— Неужели так вдвоем и управляетесь? — допытывались они, оглядывая тысячное стадо.
— Так вот и управляемся, — отвечала Александра. — Ребятишки помогают — «ретивая команда».
— Это само собой, ребятишки и у нас без дела не сидят, — говорили свинарки. — Вы нам про взрослых проясните. Сколько их еще у вас? Дюжина, две?
— Сказано вам — вдвоем работаем, я да Стеша, — обижалась Александра.
И она даже пожаловалась Николаю Ивановичу, что от соседских наблюдателей не стало покоя: с утра до вечера ходят по лагерю, вмешиваются во все дела, как ревизоры какие, отрывают от работы.
— Это неплохо, — успокоил Николай Иванович. — Ведь соседи к чему привыкли? Раз Клинцы — значит, неразбериха, приписки. Вот они и проверяют, как ревизоры. А это нам даже на пользу.
А еще через несколько дней Николай Иванович зашел в лагерь и сообщил Александре, что ее срочно вызывают в совхоз «Первомайский». Там проводится районный семинар свинарок, и ее просят рассказать о летнем лагере и о своих успехах по выращиванию поросят.
— Да что там за успехи! — всполошилась Александра и показала на поросят. — Вот они еще какие... Им только расти да расти. Да и все дело в самом начале.
— Вот и расскажите, с чего сами начинали, — посоветовал Николай Иванович. — Людям это любой книжки дороже. Да вы не волнуйтесь. В лагере Стеша останется, дед Афанасий. И ребята, конечно. А завтра к вечеру вернетесь.
— Ну что ж. Раз надо — поеду, — согласилась Александра. Она вернулась домой, позвала Гошку и посадила его писать под диктовку свой рассказ о работе в летнем лагере.
Но писалось плохо, на бумагу заносились одни лишь сухие цифры.
— Ладно, оставим эту писанину, — сказала мать. — Так расскажу, без бумажки.
— Только ты обо всем расскажи, — попросил Гошка. — И про Николая Иваныча, и про дядю Васю, и про Стешу, как они помогали тебе.
— И про вас, ретивых, понятно, — засмеялась мать. — Да уж не забуду, не бойся.
Александра переоделась по-праздничному, наказала Гошке, Клаве и Мишке, чтобы присматривали за домом, и на попутном грузовике уехала в совхоз.
Ночью, вновь собралась гроза. Где-то далеко, за темной зубчатой стеной леса, замелькали молнии и приглушенно загремело.
Но гром был совсем не страшный. Он урчал, рокотал, лениво перекатывался, словно пробовал свой могучий голос.
Клава с Мишкой все же проснулись и принялись расталкивать старшего брата, который, умаявшись за день, спал мертвым сном.
— Гош, а Гош, гремит! — встревоженно зашептала Клава, еще с малых лет боявшаяся грозы.
Гошка с трудом открыл глаза, приподнял от подушки голову, прислушался.
— Где там гремит — просто погромыхивает.
— А мамка как наказала, если гроза...
— Не будет грозы! Опять стороной пройдет, — успокоил Гошка.
— Окна надо закрыть. И трубу в печке, — не унималась Клава.
Но Гошка, натянув на голову одеяло, уже спал.
Маленькая беспокойная хозяйка только сконфуженно вздохнула — что ни говори, а все заботы по дому ложатся на нее. Шлепая босыми ногами по полу и поеживаясь от грома, она подошла к окну, закрыла створки рам, потом задвинула печную задвижку и вытащила из белой фарфоровой розетки провод репродуктора. Кажется, все сделано, что наказывала мамка. На всякий случай Клава еще заткнула тряпкой разбитое стекло в боковом окне и зачем-то сняла с подоконника цветы в железной банке.
В этот момент ломаная белая молния стремительно прочертила черное небо, и в избе на мгновение стало светло, как в самый яркий солнечный день. В тот же миг совсем рядом оглушительно загремело, и Клаве показалось, что изба покачнулась и сдвинулась с места.
Девочка с криком бросилась к старшему брату. Но гром и без нее сделал свое дело: Гошка уже стоял на ногах.
— Вот это шарахнуло! — пробормотал он.
Перепуганная Клава принялась уверять Гошку, что молния не иначе как ударила им во двор или в сарай.
— А вдруг мы горим... Чего ты стоишь?
Гошка, как был, в трусах, выскочил на крыльцо. Нет, нигде ничего не горело.
Зато кругом бушевал ветер, и все ухало и грохотало, словно над крышами кто-то гремел огромным листом железа.
То и дело вспыхивали молнии. Они напоминали то ломаную стрелу, то огненный крест, то игривую подвижную змейку, то причудливо разветвленный корень дерева.
Гошка прижался к углу избы и при каждой вспышке молнии с надеждой поглядывал на небо.
Ветер с бешеной скоростью мчал лохматую тучу, рвал ее на куски, и облака кипели, клубились, завихривались.
«Опять один треск да грохот», — уныло подумал Гошка, направляясь в избу.
Но тут первые капли дождя забарабанили по крыше. Казалось, что кто-то бросил сверху пригоршню гороха. Потом порыв ветра швырнул еще одну пригоршню, потом еще и еще.
Гошка выбежал на улицу. Подняв кверху лицо и выставив вперед ладони, он, казалось, готов был закричать: «А ну, давай, дождик, давай!»
И плотный косой дождь, словно понукаемый мальчиком, полил во всю силу.
В соседних избах заскрипели калитки, на улицу вышли заспанные хозяева и, радуясь дождю, подставляли под его струи непокрытые головы. Только бы не обманул, только бы напоил землю.
Из окна раздался тревожный голос Клавы:
— Гошка, нас заливает!
И верно, в избе был настоящий потоп. Текло с подоконников, текло вдоль печной трубы, вода пробивалась через крышу и потолок и заливала постели.
Гошка отодвинул кровати в сторону и заставил пол тазами, корытами, ведрами. Изба наполнилась звонким щелканьем, словно от весенней капели.
А дождь все усиливался и вскоре перешел в ливень. Бурливые потоки воды помчались по улицам. Перед крыльцом разлились лужи.
Ураганный ветер неистово раскачивал деревья, ломал ветки и сучья, струи дождя сбивали листья. Потом за окном раздался глухой треск, и что-то темное, большое навалилось на стену избы. Зазвенели выбитые из рамы стекла, и в окно просунулись мокрые березовые ветки.
«Березу с дуплом свалило, — догадался Гошка и невольно вспомнил про лагерь. — Что ж в такую погоду делается с поросятами? А ведь с ними на ночь остался один лишь дедушка Афанасий да Митяй».
Гошка заметался по избе, сорвал с вешалки материнский дождевик.
— Куда ты? — взмолилась сестренка. — Боюсь я! Гремит же!
— Я скоро, — кинул Гошка. — Только на лагерь гляну. А гроза уже...
Он не договорил. Вновь вспыхнула молния, и гром потряс избу. Клава, дрожа всем телом, вцепилась брату в рукав.
Гошка швырнул на кровать дождевик и с яростью посмотрел на сестренку — эта трусиха связала его по рукам и ногам. И когда только кончится гроза!
— Гош, а Гош, — потянув за руку, шепнул ему братишка. — А давай, как мамка, сделаем — закутаем Клавку в одеяла. Я подежурю, а ты беги!
— Давай, — обрадовался Гошка.
Он приказал сестренке лечь в постель и закидал ее одеялами и подушками.
— Только смотри, чтоб не задохнулась, — наказал он Мишке и, схватив дождевик, выбежал за дверь.
