ведь, как говорится, дыма без огня не бывает! С другой стороны, восточные люди, полностью входя во власть духовного порыва при поклонении священному Кайласу, даже, видимо, не задумывались над причиной своего поклонения. Вот и возник парадокс, который привел к тому, что никто не обратил внимания на гору Кайлас с научной точки зрения и никто не подумал о том, что священная гора может быть монументом древности. К счастью, мы обратили внимание, и этому помогли предыдущие гималайские экспедиции, которые во многом изменили наш западный тип мышления и заставили уважать древние заповеди Востока.
— Читал я где-то, по-моему, в газете «Версия», — вновь заговорил Юрий Иванович, — что после Всемирного Потопа атланты на Тибете кучковались. Они, атланты- то, стараясь искупить свой грех перед Богом, который привел их к Потопу, махом все стали духовными и свои технологии стали соизмерять с душевными ощущениями. То есть к подсознанию начали прислушиваться. Но было поздно… Так написано было в древней бумаге, которую нашел какой-то лама, говорится в газете. Вот я и думаю, а может быть, не стоит рассказывать о Кайласе и системе пирамид! Народ-то злой, а вдруг осквернят чего?!
— Да, вообще-то, — поддакнул Равиль.
Я задумался и неожиданно для самого себя отмахнулся, сказав:
— Не бойтесь, Кайлас сильнее нас.
— Ты к нему как к живому относишься.
В душе бродил конгломерат радостных и тревожных чувств. Сознанием я понимал, что немного приоткрылась тайна одного из величайших творений древности, простота и оригинальность которого была заложена умами предыдущих цивилизаций, но подсознательно я ощущал внутреннее смятение, которое бывает при встрече с неизведанным и непонятным.
— Как же сложна жизнь! Сколько еще неизведанного! — думал я, будучи во власти этих чувств. — А Город Богов, я чувствую — там, около Кайласа.
— Посмотрите, — перебил мысли Равиль, — линия, идущая от Кайласа к мексиканским пирамидам, проходит через Северный полюс.
Я посмотрел на глобус, удостоверился в этом, но не придал данному факту должного внимания. Я уже обдумывал план повторения проведенных измерений на большом глобусе и компьютерной модели глобуса. Пройдет около трех недель, в течение которых мы выполним эти работы и убедимся в нашей правоте. Посл'е этого факт, отмеченный Равилем, касательно Северного полюса, заиграет новыми красками и даст много интересной информации в отношении истории легендарной Атлантиды.
А в тот вечер, когда мы уже расходились по домам, чувства, вызванные видом разлинованного глобуса с нанесенной схемой пирамид и монументов древности, переполняли меня, и я, таясь от других, поднял глаза к небу и сказал про себя: «Спасибо тебе, Боженька!»
Глава 5
Трагическое послание древних
Два разлинованных глобуса, один большой, другой среднего размера, стояли в моем кабинете. Юрий Иванович Васильев поменял на глобусах нити, очерчивающие контуры мировой системы пирамид и монументов древности, а сами места расположения пирамид монументов пометил красными флажками. Получилось очень красиво.
Я периодически рассматривал какой-нибудь из двух глобусов, стараясь поймать новую мысль. Но никаких новых мыслей не возникало. Изображенная мировая система пирамид и монументов древности завораживала и уводила в мир чувств. Эти чувства, как правило, носили грандиозно-величественный характер и казались мне чем-то вроде соприкосновения с ушедшими цивилизациями. Иногда я, представляя гигантский размах строительства мировой системы пирамид и монументов, чувствовал себя маленьким и никчемным, но чаще всего эти грандиозно-величественные чувства были для меня приятны, особенно после тяжелого операционного дня, то ли успокаивая, то ли вводя в иной ракурс душевного состояния.
Я ждал. Ждал, когда мое подсознание с моим внутренним и неподвластным сознанию 'Я' выйдет на новый виток знаний и начнет изнутри, как бы исподволь, подталкивать тебя к осознанию чего-то нового, чтобы ты когда-то мог воскликнуть «Идея! Посмотрите!». Но мое внутреннее 'Я' молчало, а умиротворенность и благодушие начинали раздражать меня. Из ученого-исследователя,я стал превращаться в «хирургический аппарат» по производству сложных операций. Я еще плохо понимал то, что свое внутреннее 'Я' тоже надо подталкивать путем усиленных попыток мыслить, несмотря на их периодическую бесплодность, что простое ожидание интуитивного всплеска может продлиться бесконечно долго.
