– Нашим шедевром, – поправила Кира.
– Нашим, нашим, – улыбнулся Алекс.
Ему нравилось это слово в устах Киры. Она стала все чаще говорить «мы», «у нас». Она перестала оглядываться на реакцию прохожих. Перестала рассказывать, как осторожничают с оценкой их отношений родители. Со стороны можно было только смутно заподозрить их разницу в возрасте. Но Кирины комплексы поначалу раздували эту разницу до чудовищных размеров. Словно ему было шестнадцать, а ей – все пятьдесят. С каждым днем, с каждой неделей она вытравливала эту доминанту из своих мыслей и отдавалась чувству. Она никогда не произносила слова любви. Было много нежности, много чувственности, но о любви обычно говорил только Алекс. Она же только улыбалась и повторяла, что с некоторых пор понятие «любовь» потеряло для нее свое очарование.
– Слишком много смысла мы вкладываем в это понятие, думаем, оно защитит нас от всех катаклизмов природы и коварности судьбы. На самом деле ничто не в силах защитить двоих людей, по непонятной причине решивших связать себя друг с другом. По такой же непонятной причине они могут расстаться в один прекрасный день, и все будут удивляться – что случилось? А ничего не случилось. Просто клей, соединяющий их, высох. И половинки распались.
– Ты слишком категорична, – возражал Алекс. – Ты просто боишься слова «всегда». Оно тебя пугает. А ведь я не требую от тебя обещаний. Просто позволь любить тебя, и все. Не отворачивай щеку, которую я целую.
– Ты прав. Меня вообще пугают словосочетания со словами «всегда» и «никогда». Так же, как и «вся жизнь». Это ведь страшные слова, если вдуматься. Они напоминают о смерти, о конечности нашего существования. «Буду любить тебя всю жизнь», – с иронией произнесла она и поежилась. – Бр-р-р. Ужас.
– Ну конечно! Может, тебе больше по нраву «любить друг друга до утра»? Это тебя пугает меньше?
– Ты знаешь, да. Потому что есть в этом дух свободы. С утра можно продолжить свою любовь, а можно все прекратить. Никаких обещаний, особенно тех, которые не можешь выполнить. Скажем, я могу обещать не обманывать тебя в любви, но никто не может обещать любить вечно. Ни один человек не в силах контролировать длительность своей любви! Все знают об этом, но почему-то вновь и вновь клянутся в вечной любви. Потому что откровенность в этом случае не каждому понравится. Вот и врут, покупая время.
– Сильно же ты обожглась на этом, – заметил Гуров.
– Да, сильно. И с тех пор не загадываю наперед.
Алекс ничего не ответил. Он не был согласен с ней. Ему казалось, что его любовь – навсегда, что он может обещать это. Гарантировать. Кира лишь смеялась в ответ, что гарантирована в этой жизни только смерть. Все остальное непредсказуемо.
Они были вместе и проживали каждый день так, словно завтра не было. Только дом и его ремонт напоминали о том, что будущее все-таки есть, оно реально, оно ощутимо, его можно потрогать здесь, в меняющемся на глазах старом доме. Этот дом и был будущим Киры – он делался для ее «завтра».
Во время отпуска Кира все же иногда ездила по рабочим делам – Валерий Маркович не давал расслабиться. Регистрация была готова, и теперь Кира должна была постепенно набирать кадры и составлять реестр консультантов. Занимаясь этим во время отпуска, она открыла для себя прелесть свободного графика. Когда не надо вставать каждый день в шесть утра и бежать на работу, возвращаться затемно и остаток вечера отходить от проблем. Когда можно плавно распределить свои дела на весь день и не спеша все успеть. Она провела лишь несколько переговоров, но уже могла сказать, что ей это нравится.
Кира составила анкеты для клиентов, подыскивающих консультантов, и для самих консультантов. Составила реестр расценок, адресов, специальностей и графика востребованности консультантов. Нона сказала, что Кира – прирожденный работник отдела кадров, только никогда не пробовала себя в этом.
– Скажи спасибо Зелотову, что он ткнул тебя носом в то, чем тебе нравится заниматься.
– Да я еще только начинаю и, возможно, скоро переложу все это на плечи ассистентов. Когда выйду на работу, времени не будет.
