— Почему всё так? — вскрикнула вдруг Амэ. Так резко, будто в воздухе перед нею что-то пролетело.

Я молча ждал продолжения.

— Почему мне так плохо?

— Наверное, потому, что умер человек. И это понятно. Смерть человека — очень большая трагедия, — ответил я.

— Да, конечно… — вяло кивнула она.

— Или вы не о том? — спросил я.

Амэ взглянула мне прямо в глаза. И покачала головой.

— Я прекрасно вижу, что вы не дурак. Вы знаете, о чем я, не правда ли.

— Вы не думали, что будет настолько плохо? Я правильно понимаю?

— Ну, в общем… Наверное, да.

“Как мужчина он для вас был никто. Особыми талантами не обладал. Но был вам искренне предан. И выполнял свои обязанности на все сто. Все, что приобрел за долгие годы, бросил ради вас. А потом умер. И вы поняли, какой он замечательный, только после его смерти”, — хотел я сказать ей прямо в лицо. Но не сказал. Есть вещи, о которых говорить вслух все же не следует.

— Почему? — повторила она, продолжая следить за полетом непонятно чего. — Почему все мужчины, которые со мной свяжутся, постепенно сходят на нет? Почему любые отношения с ними кончаются всякой гадостью? Почему я всегда остаюсь с пустыми руками? Что во мне не так, черт меня побери?

На такие вопросы не бывает ответов. Я молча разглядывал замысловатые кружева на рукавах ее блузки. Они напоминали узоры на хорошо выделанных внутренностях какого-то животного. Окурок “сэлема” в пепельнице чадил, как дымовая шашка. Дым поднимался струйкой до самого потолка и уже там растворялся в тишине, как сахар в кофе.

Юки, закончив переодеваться, вошла в комнату.

— Эй, пойдем, — позвала она меня.

Я поднялся со стула.

— Ну, мы поехали, — сказал я Амэ. Но она не услышала.

— Алё, мама! Мы уезжаем!! — заорала Юки. Амэ посмотрела на нас, кивнула. И закурила новую сигарету.

— Я покатаюсь и приеду. Ужинай без меня, — добавила Юки.

Оставив Амэ и дальше изваянием сидеть на диване, мы вышли из дома. В этом доме еще оставался дух Дика Норта. Так же, как он оставался во мне, пока я помнил его улыбку. Ту озадаченную улыбку после моего вопроса — помогает ли он себе ногой, когда режет хлеб…

Ей-богу, странный малый, подумал я в сотый раз. Будто и впрямь стал живее после смерти.

Примерно так же я встречался с Юки еще несколько раз. Раза три или четыре, точно не помню. И как-то не чувствовал, что жизнь с матерью в горах Хаконэ доставляет ей особое удовольствие. Радости ей это не приносило, хотя и неприязни не вызывало. Не похоже и на то, что она торчала там из желания заботиться о матери, потерявшей близкого человека. Случайным ветром ее занесло в этот дом. И она жила в нем, бесстрастная и безучастная ко всему, что творилось вокруг.

Лишь встречаясь со мной — и только на время наших встреч — она чуть-чуть оживала. Веселела, отвечала на шутки; в голосе снова слышались упрямство и независимость. Но стоило ей вернуться в Хаконэ — всё сходило на нет. Голос делался вялым, взгляд угасал. Она выключалась, словно орбитальная станция, которая из экономии энергии перестает вращаться вокруг своей оси.

— Слушай… А может, тебе снова стоит пожить одной в Токио? — спросил я однажды. — Сменила бы обстановку. Недолго, денька три. Всё польза была бы. В Хаконэ ты как в воду опущенная — и чем дальше, тем хуже. Помнишь, какая ты на Гавайях была? Будто другой человек!

— Ничего не поделаешь, — ответила Юки. — Я понимаю, о чем ты. Но сейчас просто время такое. Сейчас, где бы я ни жила, — везде будет одно и то же.

— Потому что умер Дик Норт, и мать в таком состоянии?

— Ну да, и это тоже… Но, думаю, не только это. Ничего не решится, если я просто от мамы уеду. Здесь я бессильна. Как тут лучше сказать… Просто сейчас так складывается. Звезды в небе плохо сошлись, я не знаю… Где бы я ни была, что бы ни делала — ничего не изменится. Потому что между телом и головой никакого контакта.

Мы валялись на диком пляже и смотрели в море. Небо все больше хмурилось. Легкий бриз теребил траву, что росла островками вдоль берега.

— Звезды в небе, — повторил я.

— Звезды в небе, — кивнула она со слабой улыбкой. — Нет, ну правда! Пока только хуже становится. Мы с мамой обе на одну волну настроены. Помнишь, я говорила: когда она веселая, я тоже радуюсь, когда ей плохо — и у меня все из рук валится. И я не знаю, кто на кого влияет. То ли мама меня за собой тянет, то ли я ее. Но мы с ней будто подключены друг к дружке, это я чувствую. А вместе мы или порознь — уже не имеет значения.

— Подключены?

— Ну да, психологически подключены все время, — кивнула Юки. — Иногда я этого не выношу и пытаюсь как-то сопротивляться. А иногда устаю так, что становится все равно. Просто руки опускаются. И, как это говорится… уже не могу сама себя контролировать. Чувствую, что снаружи что-то огромное начинает управлять моими силами. И я уже не понимаю, где еще я — а где уже оно. И не выдерживаю. И хочу все вокруг расколошматить вдребезги. Потому что не могу так больше. Хочу закричать: “Я еще маленькая!” — и забиться куда-нибудь в угол…

Ближе к вечеру я отвозил ее в Хаконэ и возвращался в Токио. Амэ всякий раз приглашала отужинать, но я неизменно отказывался. Понимал, что вежливее согласиться, но чувствовал: с этой парочкой за одним столом я долго не выдержу. Я представлял себе эту картину. Мать с сонными глазами, дочь с непроницаемым лицом. Дух покойника. Тяжелый воздух. Кто на кого влияет — сам черт не поймет. Гробовая тишина. Вечер без единого звука. При одной мысли о таком ужине желудок вставал на дыбы. По сравнению с ним сумасшедшее чаепитие из “Алисы в Стране Чудес” — просто праздник какой-то. В тамошнем безумстве, по крайней мере, ничего не застывало на месте.

Поэтому я возвращался в Токио под старенький рок-н-ролл, пил пиво, готовил ужин и с большим удовольствием съедал его в одиночестве.

Наши встречи с Юки мы никогда не посвящали чему-то конкретно. Гоняли по скоростному шоссе и слушали музыку. Валялись на берегу моря и разглядывали облака. Ели мороженое в отеле “Фудзия”. Катались на лодке по озеру Ёсино. Весь день негромко беседовали о чем-нибудь — и так проводили время жизни. “Прямо пенсионеры какие-то”, — иногда думал я.

Однажды Юки заявила, что хочет в кино. Я съехал с шоссе в Одавара, купил газету и посмотрел, что идет в местных кинотеатрах. Но ничего интересного не обнаружил. Только в зале повторного фильма крутили “Безответную любовь” с Готандой. Я рассказал Юки, что учился с Готандой в одном классе, и что даже сейчас иногда встречаюсь с ним. Юки, похоже, заинтересовалась.

— А это кино ты смотрел?

— Смотрел, — сказал я. Но, разумеется, не стал говорить, сколько раз. Не хватало еще объяснять, за каким чертом я это делал.