Он кивнул. И, снова выдержав паузу, продолжал:

– Как я предполагаю, ты был весьма уязвлен. Любой почувствует себя неуютно, когда уничтожают то, что он создавал, не жалея времени и сил. Тем более, если речь идет о хлебе насущном. Да и реальные убытки, надо думать, понесены немалые. Я правильно понимаю?

– Совершенно правильно, – подтвердил я.

– Вот об этих реальных убытках я и хотел бы услышать от тебя самого.

– Ну, убытки – это постоянная опасность в той работе, которой мы занимаемся. Сам характер работы никогда не исключает того, что готовый рекламный макет может быть изъят из печати – из-за какой-нибудь мелочи, которая не понравилась клиенту. Но для такой маленькой фирмы, как наша, это – смерти подобно. Чтобы уберечься от такого риска, мы производим макет в полном, стопроцентном соответствии с пожеланиями заказчика. Грубо говоря, каждую строчку текста мы выверяем в присутствии клиента. Только этим мы и можем себя хоть как-то обезопасить. Не самая веселая работа, конечно; но такого нищего волка, как мы, только ноги и кормят...

– Ну, все когда-нибудь с этого начинали, – подбодрил секретарь. – Следует ли понимать тебя так, что, приостановив выпуск журнала, я повергаю твою фирму в глубокий финансовый шок?

– В общем, именно так. Журнал уже отпечатан и разброшюрован. За бумагу и печать нужно кровь из носу расплатиться в течение месяца. Плюс – гонорары внештатникам. Получается что-то около пяти миллионов иен; но именно столько необходимо вернуть в банк для погашения долга. Год назад мы решили взять кредит на развитие предприятия...

– Да, я в курсе, – вставил секретарь.

– Ну и, само собой, встает проблема дальнейших заказов. С таким хлипким положением, как у нас, один-единственный промах – и клиенты немедленно предпочтут нам другие агентства. Как раз с этой страховой компанией у нас годовой контракт на изготовление их рекламы. Если в результате нынешнего скандала их реклама будет изъята – мы просто тут же пойдем ко дну. Фирма у нас маленькая, связей особых нет; выезжали до сих пор лишь на собственном имидже – на том, что о нас люди скажут. Малейший удар по репутации – и нам просто крышка. Я закончил, но мой собеседник еще долго не говорил ни слова в ответ, а только сидел и пристально глядел на меня. Наконец, он раскрыл-таки рот:

– Ты рассказываешь очень откровенно. Кроме того, содержание твоего рассказа полностью совпадает с той информацией, которой располагаю я. И этого я не могу не оценить. Теперь – по сути вопроса. Какие еще проблемы, по-твоему, останутся у твоей фирмы, если я возмещу все убытки этой страховой компании за изъятую рекламу, а также – порекомендую им заключать контракты с вами в дальнейшем?

– Тогда – никаких проблем. Ну, может, все поудивляются поначалу, из-за чего весь сыр-бор, – да и вернутся в свои серые будни.

– Сверх того можно было бы обеспечить и моральную компенсацию. Достаточно мне написать одно слово на обороте визитки – и ваша фирма будет обеспечена работой лет на десять вперед. Подчеркиваю – работой, а не жалкими рекламными листочками...

– То есть, вы предлагаете сделку?

– Скорее – обмен пожеланиями. Я из добрых пожеланий предлагаю тебе информацию о том, что такое- то издательство остановило выпуск журнала с изготовленной тобой рекламой. Ты, приняв эту информацию, выражаешь мне твои собственные пожелания, на которые я снова откликаюсь своими. Почему бы не воспринять это именно так? Думаю, тебе лично мои пожелания были бы очень полезны. Не хочешь же ты всю жизнь провести в одной упряжке со своим головастым алкоголиком...

– Мы – друзья, – сказал я.

Тишина камня, падающего в бездонный колодец, была мне ответом. Добрых тридцать секунд миновало, прежде чем камень, наконец, достиг какого-то дна.

– Ладно, – произнес он. – Это твои проблемы. Я довольно подробно проверил твою биографию – ты, по-своему, весьма интересный тип. Все население можно условно разделить на две группы: посредственности-реалисты – и посредственности-идеалисты. Ты, несомненно, принадлежишь ко вторым. Будет очень хорошо, если ты это запомнишь. Весь твой путь – это путь посредственности, оторвавшейся от реальной жизни.

– Я запомню, – сказал я.

Он кивнул. Лед в грейпфрутовом соке совсем растаял; я взял бокал и отпил половину.

– Ну, а теперь поговорим конкретно, – сказал он. – Поговорим про овец.

Он слегка шевельнулся, достал из нагрудного кармана бумажный конверт, извлек из него черно-белый фотоснимок с овцами и положил на стол, повернув изображением в мою сторону. Будто свежим воздухом – запахом реальной жизни? – вдруг повеяло в комнате.

– Вот фотография с овцами, которую ты использовал для журнала.

Изображение переснимали без негатива, прямо с оригинала; и тем не менее, то была невероятно контрастная и четкая фотокопия. Судя по всему, применялась какая-то очень специальная аппаратура.

– Насколько мне известно, фотография эта попала к тебе частным путем, и затем ты решил использовать ее для журнала. Или я ошибаюсь?

– Нет. Все так и было.

– Результаты проведенной нами экспертизы показали, что снимок сделан на Хоккайдо не более полугода тому назад рукой человека, ничего в фотографии не смыслящего. Камера – дешевка карманных размеров. Снимал не ты. У тебя – «Никон» с большим объективом, да и снимаешь ты куда лучше. К тому же, за последние пять лет ты ни разу на Хоккайдо не выезжал. Не так ли?

– Как сказать...

– Уф-ф! – перевел он дух и выдержал новую паузу. – Ладно, как хочешь – а у нас к тебе три пожелания. Мы желаем, чтобы ты объяснил нам: где, от кого ты получил эту фотографию, а также – что тебя заставило использовать такой непрофессиональный кадр в журнальной рекламе.