– А жаль. У тебя получается, и ты выглядишь довольной.
– Мало ли что. Не все золото, что блестит. Это может только казаться таким привлекательным, а потом окажется тягомотиной, из которой я не буду знать, как поскорее выбраться.
– Что-то мне подсказывает, что этого не произойдет, – улыбнулась Нона улыбкой всезнающей Сикстинской мадонны. – Кстати, как там твой друг поживает?
– Хорошо поживает.
– У тебя поживает?
– Иногда. В основном у себя. Я не могу обеспечить ему такой уход, как его старая няня, – засмеялась она. – Скорее, это я к нему частенько заскакиваю на ужин, который она приготовила. А на ночь идем ко мне, дабы не смущать пожилую женщину. Вот так и устроились.
– Красота! – прищелкнула языком Нона. – Кто бы мог подумать, что ты когда-нибудь...
– Откажусь от дурости жить «как надо»?
– Нет, влюбишься.
– А кто сказал, что я влюблена?
– Ты все еще настаиваешь, что нет?
– Не знаю. Ни на чем я не настаиваю. Не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.
И это не было кокетством. Кира не лукавила – она действительно не знала, как назвать их с Алексом отношения. А потому просто не спрашивала себя об этом.
Глава 12
Камешки, о которые спотыкаешься, попадаются на дороге всегда неожиданно. В одно прекрасное утро Кира Доронина сидела на краю ванной у себя дома и ошеломленно взирала на тест с двумя полосками. «Две полоски говорят о том, что результат положительный. Вы беременны» – гласила инструкция.
«Господи, ну надо же так проколоться!» – в отчаянии думала Кира, перечитывая инструкцию в десятый раз. Может, ложно положительный? Может, тест старый, неисправный, что угодно, только не беременность! Куда ей сейчас беременность? На работе стабильность, с Зелотовым дела начинают набирать обороты вовсю... Да это все и не главное. Главное – отец ребенка! Алекс. У нее ведь с ним нет никакого будущего! Ну какой из него отец? Да и какая из них семья? Дурдом какой-то. Кира ощутила, как лоб покрылся капельками пота, хотя в комнате было отнюдь не жарко.
С другой стороны – возраст. Ей уже почти тридцать два. Это, конечно, не конец детородного возраста, но уже перевалило далеко за золотую середину. Но оставлять этого ребенка – глупость. Нет ни одного «за». Кроме самого ребенка, который не виноват в тупости непредусмотрительных родителей, понадеявшихся на ненадежные методы защиты. Аборт? Скорее всего. Но на это надо еще решиться. Сто раз подумать. Страхи, обычные для женщины, думающей об аборте, заполнили голову. А вдруг что-то пойдет не так? А вдруг она больше никогда не сможет иметь детей? А вдруг это единственный шанс в ее жизни родить ребенка? Ну и пусть от Алекса, если что – она и сама его вырастит, не бомжиха, в конце концов, да и родители помогут. Сколько на свете матерей-одиночек – и ничего, живут. А вдруг у них все получится? Вдруг, вдруг, вдруг...
Главное – ни в коем случае не говорить об этом Македонскому! Он тут же нафантазирует себе уютное семейное гнездышко и Киру в качестве мамочки-домохозяйки. Нет, нет, ему нельзя об этом знать. Должно быть, срок совсем маленький. У нее есть еще время подумать. Она должна все взвесить и рассчитать. Она не позволит думать, что хочет привязать его к себе, что сделала это нарочно. А ведь он может так подумать! Что с него возьмешь – мужик, хоть и молодой еще, но все равно мужик. А они всегда пугаются детей, думают, что дети отнимут у них и женщину, и свободу. С чего она это взяла – сама толком не могла объяснить. Но ей непременно хотелось думать, что Алекс может испугаться, а потому говорить ему она ничего не будет. Когда хочешь во что-то верить, стоит только повторить себе это сто раз. Алекс должен быть свободен от нее, твердила себе Кира. Как птица. Птица может устать и сесть на землю отдохнуть или напиться воды, но ее нельзя привязывать к земле птенцами. Это неправильно. Птице нужна свобода.
В итоге Кира о своей новости не сказала не только Алексу, но и вообще никому. И хотя она