Шел июнь 1999 года. Народ поговаривал о конце света, предреченном Нострадамусом. Я вовсю выбивал деньги для новой экспедиции, на этот раз на Тибет — в поисках Города Богов. Кайлас манил к себе, как бы предрекая, что Город Богов находится рядом с ним. Но оставалось что-то недосказанное, что-то оригинальное, простое и очень умное. Что? Я не знал. Подсознательно я уже чувствовал, что атланты, построившие мировую систему пирамид и монументов, оставили для нас, потомков, какой-то знак, разгадка которого была бы очень желательна в преддверии экспедиции. Тогда бы и экспедиция могла повернуться в иное русло. Но какой знак? Мое более «умное» внутреннее 'Я', видимо, уже знало, какой это знак, а я сам никак не мог «разродиться» в осознанную мысль. Я лишь ощущал, что древние избрали супероригинальный способ подачи информации, но я и представить не мог, что этот знак будет знаком великой трагедии.
«Разродиться» я все же смог. Теперь я знаю этот знак. И в этом своеобразными соучастниками стали мои секретари-референты Гульнара и Татьяна.
В моей натуре есть одна дешевая черта — иногда, к счастью не часто, я люблю рисоваться. Понимая, что внешность моя банальна и посредственна, я реализую в жизнь эту черту путем того, что корчу из себя умного. Конечно же, я не могу себе этого позволить в кругу маститых ученых, зато в кругу людей, далеких от науки, я с важным видом сажусь заниматься наукой в самый неподходящий момент, приговаривая «Мысль пошла…». Я к тому же сажаю кого-нибудь записывать мои мысли, а сам важно разгуливаю с сигаретой, диктуя и выделяя слова «запятая» или «точка». Хорошо, что у меня нет мобильного телефона, от прикосновения к которому я моментально надуваюсь, как гусь, и начинаю ходить, чеканя шаг и выпячивая локоть руки, удерживающей телефон.
Идеальной атмосферой для такого типа мыслительного процесса является какой-нибудь праздник или день рождения, когда вокруг люди уже веселенькие, а ты вроде бы уж очень умный — наукой занимаешься.
Эту мою черту нельзя в полной мере назвать отрицательной. Например, когда я делаю демонстративные операции за рубежом и много врачей через монитор наблюдают за ходом операций, я не волнуюсь, а, наоборот, оперирую лучше, стараясь придать движениям рук особую элегантность. Честь России, представителем которой я выступаю, в этом случае защищается с некоторым пафосом, но никто не догадывается, что важную роль в этом играет личностное и с дешеватым оттенком качество характера хирурга.
Лучше всего эту мою черту характера знают мои секретари — Гульнара и Татьяна. Они относятся к моим «рисовальным» повадкам философски, памятуя, видимо, принцип — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Ведь именно их чаще всего я засаживаю писать под диктовку, унизительно декламируя «запятая» и придавая значимость ситуации, когда, как говорится, «мысль пошла». После очередного «мозгового штурма» я нередко оправдываюсь перед Гулей и Таней, объясняя все это студенческой привычкой готовиться к занятиям в шумной шестиместной комнате общежития, где я прожил все годы учебы в медицинском институте. Мы все, втроем, иногда вспоминаем сценарий одного режиссера, который хотел создать фильм обо мне и в котором были написаны такие слова: «…Мулдашев стоит в контровом свете у окна. Тишина. Думает. Потом, резко развернувшись, закрывает дверь и садится писать, приложив руку колбу…»
— Такого никогда не было, — смеется Гуля. — Кавардак вокруг, шум, телевизор работает… А чтобы в тишине, в контровом свете… — не было.
С тоскою или без тоски взглянув на свое прошлое, я могу констатировать, что тем не менее основные мысли в моей научной карьере возникали именно в такой, до идиотизма ненаучной атмосфере. Так уж Бог
