Мои глаза хорошо приспособлены к ночи. Довольно скоро я различаю в центре зала худого и невысокого мужчину. Он смотрит на толстую металлическую трубу, что вздымается перед ним от пола до потолка. Кроме этой трубы, в помещении нет ничего похожего на оборудование. Пусто, как на крытом ипподроме. Пол выложен из того же кирпича, что и стены. Словно мы в гигантской печи.
Оставив Библиотекаршу у входа, я прохожу в зал. И дохожу почти до самой трубы, когда мужчина наконец замечает меня. Он поворачивает голову и смотрит, как я приближаюсь. Мужчина моложе меня, почти юноша. Полная противоположность Стражу: худые руки и ноги, бледное лицо, гладкая кожа. Зачесанные назад волосы открывают широкое, скуластое лицо. Одет безупречно, с иголочки.
— Добрый день, — говорю я.
Он смотрит на меня и, не разжимая губ, кивает.
— Я не мешаю? — спрашиваю я. Из-за странного гула приходится кричать.
Юноша качает головой и жестом приглашает меня к окошку в трубе — маленькому, размером с листик дерева. Приглядевшись, я понимаю, что это окошко в небольшой дверце, а сама дверца плотно привинчена болтами к колонне. Заглядываю в него и вижу нечто вроде гигантской турбины, которая вертится с бешеной скоростью. Словно ее вращает двигатель мощностью в тысячи лошадиных сил. Или сильнейший ветер неизвестно откуда.
— Это ветер? — кричу я.
Он кивает. И, взяв меня за локоть, ведет к выходу. Ростом он на полголовы ниже меня. Мы двигаемся плечом к плечу, словно старые друзья. У выхода нас ждет Библиотекарша. Он приветствует ее, как и меня, учтивым кивком.
— Добрый день, — говорит она.
— Здравствуйте, — отвечает он.
Он ведет нас туда, где меньше шума. Мы проходим к небольшому огороду, разбитому прямо за домиком, и рассаживаемся на пеньки.
— Извините, я не могу говорить громко, — говорит молодой Смотритель. — Вы пришли из города, я так понимаю?
— Да, — киваем мы.
— Как видите, — продолжает он, — Город питается энергией ветра. Здесь есть огромная дыра в земле. Оттуда и вырывается ветер.
Он замолкает, разглядывая землю под ногами.
— Ветер дует каждые три дня. Под землей много пещер, в которых вода и ветер то появляются, то исчезают. А моя задача — присматривать за оборудованием. Когда ветра нет, я подтягиваю болты, смазываю ось, чтобы клапаны и вентили не заклинивало. И посылаю полученную энергию в Город по подземному кабелю.
Поляну высокой стеной окружает Лес. Земля на ней ухожена, но не похоже, что на ней что-нибудь выращивают.
— Когда у меня есть время, я понемногу вырубаю деревья, расширяю огород. Живу я один, поэтому быстро не получается. Самые крупные деревья не трогаю — вырубаю только те, на которые хватает сил. Все-таки хорошо что-то делать своими руками. А придет весна — посажу овощи. Вы, наверное, сюда на экскурсию?
— В общем, да.
— Горожане сюда почти не ходят, — говорит Смотритель. — Кроме Рассыльного, никто не заходит в Лес. Раз в неделю парень приносит мне еду и все что нужно.
— И вы здесь все время один? — спрашиваю я.
— Да, уже очень долго. Самочувствие машин я определяю по звуку. Все-таки каждый день с ними общаюсь. Поживете здесь с мое — еще и не тому научитесь! Если машинам плохо, мне тоже не по себе. Еще я понимаю звуки Леса. В нем много звуков — он совсем живой.
— Не тяжело в Лесу одному?
— Тяжело, не тяжело — это вопрос не ко мне, — отвечает он. — Просто есть Лес, и я в нем живу. Надо же кому-то следить за станцией. К тому же, это всего лишь край Леса. Что в Лесу дальше, я не знаю.
— А кроме вас, в Лесу еще кто-нибудь живет? — спрашивает она.
Смотритель задумывается, потом чуть заметно кивает.
— Я знаю нескольких человек. Правда, живут они в глубине Леса. Добывают уголь, валят деревья, копаются в огороде. Но я редко встречаю их, и мы почти не разговариваем. Они не считают меня своим. Живут в Лесу, а я — здесь. Может, их там много, не знаю. Я не захожу глубоко в Лес, а они не выходят из Леса.
— А женщину вы среди них не видели? — спрашивает она. — Женщину лет тридцати?
Смотритель качает головой.
— Нет, женщин не видел. Только мужчин.
Я смотрю на нее, но она больше не произносит ни слова.
27
— Черт знает что! — повторил я. — Неужели ничего нельзя сделать? Насколько я уже втянут в ваш кавардак?
— Какой кавардак? В твоей голове? — уточнил Профессор.
— Ну конечно, где ж еще? — сказал я. Можно подумать, бывает еще какой-нибудь кавардак. — Как сильно вы уже испоганили мне мозги?
— По моим расчетам, перемычка
— Просто меня заклинило на третьей цепи, а вторая цепь отмерла?
— Именно так. Как я говорил, твой мозг уже наводит мосты, порождая новые и новые воспоминания. Фабрика Грез в глубине твоей психики начинает перестраиваться. Пытаясь дотянуться до поверхности сознания, она выпускает отростки — каналы или сосуды, которые опутывают все вокруг.
— Значит, перемычка
— Не совсем так. Эти отростки существовали с самого начала. Сколько ни разветвляй цепи твоих сознаний, эти сосуды перекрывать нельзя. Твое внешнее сознание — то есть, первая цепь — подпитывается от второй цепи. А эти сосуды — корневая система для всех сознаний, уходящая в самое ядро мозга. Без сосудов мозг работать не может. Поэтому я их оставил, но лишь в таком количестве, чтобы много информации не утекало и чтобы она не потекла в обратную сторону. Но когда перемычка растаяла, высвободившаяся энергия поразила оставшиеся сосуды. Твой мозг испытал шок и начал работу по самонастройке.
— Рождая все новые и новые воспоминания о том, чего не было?
— Совершенно верно! То, что мы называем дежавю; принцип тот же. Это продлится еще какое-то время. А потом эти новые воспоминания накопятся и начнут создавать новую версию мира.
— Новую версию мира?
— Да. Сейчас ты готовишься перейти в другой мир. И твой нынешний мир постепенно под это подстраивается. С каждым новым воспоминанием ты это чувствуешь все яснее. Конечно, мир, в котором мы с тобой сейчас, — абсолютно реален. Но у этого мира может быть бесконечное множество версий. Ты создаешь его новую версию, даже когда решаешь, с какой ноги сделать шаг. Чего ж удивляться, что с каждым новым воспоминанием все вокруг меняется.
— Звучит слишком абстрактно, — сказал я. — Сплошные обобщения. По-моему, у вас какая-то неувязка со Временем. Было бы понятно, если б речь шла о каких-нибудь временны́х парадоксах...
— Но у тебя в голове как раз и происходит временной парадокс! Создавая воспоминания, ты создаешь параллельные миры.
— Значит, мир который я переживаю, с каждой секундой все больше отличается от мира, который я знал?
— Точно не скажу. И никто, наверное, не скажет. Но этого нельзя исключать... Конечно, это не те «параллельные миры», о которых пишут фантасты. Тут все дело в личном восприятии. Но мир