Заперев дверь Дома Мориса Моро, все трое вышли на канал Борго. С лагуны дул сильный ветер, принося с острова Джудекка запахи цветов и какие-то бумаги, кружившие по земле, словно листва.

Томми остался весьма доволен, что выбрался целым и невредимым из дома, который так страшил его.

Аниту, напротив, дом этот нисколько не пугал. Он казался ей вполне даже реальным существом: шесть дымовых труб — это взлохмаченные волосы, балкон — улыбающийся рот, подвалы по обе стороны дверей — пухлые щеки нахальной физиономии.

— Томми рассказал, что старый владелец дома повесился на последнем этаже, — вдруг произнесла Анита, как бы развивая свое воображение.

— Анита! — с укором произнес Томми, покраснев от смущения. — Это неправда!

— Но ты же сказал это!

Девочка подождала, пока ее мама запрет висячий замок на цепочке у входной двери, и спросила, правда ли это.

— Конечно нет. Глупости! — Женщина засмеялась, направляясь к ребятам. — Кто тебе рассказал это, Томми?

— Так говорят…

— Так значит, не повесился? — продолжала выяснять Анита.

Госпожа Блум покачала головой:

— Вот еще! Морис Моро умер от старости у себя дома, как и хотел. — Она остановилась и показала на причудливое каменное украшение слухового окна: — Он умер вон там, в своей мастерской, выпив горячего чая. Говорят, будто перед смертью он сказал: «Я видел слишком много красоты».

— Томми уверяет, что этот дом приносит несчастье.

— Анита! — снова с укором сказал мальчик. Он не знал, что можно так доверительно делиться своими мыслями со взрослым человеком. И уж тем более что не стал бы так говорить со своей мамой. Это совершенно немыслимо.

— Ты в самом деле так сказал?

— Нет, госпожа Блум, — попытался оправдаться он. — Но в Дорсодуро… незадолго до вашего приезда, разумеется… все всегда говорили, что не нужно ходить играть в Разрисованный дом. То есть, понимаете, возле него…

— И вы, — сказала художница-реставратор, — могу поспорить, всегда играете именно здесь.

— Ну, в общем да… — признался Томми, пригладив волосы. — Получалось как бы… испытание на смелость. Нужно было забросить мяч во двор Разрисованного дома и потом… сбегать за ним. Пока… я хочу сказать… обезьяна… — Мальчик замолчал.

— Какая обезьяна?

— Ну, короче… Мы думали, тут живет… обезьяна.

Теперь рассмеялась Анита:

— Обезьяна? В Венеции? Вот так новость!

— Но тем не менее это действительно так, — возразила ее мама.

Томми выпучил глаза.

— Морис Моро, когда приехал сюда, действительно привез с собой обезьяну, — объяснила художница-реставратор. — Это была макака с Гибралтара, Морис очень любил ее и даже изобразил на стене.

— Я не знала! — воскликнула Анита. — А где?

— Как раз на той фреске, которую сейчас расчищаю. Когда Морис умер, сидя в кресле, именно обезьяна и сообщила об этом соседям…

— Какая интересная история… — проговорил Томми.

— А что потом случилось с обезьяной? — спросила Анита.

Госпожа Блум пожала плечами:

— Кто его знает. Одни говорят, будто это она устроила пожар, оставшись одна, и тогда сгорела часть последнего этажа.

— Подумать только! — удивилась Анита. И вдруг спохватилась: рюкзак! Взглянув на маму, поняла, что та не взяла его.

— Значит, это правда, что тут был пожар? — спросил Томми, снова заинтригованный.

— Еще какой! И хорошо еще, что… — Госпожа Блум почувствовала, что ее тянут за рукав. — Что случилось, Анита?

— Дай мне ключи. Я забыла рюкзак.

— А он нужен тебе?

— Там задание на завтра.

Вечерние сумерки уже окутывали невысокие, тесно стоящие дома, небо сделалось фиолетовым, близилась ночь. И даже выглянула луна.

— Мне хочется домой, дорогая, — вздохнула госпожа Блум.

— Я одна схожу за ним.

— Тебе не открыть замок.

— Открою.

— Уверена?

Анита кивнула и протянула руку:

— Я бегом. И вернусь домой раньше тебя.

Ключи перекочевали из кармана госпожи Блум в руку ее дочери.

— Осторожно поднимайся по лестнице. Там темно.

Анита взглянула на Томми, и тот слегка покачал головой.

Девочка помахала рукой маме и другу и побежала к Разрисованному дому, ни разу не обернувшись.

А когда подошла к двери и стала подбирать нужный ключ, желая отпереть висячий замок, обнаружила, что совсем запыхалась и сердце сейчас выскочит из груди. И не потому, что бежала. А из-за множества противоречивых чувств, охвативших ее, в том числе и от страха. Она будто чувствовала, что вскоре произойдет что-то важное. Что-то совершенно неведомое.

А вот дом, похоже, очень хорошо знал, что должно произойти.