Какое-то время Фукаэри обдумывала услышанное. Потом разомкнула губы.
—
Тэнго развернул это в предложение подлиннее:
— Ты хочешь сказать, если мне так нравится математика, какого лешего напрягаться с писательством? Ковырялся бы в своих цифрах и горя не знал — ты об этом?
Она кивнула.
— Ну, видишь ли… Настоящая жизнь не похожа на математику. События в ней совсем не обязательно текут по кратчайшему пути. Для меня в цифрах, как бы лучше сказать, слишком много неизменной Природы. Все равно что красивый пейзаж. Ты просто сидишь в нем, и все. Менять ничего не требуется, да это и невозможно. Но если сидеть в этом пейзаже слишком долго, кажется, будто сам становишься призрачным, бестелесным. И это пугает…
Фукаэри глядела на Тэнго в упор. Так заглядывают в окно опустевшего дома, приникая к стеклу и пытаясь разобрать, что внутри.
— А когда пишешь, — продолжил он, — ты при помощи слов подстраиваешь окружающие пейзажи под себя, перекраиваешь под свою собственную природу. Реконструируешь, так сказать. И благодаря этому можешь убедиться в том, что ты есть. Что все-таки существуешь на этом свете… И здесь уже совсем другая работа, нежели с цифрами.
— Убедиться-что-ты-есть, — механически повторила она.
— У меня пока выходило не очень здорово, — признался Тэнго.
Объяснение Тэнго, похоже, не очень понравилось Фукаэри, но больше она ничего не сказала. Лишь поднесла к губам вино — и стала беззвучно потягивать его, будто через соломинку.
— В конце концов, — добавил Тэнго, — ты и сама занималась тем же. Однажды увиденное переписала своими словами. И смогла убедиться, что существуешь.
Замерев со стаканом в руке, Фукаэри ненадолго задумалась. Но ничего не сказала.
— Этот процесс ты облекла в форму. И эта форма называется «произведение», — продолжал Тэнго. — А если произведение нравится какому-то количеству читателей, — значит, у него есть объективная ценность.
Фукаэри вдруг резко покачала головой.
— Форма-мне-до-фонаря.
— Форма тебе до фонаря? — эхом повторил Тэнго.
— В-форме-нету-смысла.
— Но зачем было все это писать, а потом посылать на конкурс?
Она вернула бокал на стол.
— Это-не-я.
Чтобы как-то успокоиться, Тэнго взял стакан с водой и отпил сразу пару глотков.
— То есть в конкурсе ты участвовать не собиралась?
Фукаэри кивнула.
— Я-ничего-не-посылала.
— Но кто мог взять твой роман и отправить в издательство на соискание премии?
Девушка чуть поежилась. Помолчала секунд пятнадцать. И наконец ответила:
— Кто-угодно.
— Кто угодно… — повторил Тэнго.
И медленно выпустил воздух из легких. Как он и опасался, задачка так просто не решалась. Ну и дела.
До сих пор Тэнго не раз ходил на свидания с собственными ученицами. Точнее, с бывшими ученицами, которые уже поступили в вуз. Время от времени какая-нибудь очередная звонила и говорила, что хочет встретиться. Они встречались, о чем-то болтали, куда-то ходили. Что именно привлекало их в Тэнго, сам он не понимал. Но он ходил в холостяках, а чуть повзрослевшие девушки уже не являлись его подопечными, и никаких моральных преград для таких свиданий не оставалось.
Секс как продолжение этих свиданий у него случился лишь дважды. Дальше ни с одной не заладилось: обе исчезли без объяснений. Чего греха таить — с жизнерадостными девицами, только что поступившими в вуз, ему приходилось постоянно держаться начеку. Все равно что связаться с юной, еще не наигравшейся кошкой: поначалу свежо, и оттого любопытно, но уже очень скоро хочется послать все к черту. В свою очередь, и девицы узнавали с разочарованием, что их заоблачный учитель математики, такой обаятельный за кафедрой, в реальной жизни — совершенно другой человек. И Тэнго прекрасно их понимал.
Успокоиться у него получалось лишь с женщинами старше себя. Как только он видел, что ему не нужно играть ведущую роль, с души точно камень сваливался. Женщины постарше часто проявляли к нему интерес. И потому год назад, когда Тэнго сошелся с замужней дамой на десять лет старше, он прекратил всякие свидания с молодыми девицами. С новой же пассией они встречались раз в неделю в его квартирке, и это полностью утоляло его страсть к женскому полу (или, если угодно, потребность в таковом). Остальное свободное время Тэнго проводил в одиночестве дома — писал, читал книги, слушал музыку да иногда выходил поплавать в бассейн по соседству. Если не считать случайных разговоров с коллегами по работе, ни с кем не общался. И особых неудобств от этого не испытывал. Наоборот, именно такой способ жизни казался ему почти идеальным.
Однако сейчас, когда перед ним сидела семнадцатилетняя девчонка, он чувствовал в сердце странную дрожь. Ту же, что ощутил при виде ее фотографии, только сильнее. Эта дрожь не походила ни на романтическую влюбленность, ни на сексуальное влечение; здесь было нечто иное. Нечто совсем иное просачивалось через узенькую дверную щель в душу Тэнго, заполняя зиявшую там пустоту. По крайней мере, так ему казалось. И пустоту эту породила не Фукаэри. Пустота была в нем изначально. А Фукаэри в кои-то веки включила свет, чтобы он смог увидеть масштабы своего запустения.
— Значит, писательство тебе «до фонаря» и на конкурс ты ничего не посылала? — лишний раз уточнил Тэнго.
Не сводя с него глаз, Фукаэри кивнула. И поежилась, как от холодного осеннего ветра.
— И стать писателем ты не собираешься.
Тэнго вдруг поймал себя на том, что из его речи тоже начали исчезать вопросительные интонации. Определенно эта лингвистическая зараза передается воздушным путем.
— He-собираюсь, — ответила Фукаэри.
Принесли заказ. Ей — овощной салат в большой тарелке и французские булочки. Ему — лингуине с морепродуктами. Нанизав на вилку листик латука, Фукаэри повертела его перед глазами, изучая его рассеянным взглядом, каким пробегают заголовки на газетном листе.
— Но так или иначе, кто-то прислал «Воздушный кокон» на конкурс «Дебют». Этот роман, в числе прочих, попал ко мне на отбор, и я им очень заинтересовался.
— Воздушный-кокон, — повторила Фукаэри и прищурилась.
— Так называется твой роман, — сказал Тэнго.
Ничего не ответив, она продолжала щуриться.
— Или это название придумала не ты? — озадаченно спросил Тэнго.
Фукаэри чуть заметно кивнула.
В голове у Тэнго опять что-то сдвинулось, но он решил пока больше не спрашивать о названии. Пока нужно было двигаться дальше.
— Ну, это ладно. Во всяком случае, название неплохое. Задает атмосферу, по-своему интригует. Сразу хочется спросить, что это значит. Кто бы там его ни придумал, претензий к названию у меня нет. Лично я плохо понимаю разницу между коконом и куколкой, но это не страшно. Главное — сама эта история запала мне в душу. Я показал рукопись господину Комацу. Ему тоже понравилось. Но чтобы подать ее на премию «Дебют», сказал он, текст нужно переработать. Сама-то история отменная, а изложение недотягивает. И эту литературную переработку он решил поручить не тебе, а мне. Я пока не дал своего согласия. Не согласился, но и не отказался. Поскольку сам не могу понять, правильно все это или нет.
