2002 гг года он приступил к постройке своего велосипеда.

Он ненавидел снег – очень неудобная жизненная позиция для петербуржца. Ненавидеть снежную зиму не рискуя заработать болезнь на нервной почве может житель какой-нибудь экваториальной страны, но не города, в котором снег лежит почти полгода – с ноября по март, а в лесах снег сохраняется до середины апреля. Как вообще можно любить снег? Его любят наверное только производители лыж, саней, пуховиков и снегоуборочной техники. Дед Мороз и тот его не любит а такой веселый в основном потому, что знает, где живут все плохие девочки.

Снег достал Андрея и в солнечном Волгограде, куда он приехал в надежде отогреться после петербургских холодов. Была метель, и казалось, что нет ничего – ни домов, ни земли, а только белый дым, и ветер, и шорох воздуха; и когда Андрей шел сквозь это движущееся пространство, то думал, что если бы легенда о сотворении мира родилась на севере, у каких-нибудь палеоазиатов, то первыми словами священной книги были бы слова: «Однако в начале была метель. Однако гребаная метель». Сквозь снег летели и опускались на землю птицы, они то складывали, то вновь раскрывали крылья, точно не хотели расставатсья с воздухом – и все же садились; и сразу превращались в черные комки, шагающие на невидимых ногах, и выпрастывали крылья особенным птичьим движением. Вероятно, для ангелов эти дни – критические, у них объявляется нелетная погода, так как эти красивые крылатые люди летели бы и садились не так, как птицы: они не должны были бы делать быстрых движений, так как такие взмахи крыльев свидетельствуют о суетливости.

Андрей возвращался из ресторана, находящегося на улице Чуйкова – там проходила встреча с клиентом, заведующим лабораторией НПЗ. Хороший результат – удастся сбагрить кое-какой зависший на складе товар. На улицах не было никого, почти все окна были темны. Он вдруг представил, как должно быть сейчас на Кавказе, в горах. За деревьями стучат дятлы; белые снежные горы засыпают над ледяными полями озер; и внизу, в долине, плывет в воздухе тоненькая звенящая сеть, застывающая на морозе. И он вдруг исчез из своего сознаиня – как бывало, когда заплывал далеко в море, или читал книгу, которая его захватывала. Его окружал и проходил сквозь него безмолвный концерт. И уже не он, а кто-то другой шел по заснеженному городу, проходил мимо знакомых домов, и двигался дальше, потому что нужно было куда-то идти. Но куда и зачем – это оставалось непонятным. Он нес в себе бесконечное количество мыслей, ощущений и картин, которые испытал и видел, – и не чувствовал их веса. Вместе с тем ожидание какого-то события появилось в нем – и тогда, подумав над этим, он понял, что давно уже слышит за собой шаги. Он обернулся: окруженная лисьим воротником своей шубки, как сверкающим серебристым облаком, широко открыв глаза, глядя сквозь медленно падающий снег – за Андреем шла Таня. Ему стало трудно дышать; снежный туман стоял вокруг него – и всё, что затем произошло, случилось помимо него и вне его: ему было трудно говорить, и голос Тани доходил до него словно издалека.

– Такой быстрый, за тобой не угонишься.

– Сейчас поймаю такси и поеду домой спать – у меня самолет в шесть утра.

– Ты уже улетаешь? А почему ты не позвонил, что приехал?

– Я буквально туда-обратно, весь день на ногах.

Андрей отвечал, говорил, и огорчался из-за того, что все произносимое им было неправильно и не соответствовало его чувствам. Таня пристально смотрела на него, и на секунду в ее зрачках промелькнула досада, когда стало понятно, что она не сможет вывести его из состояния мгновенно наступившего оцепенения.

Они шли вместе, Таня держала Андрея под руку; вокруг был снег, падающий крупными хлопьями. Когда дошли до ее дома, она высвободила руку. Они остановились. Ей нужно было идти в арку, ему – дальше, на проспект Ленина, где можно было поймать такси.

– А-а, мама уже спит, – сказала она, будто опомнившись.

И, подойдя к нему вплотную, взяла двумя руками за воротник его дубленки:

– Пойдем ко мне.

В тумане перед собой Андрей видел ее неподвижное лицо – казалось, оно не рядом, а на довольно большом расстоянии. Он не двинулся с места.

– Что с тобой, скажи мне, почему ты молчишь? – потребовала она.

