силами.

— Ей, бедняге, и так забот хватает, — сказал рыбак из залива Га-Га. — В первый день в заводи было полно сельди, а теперь ни рыбешки не видать. Небось, голодно китихе приходится. То-то отощала вся. А поначалу была жирная, гладкая.

Разговор оборвался: сопровождаемый тучей брызг и мощным воем, появился катер, каких не делают на острове Ньюфаундленд; один из тех парней, что летом отправляются на заработки на Великие озера, приобрел его по объявлению в каталоге фирмы. Вместе с хозяином катера в заводь прибыли его приятели, одетые в яркие нейлоновые куртки, которые сейчас стали чуть ли не форменной одеждой завсегдатаев тотализаторов в провинциальных городишках на материке. Молодые люди сошли на берег и стали поодаль от скромно одетых рыбаков, но заговорили намеренно громкими голосами.

— Мы бы его давно прикончили, — заявил один узколицый юнец, искоса поглядев в мою сторону, — если бы на нас не натравили полицию.

— Это как пить дать, — подтвердил другой. — Приезжают тут всякие, суют нос. Кто их звал-то сюда?

Для подкрепления своих слов он сплюнул на снег.

— Да что мы стоим? — громко вопросил третий. — Кита, что ли, испугались? Свистать всех наверх — может, еще повеселимся!

Они гурьбой повалили вниз, к катеру, и тогда один из рыбаков, стоявших возле меня, тихо сказал:

— Не принимай близко к сердцу, шкипер. Дерьмо, оно всегда на поверхности плавает. Смердит, конечно, но ты не обращай внимания.

Слова его были продиктованы сочувствием, и мне стало немного легче.

Между тем к заводи шел непрерывный поток лодок с запада, из поселков Харбор и Шорт-Рич. Тут были плоскодонки с подвесными моторами, ялики, баркасы и даже несколько гребных шлюпок. Жители Бюржо пользовались ясным днем, чтобы поглядеть на своего кита.

Большинство из них швартовались подле растущей армады у входа в пролив и дальше шли пешком, но несколько плоскодонок последовали за привозной моторкой в заводь. Войдя, они поначалу оставались у берега, уступая водное пространство китихе. Владельцы лодок явно побаивались гигантского животного и предпочитали держаться от него подальше. Но к полудню, когда в заводи скопилось уже десятка три лодок, то есть около сотни человек, настроение у людей начало заметно меняться.

На южном и юго-западном берегах собралась порядочная толпа, и вот, чувствуя на себе взгляды стольких зрителей и подкрепившись к тому же изрядным количеством пива, несколько молодых людей (а также и несколько не слишком молодых) решили показать, на что они способны. Мощный катер, первым вошедший в пролив, резко разогнался до максимальной скорости и с ревом пронесся через заводь всего в двух метрах позади нырнувшей китихи. Кое-где на берегу раздались одобрительные выкрики. Прошло каких-нибудь пять минут, и атмосфера кардинально переменилась. Мне стало страшно.

Люди начали заводить моторы и входить в пролив, а из тех моторок, что уже были в заводи, штук шесть самых быстроходных решились покинуть прибрежное мелководье. Рокот моторов сливался теперь в непрерывный рев, пугающий и зловещий, гулким эхом отдававшийся в скалах. У молодых людей в ярких куртках прибавилось смелости — они разогнали свой катер и, красуясь петушиным хвостом брызг за кормой, принялись носиться взад и вперед неподалеку от китихи.

Если прежде китиха неторопливо кружила по заводи, всплывая, чтобы набрать воздуха, через каждые пять-десять минут, то теперь, стараясь ускользнуть от гнавшихся за ней моторных лодок, она плыла гораздо быстрее и то и дело меняла направление. На поворотах хвост ее вздымал высокие буруны. Раньше при каждом всплытии китиха продувала легкие, пуская два или три фонтана; сейчас она едва успевала сделать шумный вдох, как преследователи снова загоняли ее под воду. В результате животному приходилось всплывать все чаще, а охотники, видя, что китиха вовсе не склонна прибегнуть к обороне, смелели на глазах. Две моторки непрестанно носились вокруг нее на полной скорости, точно пара озлобленных водяных жуков.

Между тем со зрителями, разместившимися на берегах заводи, происходила весьма неприятная метаморфоза: их пассивное любопытство сменилось явным нетерпением. Вглядываясь в окружающих меня людей, я различал в выражениях их лиц то всепоглощающее предвкушение развязки, которое на боксерских матчах так уродует лица зрителей, превращая их в примитивные маски.

Но вот в проливе показался голубой корпус полицейского катера. Мы с Оуни вскочили в плоскодонку и бросились ему наперерез. Я стал умолять Мэрдока спасти китиху.

— Посмотрите на них, констебль, они же потеряли голову. Они загонят китиху на берег или вообще утопят ее. Вы должны их остановить... Прикажите им освободить заводь.

Констебль с сожалением покачал головой.

— Виноват. Не могу. Закона ведь они не нарушают. Без приказа городских властей ничего не могу сделать. Но мы войдем в заводь и станем на якорь посредине. Может, это их немного охладит.

Мэрдок был славный парень, но, чувствуя себя в Бюржо чужаком, он не решался отступать от инструкции и был по-своему прав; неправ был я, когда, вне себя от отчаянья, заявил, что он просто трусит. Он ничего мне не ответил и только негромко приказал Дэнни вести катер в заводь.

Мы с Оуни вслед за ним свернули в пролив и вошли в заводь, держась у юго-западного берега. Я окликнул нескольких мужчин в лодках, умоляя их оставить животное в покое. Они молчали. Один из них, владелец магазина, человек уже в летах, оскорбительно ухмыльнулся и прибавил газу, чтобы заглушить мой голос. Даже рыбаки старшего поколения, стоявшие на берегу, глядели на меня скорее смущенно, чем одобрительно. Только позже я понял, что люди, собравшиеся в тот день в Олдриджской заводи, уже просто не владели собой: они были захвачены ощущением острой драматичности происходящего — ну а где драма, там и трагедия.

Убедившись в том, что ни полиции, ни китихи можно не бояться, хозяева быстроходных моторок начали сообща загонять пленницу на мелководье в восточной части заводи, и скоро трем лодкам удалось прижать ее к небольшой бухте; круто развернувшись, китиха внезапно почти целиком оказалась на выступе подводной скалы.

Гигантские лопасти хвостового плавника вырвались на поверхность и бешено молотили по воде, вздымая мощные фонтаны пены. Китиха изогнулась дугой, задрав к небу могучую голову, затем повернулась на бок, так что один из ее громадных ласт забился в воздухе. Я смотрел в бинокль, и, когда на несколько секунд брюхо несчастного животного поднялось из воды, я увидел неопровержимое свидетельство того, что это — самка. Потом китиха медленно, с видимым усилием сползла со скалы в воду.

Глядя, как она уходит, толпа на берегу издала единый вопль, похожий на звериный рев; в нем звучала нечеловеческая ярость, по-видимому, еще больше подстегнувшая охотников. Моторки со злобным воем кинулись вслед за перепуганным животным.

Даже не пытаясь нырнуть, китиха неслась к противоположному берегу, к мелководью, где в тот момент не было ни людей, ни лодок. Моторки летели почти рядом, не давая ей свернуть. Казалось, китиха напрягает все свои силы, чтобы оторваться от них, и вдруг — до ужаса внезапно — она наткнулась на мель и, всем телом скользнув по дну, остановилась.

Что тут началось! Люди с криком бежали по берегу, прыгали в лодки, торопясь добраться до застрявшей китихи. Я заметил чету врачей городской больницы и крикнул Оуни, чтобы он подошел к их лодке. Перебравшись к ним на палубу и от бешенства плохо соображая, что говорю, я приказал врачу, бывшему также заместителем мэра, отдать констеблю распоряжение очистить заводь.

Врач не отличался высоко развитым чувством собственного достоинства. Но самолюбие у него имелось, и я его задел. Обиженно надув полные, красные губы, он возразил:

— Какой смысл? Кит все равно подохнет. Зачем я буду вмешиваться?

Отвернувшись, он достал дорогую кинокамеру и принялся сосредоточенно снимать «подыхающего» кита.

Лодки вокруг нас стояли так тесно, что люди перебирались с одной на другую, стараясь получше разглядеть происходящее.

Наш разговор был услышан. Ответ врача встретили одобрительными восклицаниями, и кто-то в упоении крикнул: