Сомерсет Моэм

Романтичная девушка

Один из многих недостатков реальной жизни заключается в том, что она редко преподносит законченный сюжет. Некоторые ситуации вызывают у вас любопытство, замешанные в них люди запутались в дьявольски сложных обстоятельствах, и вы теряетесь в догадках — а что же случится дальше? Так вот, чаще всего дальше ничего не случается. Катастрофа, которая представлялась неизбежной, таковой не оказывается, и высокая трагедия, вопреки всем законам искусства, вырождается в вульгарную комедию. Возраст, у которого есть много недостатков, имеет и то преимущество (признаться, отнюдь не единственное), что иногда вам удается узнать, чем завершились события, свидетелем которых вы когда-то были. Вы уже давно отчаялись узнать, чем кончилась та или иная история, как вдруг, когда вы меньше всего этого ожидаете, вам ее преподносят прямо на блюдечке.

Эти мысли пришли мне на ум, когда, проводив маркизу де Сан-Эстебан до машины, я вернулся в отель и снова уселся в гостиной. Я заказал коктейль, закурил и постарался упорядочить свои воспоминания. Это был новый роскошный отель, похожий на все другие дорогие отели в Европе, и я пожалел, что променял на его новомодную сантехнику старинный колоритный «Отель де Мадрид», где раньше всегда останавливался, приезжая в Севилью. Правда, из окон моего отеля открывался вид на благородные воды Гвадалквивира, но это не могло искупить thés dansants,[5] привлекавших в гостиную с баром раза два-три в неделю расфранченную толпу, так что гул голосов почти заглушал назойливый грохот джаз-оркестра.

Весь день меня не было в отеле, а вернувшись, я оказался в гуще этой бурлящей толпы. Попросил ключ у портье и хотел было сразу подняться в номер, но портье, подавая ключ, сказал, что меня спрашивала одна дама.

— Меня?

— Она очень хотела повидаться с вами. Это маркиза де Сан-Эстебан.

Это имя мне ничего не говорило.

— Тут какая-то ошибка.

Не успел я произнести эти слова и вяло оглядеться, как, протянув руки и широко улыбаясь, ко мне подошла какая-то дама. Я был совершенно убежден, что никогда раньше ее не встречал. Она сжала мои ладони — сразу обе — в жарком рукопожатии и затараторила по-французски:

— Как приятно встретить вас после стольких лет. Я узнала из газет, что вы остановились в этом отеле, и сказала себе: «Я должна взглянуть на него». Сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами танцевали? Страшно подумать! А вы все еще танцуете? Я танцую. А ведь я бабушка. Конечно, я располнела, но не обращаю на это внимания, и потом, танцы не дают располнеть еще больше.

Она говорила с таким напором, что я слушал ее, затаив дыхание. Это была статная женщина в возрасте, с толстым слоем косметики на лице и темно-рыжими коротко стриженными волосами, явно крашенными; одета по последней парижской моде, которая никогда не идет испанкам. Но у нее был веселый, сочный смех, такой заразительный, что тоже хотелось смеяться. И было видно, что она живет в свое удовольствие. Смотреть на нее было приятно, и я вполне допускал, что в молодости она была красавицей. Только я никак не мог припомнить, кто она.

— Пойдемте выпьем по бокалу шампанского и вспомним старые времена. Или вы предпочитаете коктейль? Наша милая старушка Севилья изменилась, правда? Thés dansants и коктейли. Совсем как в Лондоне и Париже. Мы не отстаем. Мы тоже цивилизованные люди.

Она повела меня к столику неподалеку от танцующих, и мы уселись. Я больше не мог притворяться. Я бы только попал в еще более неловкое положение.

— Ужасно глупо, но, боюсь, я не способен припомнить ни одного человека с вашей фамилией в старой Севилье.

— Сан-Эстебан? — перебила она. — Конечно же, нет. Мой муж — уроженец Саламанки. Он был на дипломатической службе. Теперь я вдова. Вы знали меня как Пилар Каррсон. Конечно, перекрасив волосы в рыжий цвет, я слегка изменилась, но в остальном, полагаю, я все та же.

— Совсем не изменились, — поспешил я заверить, — меня просто сбило с толку ваше имя.

Разумеется, теперь я ее вспомнил. Но в тот момент меня волновало только одно — не выдать, как ужаснуло и в то же время развеселило меня то, что та самая Пилар, с которой я танцевал на вечеринках у графини де Марбелла и на Ярмарке, превратилась в эту располневшую и вполне современную вдовствующую маркизу. Я никак не мог прийти в себя. Однако следовало быть начеку. Я не представлял, знает ли она, что я прекрасно помню историю, потрясшую в свое время Севилью, так что я с облегчением вздохнул, когда она бурно распрощалась со мною и я смог без помех предаться воспоминаниям.

В те дни, сорок лет тому назад, Севилья еще не стала преуспевающим торговым городом. В ней были тихие белокаменные мощеные улочки и множество церквей; на их колокольнях аисты вили гнезда. Матадоры, студенты, бездельники весь день прогуливались по Сьерпесу. Жизнь была легкой. В те времена, разумеется, еще не было автомобилей, и житель Севильи отказывал себе во всем, придерживаясь строжайшей экономии, лишь бы держать выезд. В жертву этой роскоши он был готов принести самые жизненно необходимые вещи. Каждый, кто хоть в какой-то мере претендовал на светскость, ежедневно с пяти до семи дефилировал в своем экипаже по Делисиас — променаду вдоль берега Гвадалквивира. Там можно было встретить какие угодно экипажи — от новомодных двухместных до старинных развалюх, которые, казалось, вот-вот распадутся на куски прямо на глазах; там были великолепные рысаки и жалкие клячи, чей печальный конец на арене корриды был уже не за горами. Но один экипаж неизменно приковывал к себе взгляд человека, впервые здесь оказавшегося. Это была прелестная новенькая «виктория», которую везли два красавца мула; кучер и форейтор были одеты в народные костюмы Андалузии светло-серого цвета. Это был самый роскошный выезд за всю историю Севильи, и принадлежал он графине де Марбелла. Она была француженкой и, выйдя замуж за испанца, переняла все обычаи и манеры его страны, но с парижским лоском, что придало им особую выразительность. Остальные кареты ползли черепашьим шагом, чтобы их ездоки могли и себя показать и других посмотреть; но графиня со своими мулами дважды стремительно проносилась туда и обратно вдоль Делисиас быстрой рысцой меж двух медленно ползущих верениц и уезжала прочь. В ее поведении было нечто царственное. Глядя, скаким изяществом она проносится мимо в своей щегольской карете — голова гордо посажена, волосы золотятся таким ослепительным блеском, что не верится, будто они настоящие, — нельзя было усомниться, что ее положение в обществе вполне заслуженно. Она, со своей французской живостью и уверенностью, задавала тон. Ее суждения были законом. Но у графини было слишком много обожателей и, следовательно, столько же недоброжелателей, и самым непреклонным из них была вдовствующая герцогиня де Дос Палос — ведь и происхождение, и социальное положение позволяли ей по праву претендовать на первое место в обществе, которое француженка завоевала грацией, умом и оригинальностью.

Так вот, у герцогини был единственный ребенок. Дочь. Донья Пилар. В двадцать лет, когда я с ней познакомился, она была очень красива. Великолепные глаза, а щечки — сколько ни ищи, менее избитое сравнение все равно на ум не приходит, — точно персик. Очень худенькая, довольно высокая, особенно для испанки, сярко-алыми губами и ослепительно белыми зубками. Густые блестящие темные волосы замысловато уложены по тогдашней испанской моде. Она была необычайно притягательна. Огоньки ее черных глаз, теплая улыбка, соблазнительные движения обещали столько страсти, что, пожалуй, это было даже предосудительно. Она принадлежала к тому поколению, которое силилось сломать вековые условности, требовавшие, чтобы молодые испанки из хороших семей до замужества непоявлялись в обществе. Я частенько играл с ней в теннис и танцевал на вечеринках у графини де Марбелла. Герцогиня считала вечеринки, которые устраивала француженка — с шампанским и горячим ужином, — пустым бахвальством. Когда у нее самой бывали приемы в ее огромном особняке — а это случалось лишь дважды в году, — гостям подавали лимонад и печенье. Но герцогиня, как и ее покойный муж, держала быков для корриды, и когда опробовали молодых бычков, она устраивала для друзей ленчи-пикники на лоне природы, очень веселые и совсем не чопорные, но с налетом феодальной пышности, которая совершенно завораживала мое романтическое воображение. Однажды, когда быки герцогини должны были участвовать

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату