказание — все зависит от методов воспитания. Во всяком случае, у трехлетнего ребенка навряд ли есть свои деньги, а болтаться одному по магазинам не годится и в пять лет. В общем, все решают взрослые. Они покупают, что им вздумается или на глаза попадется, ну и, конечно же, то, что посоветуют приятельницы. Значит, надо подумать и о них.

Я почти уверен: как только вы увидите на прилавке эту привлекательную книжку в яркой обложке, да еще с таким диковинным названием, что хоть прилепи его на лобовое стекло машины, вы наверняка растеряетесь и решите, что это какая-то иностранная книга. «Только почему она лежит здесь, в отделе детской книги?» — тут же спросите вы себя. На всякий случай вы раскроете книжечку, полистаете ее и убедитесь, что можете все прочесть. Да это же по-русски написано! И оттого, что все понятно, вы почувствуете уверенность в себе, настроение у вас поднимется, это бывает, когда мы в чем-то разбираемся, чего-то добиваемся или когда какое-то дело нам по плечу. Вам захочется купить эту книжку, вы встанете в очередь, позвякивая в руках монетками, окажетесь у прилавка, откроете рот… Но едва ли сумеете высказать продавщице свою просьбу, ведь вы не знаете, как произнести слово «franzosisch». Мало того, вам никак не взять в толк, на каком же оно языке и что оно значит. Вконец отчаявшись, вы ткнете пальцем в прилавок:

— Вот эту, пожалуйста!

И что самое смешное — едва ли и продавщица знает больше вас. На всякий случай она переспросит:

— Эту?

Вы согласно кивнете:

— Да, эту!

И снова у вас хорошее настроение, приятно ведь убедиться, что и другие не умнее. Итак, с книгой в руках вы выходите из магазина. Вы уже предвкушаете, как обрадуется ваш ребенок, потому что он, как ни странно, любит книги. Он уже знает Фенимора Купера, «Винни-Пуха», истории про Карлсона и энциклопедию. Но затем вам становится не по себе: как же читать ему перед сном эту книжку, если неизвестно, как произносить слово «franzosisch». А слово это встречается в книге не раз, оно самое важное в книге. Ребенку не скажешь, как продавщице, мол, «эту вот». И даже если ваш ребенок умеет читать, все равно не легче, скорее всего, он спросит, как произносится незнакомое слово. Однако теперь сознание, что кто-то другой глупее вас, ничуть не улучшит вашего настроения. Дети есть дети. Быть глупыми — их привилегия. И ваш долг — помочь им стать умнее. Ну а если вы не в состоянии, то налицо еще один повод задать вам на определенном собрании вопрос, зачем вы вообще ими обзавелись. Вот видите, сколько может возникнуть проблем, но все это пустое в сравнении с тем, какую колоссальную роль предстояло сыграть этому слову в жизни мальчика, о котором пойдет речь. Было время, когда слово «franzosisch» оказалось для него важнее всех других слов на свете, важнее слов «мороженое», «футбол», «бабушка», «новые брюки» и даже «не хочу». И это в шесть с половиной лет.

С раннего детства мальчик уяснил себе — как по личному опыту, так и по наставлениям взрослых, — что знать иностранные языки очень полезно. Например, мама с папой частенько смотрели телевизор. Особенно мама, во всяком случае, гораздо больше, чем час в день, как советуют врачи. Мама очень любила кинофильмы. Она смотрела телевизор и одновременно вязала свитер и пила кофе. Папа сердился, что, когда включен телевизор, он не может спокойно читать газету. Но как только начинался фильм, откладывал газету и располагался на диване рядом с мамой. Вообще-то он тоже любил кино: как-то раз, когда телевизор испортился посреди фильма и по экрану побежали волнистые полосы, папа страшно огорчился, хотя тут бы ему и радоваться — ведь теперь он мог спокойно почитать газету. Обычно мальчика укладывали спать за полчаса до кино. Но если у него хватало терпения и сил не заснуть, пока не начнется фильм, не закрывать глаза, ерзать и ныть, появлялась надежда попасть в соседнюю комнату — родителям приходилось уступать, потому что ребенок им мешал. Мальчика укутывали в белую шерстяную шаль, и он сидел на диване между мамой и папой, как маленькое привидение или маленький сугроб. И не отрываясь глядел на экран, хотя едва ли понимал, что там происходит, просто ему нравилось, как мельтешит перед глазами. И если бы кто-нибудь попытался убедить его, что происходящее на экране — тоже жизнь, он бы ни за что не поверил. Настолько все это отличалось от того, что его окружало, и от людей, с которыми он соприкасался. И тем не менее фильмы захватывали мальчика. Порою мама печально вздыхала, а папа ругался вполголоса, правда, не так глупо, как мальчишки во дворе. Самые интересные фильмы шли на незнакомых языках. И мальчик думал, как было бы здорово понимать, о чем там говорят.

Еще он думал, что хорошо было бы с кем-нибудь переписываться. Честно говоря, он стал мечтать об этом прежде, чем научился писать. Ведь так приятно получать письма! А еще лучше открытки. Он списал бы адреса с последних страниц журналов. Мальчик собирался обзавестись друзьями по переписке: немецким другом, финским другом и так далее. Сам он, естественно, стал бы эстонским другом. В душе он верил, что кому-то наверняка необходим и такой друг. Друзей по переписке может быть много. Хотя, наверное, писать каждую неделю шесть или семь писем — занятие довольно нудное. Однако вскоре он сообразил, что возможен и более легкий путь: переписать шесть раз одно и то же письмо, изменить только адрес и фамилию друга. Ведь не станешь писать в далекие страны о своей единственной жизни шесть разных писем.

А однажды летом произошла вот какая история. Они с папой шли по Ратушной площади. Это было в Таллине, его родном городе. Улицы заполонил народ, шум стоял, как на рынке, куда они иногда ходили. Толпы туристов слушали гидов, бодро и складно излагавших историю ратуши и легенды о Старом Тоомасе. Мальчик с папой свернули вниз, на улицу Виру. И тут к ним подошли двое — мужчина и женщина, у обоих фотоаппараты на шее. Женщина была молодая, но с седыми курчавыми волосами, в очень узких брюках. Мужчина был толстый, волосы ежиком, на фиолетовом носу — огромные очки в прозрачной оправе. Они что-то спросили у папы. Папа ужасно смешался, когда сообразил, что незнакомцы обращаются к нему. Потом радостно заулыбался и быстро-быстро закивал головой, ясно, что он ничего не понял, но ему хотелось выразить иностранцам свою симпатию. Тогда мужчина несколько раз по слогам повторил слово «Виру». И папа словно очнулся, стал размахивать руками, как дирижер на певческом празднике, указывая вдоль улицы Виру в сторону гостиницы, высившейся в ее конце. Иностранцы сказали на своем языке «спасибо» — что они могли еще сказать — и пошли своей дорогой. Папа стоял на месте как завороженный. Он вроде и забыл, куда они спешат, забыл даже, сколько мороженых уже съел его сын, и купил еще одно. И полчаса спустя папа был все еще очень взволнован, покачивал головой и цокал языком. Наверное, радовался, что смог пообщаться с иностранцами, объяснить им дорогу в своем родном городе. Похоже, событие было весьма знаменательное. Такое отличное настроение у папы бывало, когда его любимая хоккейная команда выигрывала матч или когда какой-нибудь эстонский спортсмен устанавливал рекорд. И все-таки мальчику показалось, что здесь что-то не так. Ведь папа не знал языка, на котором говорили иностранцы. Его выручило одно слово — «Виру». Папа никак не смог бы предложить им стать друзьями по переписке.

А еще раньше, примерно год назад, случилась такая вот история. Папа получил на работе путевку в Среднюю Азию. У них были дружеские связи с одним предприятием: у папы на работе изготовляли болты, а в Средней Азии гайки, и сам бог велел им дружить. Мальчик догадывался, что папе хочется поехать вдвоем с мамой, без него, как тогда, когда они были еще молодые. Честно говоря, мальчику казалось, что в