живут нищие малайцы. Здесь влажно и душно.

Говорят, в прежние времена здесь жили очень богатые купцы, состязавшиеся друг с другом в мотовстве. У них были экипажи, и по вечерам они неспешно раскатывали вдоль берега и кружили по площади. Кораблей было столько, что порою гавань заполнялась до отказа, и вновь прибывшим приходилось ждать на рейде, пока не удалится какая-нибудь флотилия, давая им возможность войти в гавань. В качестве балласта суда обычно везли из Голландии мрамор и огромные куски льда, ведь они шли без груза, рассчитывая увезти с острова драгоценные пряности.

Полдень в тропиках. Пытаешься заснуть, но это дело безнадежное, и, оставив попытки, выходишь, отупевший и сонный, на веранду. Жарко, безветренно, душно. Голова продолжает работать, но вхолостую. Время тянется медленно-медленно. Впереди нескончаемый день. Пытаясь охладиться, принимаешь ванну, но толку от нее мало. На веранде слишком жарко, снова плюхаешься на кровать. Под москитным пологом воздух, кажется, недвижно застыл. Нет сил читать, думать, нет сил даже отдыхать.

Вечерняя свежесть. Воздух нежен и прозрачен, и охватывает острое чувство благодати. В воображении одна за другой возникают, не изнуряя, приятные картины. Кажется, будто обретаешь свободу бесплотного духа.

Гавань Макасар. Закат поразительной красоты: солнце, сначала желтое, начинает ярко рдеть и подергивается пурпуром; в сияющей дали плавает крошечный, поросший кокосовыми пальмами островок. Морской простор отливает полированной медью. Не подобрать слов для описания этого ослепительного зрелища. Его великолепие повергает в трепет, колени подкашиваются, но одновременно сердце полнится блаженством, и если бы умел петь, то не удержался бы. Что именно запел бы? Квинтет из «Мейстерзингеров»? Нет, какое-нибудь григорианское песнопение — о смерти, в которой нет печали, а одно лишь свершение предначертанного.

Вот что придает прелесть этим восточным городкам: гавани, полные военных кораблей, грузовых и пассажирских пароходов, диковинного вида шхун (в них что-то еще осталось от галеонов, когда-то впервые доплывших до этих дальних морей) и рыбацких лодок, а еще — восходы и закаты.

Т. Отставник, после войны приехал на Цейлон, стал секретарем клуба в силу того, что прежде заведовал полковой столовой. Приземистый, коренастый, при длинном туловище слишком короткие ноги. В донельзя затасканных широченных брюках и длинном просторном домотканом балахоне вид у него нелепый. Дает понять, что служил в кавалерии, на самом же деле служил в йоркширском полку легкой пехоты. Темные, жидкие волосы прилизаны, зато усы — роскошные, распушенные. Гордится тем, что прекрасно играет в бридж, партнеров распекает. Любит поговорить о знатных особах, с которыми был знаком, о генералах и фельдмаршалах, с которыми на дружеской ноге.

Ворюга. Ему слегка за пятьдесят, но выглядит гораздо старше. Плешивый, волосы и усы совсем седые. Багровый, разбухший нос. Сидя, кажется сгорбленным и приземистым, но когда встает, неожиданно оказывается довольно рослым. Страстный рыбак, рыбная ловля — его конек. Носит в карманах наживку. Увлекается бабочками и готовит книгу о цейлонских бабочках. Много пьет и охотно повествует о пьянках, в которых участвовал. За что его прозвали Ворюгой, не знаю.

Джунгли. Прямо перед закатом бывает миг, когда кажется, что деревья отделяются от леса, обретают неповторимость; тогда деревья заслоняют лес. В этот колдовской миг чудится, что у деревьев начинается иная жизнь — легко представить, что в них обитают духи и что после захода солнца они способны перемещаться. Чувствуешь — в любой момент с ними может произойти нечто невероятное и они волшебно преобразятся. Еще миг, и вот уже опускается ночь — деревья возвращаются в джунгли; притихшие, безмолвные, они сливаются с лесом.

Дом плантатора. Двухэтажное бунгало на вершине холма, его окружает сад — в саду лужайки, поросшие какой-то жесткой травой, ярко-желтые индийские канны, гибискус, цвету-шие кустарники. За бунгало — раскидистое дерево, усыпанное красными цветами. С веранды видна узкая полоска холма, засаженная каучуконосами. С задней стороны дома имеется небольшая гостиная, но на самом деле гостиной служит просторная открытая веранда, обставленная мебелью местной работы — громоздкими креслами с откидными скамеечками для ног, тростниковыми стульями, одним-двумя столиками, немногочисленными полками с дешевыми затрепанными томиками нудных романов. Спальни наверху; они скудно обставлены железными кроватями, раскрашенными сосновыми комодами и умывальниками с надтреснутыми, разрозненными кувшинами и тазами. Стол сервирован толстенными стаканами, убогими ножами и вилками, самым дешевым фаянсом. К обеду подают много блюд — суп, рыбу, жаркое, десерт, но все дурно приготовлено и подается до того неряшливо, что есть не хочется.

Рангун. Отец и сын, оба капитаны сухогрузов, принадлежащих китайской фирме. Отец боготворил своего подтянутого, толкового, статного сына и пришел в ужас, когда тот влюбился в бирманку, мало сказать влюбился — влюбился безумно. До самозабвения. Стал жить, как живут туземцы, курить опиум и со временем потерял работу. Отец уверил себя, что девушка приворожила мальчика и решил спасти его. Однажды ее нашли мертвой — она утонула. Никто не знал, как это случилось, но в ее гибели винили отца. Сын был в отчаянии. Буквально убит горем, и пылкая любовь к отцу обернулась смертельной ненавистью.

Мандалай при луне, Белые ворота залиты серебряным светом, между очертаниями возвышающихся над ними зданий проступает небо. Впечатление упоительное: Ров в Мандалае — одно из малых чудес красоты в мире. В нем нет ни совершенства Килауэа, ни броской картинности озера Комо, ни томной прелести побережья южных островов Тихого океана, ни сурового величия, которое сплошь и рядом поражает в Пелопоннесе, но это красота такого рода, которая радует, дарит наслаждение и становится твоей. Она не ошеломляет, но не перестает восхищать. Для того чтобы оценить другие красоты и радоваться им, требуется определенное состояние ума, — эта красота радует в любое время года и в любом настроении. Она как стихи Херрика, за которые берешься, когда не в состоянии читать «Божественную комедию» или «Потерянный рай».

Ф. Крупный, грузный, редкие седые волосы, но цветущее лицо его округло, не изборождено морщинами, и оттого временами вид у него чуть ли не мальчишеский. Седые усишки щеточкой. Зубы скверные, посреди рта торчит один шаткий, длинный, пожелтевший зуб — кажется, дерни покрепче и вырвешь. Лицо блестит от пота. Когда не ходит в форме, носит костюм цвета хаки, тенниску с распахнутым воротом, без галстука. Одна нога у него не сгибается — он был тяжело ранен на войне и при ходьбе заметно припадает на одну ногу. Не интересуется ничем, кроме лошадей. Называет их «клячами» и с утра до вечера только о них и говорит. Много участвует в скачках, держит своих пони и стал притчей во языцех, потому что неизменно проигрывает. Свойский, сердечный, и при всем том чувствуешь: он пойдет на любые уловки, известные старожилам ипподрома, и ни перед чем не остановится, лишь бы добиться победы на скачках.

Е. Называет себя деревенщиной и, видимо, так натерпелся из-за своего деревенского происхождения, что тычет его всем в лицо. Отец его был помощником капитана на чайном