Он стал что-то сумбурно объяснять – уже слишком поздно, а ему в половине пятого вставать, завтра важная встреча в Москве, и если он не поспит… Он скоро снова прилетит, еще до Нового года, а уж после Нового года… будет много свободного времени, никаких дел, можно будет встречаться сколько угодно… ходить в кино, кафе, ночные клубы, непременно зайти к ней в гости…

Не дослушав, она молча развернулась и пошла от него прочь. Проследив, как она, дойдя до конца арки, повернула вправо, Андрей медленно побрел в сторону проспекта Ленина. Снег все шел по-прежнему и исчезал на лету, и в снегу клубилось и пропадало все, что знал Андрей и что было ему дорого до тех пор. Он не спал всю ночь, и лишь тогда стал сожалеть, что не пошел к Тане, когда уже было явно поздно звонить и бежать к ней сломя голову. Он вспоминал ее лицо и в самолете, проснувшись от бесконечного сожаления, причину которого не сразу понял, – и только потом догадался, что этой причиной были мысли о Тане. Он вновь видел ее – сквозь снег, и метель, и безмолвный грохот своего потрясения.

Очень часто Андрея посещала непонятно откуда взявшаяся уверенность, что в дальнейшем он будет жить не здесь и не так – такие мысли могло придти к нему в любой обстановке, среди каких бы людей он ни находился. Он всегда был готов к переменам, хотя бы перемен и не предвиделось; и ему не было жаль покидать тот круг товарищей и знакомых, к которому он успевал привыкнуть. Он думал иногда, что это постоянное ожидание не зависело ни от внешних условий, ни от любви к переменам; это было чем-то врожденным и непременным и, пожалуй, таким же существенным, как зрение или слух. Но существовала неуловимая и необъяснимая связь между напряженностью такого ожидания и другими впечатлениями, доходившими до него извне. В аэропорту он услышал рядом с собой грузинскую речь, и одновременно с этим почувствовал холод в спине и ощутил твердую уверенность в том, что очень скоро поедет в Сухуми, встретится с Бараташвили, увидит горы. Он видел двух грузин словно не здесь, возле стойки регистрации, а в ресторане на Сухумской горе. Это были иностранцы, люди другой национальности, принадлежащие другому миру, в который Андрею не было доступа. Но вдруг, на какое-то мгновение, ему показалось, что это не так. Как рыцари и дон-жуаны стремились ко всему новому и неизведанному, чужое в их мечтах всегда было своим, а свое в мыслях казалось дальше, чем то – заветное чужое; так и Андрею вдруг подумалось, что ему должны принадлежать горы, море, и внушительное домовладение в непосредственной близости от этого природного великолепия. Ведь Василий уехал туда строить свой рай на земле, почему его друг Андрей не может сделать то же самое?! И когда он думал об этом, все представлялось ему неверным и расплывчатым, как тени, движущиеся в дыму. И от таких напряженных, но произвольных его представлений он обращался к тому, что видел вокруг себя, и к более близкому знакомству с людьми, его окружающими. Само собой получалось, что когда Андрей чувствовал уже приближающуюся необходимость покинуть их и, может быть, никогда потом не увидеть, в момент сосредоточения внимания на них он замечал чаще всего их недостатки и смешные стороны и не замечал их достоинств. Критическое отношение к ним росло, а искусство воспринимать и понимать утрачивалось.

В Татьяне оставалось нечто недосказанное, и, хотя Андрей знал, что это недосказанное должно быть просто и обыкновенно, он все же невольно создавал себе иллюзии, которые не появились бы, если бы ничего недосказанного не осталось. Его фантазия была приучена к слишком усиленной и напряженной работе, – и раз начавшись, эта работа продолжалась, и он не всегда мог ее остановить. Обычно это происходило перед сном, и это, собственно, помогало засыпать. Стоило подумать о чем-то конкретном, сон снимало как рукой. И его мысленному взору предстал большой дом в горах, окруженный вековыми соснами, черный лимузин, поджидающий хозяина у входа, дорога-серпантин, по которой приятно прокатиться, особенно если едешь навстречу морю. И этот легкий и хрупкий мираж со временем стал разрушать законную и заслуженную привлекательность прежнего счастливого и спокойного существования.

В последние дни уходящего 2001 года Андрея связывал с тем вымышленным миром $5000-ный долг. Проблемы, как обычно, свалились все одновременно, включая идиотский обычай делать новогодние подарки, выплачивать премии; положение ухудшало то обстоятельство, что очередную прибыль в Экссоне было решено инвестировать в уставный фонд, а из кассы взять себе немного на карманные расходы. Впереди новогодние каникулы – две недели страна пьянствует, банки не работают, а если бы работали, никто не перечислит ни копейки.