вот, вслед за стадом коров, кроме пастуха, терпеливо шагают несколько благочестивых стариков и старух с медными кувшинами в руках. Счастлив тот, кто первым успел запастись душеспасительной жидкостью! С полным сосудом торопится он домой и, утолив свою жажду, угостив на славу семейство, выливает остатки себе на голову в качестве благовонного масла.

Из-за спин и голов столпившихся под навесом индусов, жующих бетель, потягивающих трубочки с гашишем (гашиш называют чарас), мы с Лёней пытались разглядеть, что, собственно, происходит. Там, в глубине, на сцене сидел человек в белом одеянии и с выражением что-то декламировал.

Это была одна из тех великих старинных поэм, чтение которых обычно начинается, когда спадает жара — около восьми вечера, и продолжается до двух или трех ночи. Народ не скучает, не клюет носом, не дремлет, как мой папа Лев, когда он торжественно отправляется в театр или на концерт классической музыки. Однажды собрались в кино: моя мама Люся с Лёвой и папин брат дядя Валя с тетей Соней. Специально пошли на этот фильм — Марина Влади в главной роли — из-за Льва, он один его не смотрел, остальные смотрели.

— Только сели, вдруг слышим — какой-то храп, — рассказывает Люся. — Это Лёвочка заснул, как только погас свет и начались титры.

Индийский слушатель имеет многовековую традицию внимательного ночного слушания, хотя такие чтения длятся иногда месяцами, он ловит каждое слово, смакует, наслаждается, боится упустить какой- нибудь важный эпизод, душа его трепещет, глаза увлажняются, и так до тех пор, пока, например, «Махабхарата» с ее двумястами тысячами стихов не будет пройдена до конца.

Слушание здесь приравнивается ко встрече с живой истиной. «Кто читает и повторяет эту священную животворную «Рамаяну» (или «Махабхарату»), и слушает ее, — напоминает нам время от времени поэт и чтец, — освобождается от грехов и возносится со всеми потомками в высшие сферы небес!»

Чтец или, как его тут называют, певец — настолько благозвучны, музыкальны индийские старинные поэмы («Спой мне!.. — просил Махараджи. — Спой мне «Сундараканд» — о подвигах, которые вершил Хануман во имя божественного Рамы». Старик пел, а Махараджи слушал. Из глаз его текли слезы, как у ребенка), чтец в Индии — любимец богов, перед ним благоговеют, его осыпают подарками.

Порою бард из касты певцов пускается в дальний путь с богатым караваном, в одиночку обеспечивая безопасное продвижение по столь стремным местам, где и вооруженный до зубов отряд не спасет сокровища от разбойников. Караван безмятежно следует за проводником-поэтом, потому что всем известно: певец в Индии находится под неусыпным покровительством Шивы.

Не приведи господь, если такой караван попадет в засаду. Тогда бард во всеуслышание объявляет, что будет делать трагу. Любой злоумышленник в этом случае должен скорее уносить оттуда ноги. Ибо если угроза не подействовала, певец неумолимо приступает к ее исполнению: вонзает кинжал сначала себе в бок, но если и это не помогло — то в самое сердце.

После чего виновный в смерти певца, по верованиям индийцев, мигом попадает в лапы разъяренного Шивы, который жестоко мстит разбойнику, его касте, всей той области, где это приключилось, родные от него отвернутся, подельники не подадут руки, короче, самый закостенелый негодяй лучше сто раз ретируется, чем потом иметь такую кучу неприятностей.

Ну, мы устроились у ног артиста, сидим на корточках, в накуренной обстановке, и трепетно внимаем. А чтец прикрыл глаза, раскачивается, жестикулирует и что-то шпарит наизусть.

У них тут в Индии уникальная память.

Примерно, в пятом веке до нашей эры Валмики пропел «Рамаяну», в начале эры Вьяса выдохнул «Махабхарату», кто-то выслушал очень внимательно, шальным образом запомнил, причем не только суть и смысл, а слово в слово, до мелочей, до созвучий, где позабыл — присочинил… Не меньше тысячи лет эти практически нескончаемые поэмы брали с голоса, да и теперь передают из уст в уста… В общем, во все века этих вот носителей индийского эпоса посреди ночи разбуди, они с любого места как пойдут распевать свои преданья, только держись.

Люблю слушать разговоры, песни или чтение старинных эпических поэм на незнакомом мне языке! Просто счастье, честное слово. Люди разговаривают, волнуются, что-то пытаются доказать, а ты смотришь, слушаешь — и не понимаешь, слегка лишь улавливая глубинную вибрацию на уровне предвечного света.

Мой друг Серёга Седов мечтает совершить такое путешествие: поехать в какую-нибудь страну, не зная языка, и жить там до тех пор, пока не начнет понимать, о чем говорят местные жители. Тогда переезжаешь куда-то еще. И так странствовать по миру.

Или хотя бы по Индии!

Ибо целой жизни не хватит, чтоб изучить языки, высокопарно говоря, народов Индостана. Не будем даже упоминать о тьме диалектов и наречий, простом разговорном пракрите, о крутой смеси арабского, монголо-татарского и персидского, которую пускали в ход при дворах мусульманских владык, о мелких говорах племен, живущих на ассамо-бенгальской границе с Бирмой…

Возьмем основные, крупномасштабные! Ой, как ты долго не будешь понимать, к примеру, тамильский язык, или языки телугу, каннара, малаялам — мощные ветви дравидского древа.

Да плюс еще раскидистая крона индо-арийского ствола: хинди, урду, бенгали, маратхи, гуджарати, ория, ассамский, раджастани, пенджабский, синдхи, пушту, кашмирский — сложнейшие современные индийские языки, ведущие свое происхождение от санскрита.

Давно когда-то я услышала: в Московском университете был факультет, где изучали «мертвые» языки — латинский, древнегреческий и санскрит. И мне, вот такой балде (никаких способностей к языкам!), вдруг страстно захотелось туда поступить, особенно манил санскрит, хотя я понятия не имела, что это такое. Клянусь, меня еле отговорили!

И только сейчас, работая над повестью-странствием в Индию, я вижу, к чему так неодолимо устремилась моя душа в бесшабашной юности.

Санскрит — один из самых загадочных на свете языков. Такое ощущение, будто на санскрите между собой общались боги и просто в порыве великодушия, как в новогоднюю ночь ребенку кладут под елку подарок, они осенили санскритом человечество.

Случилось это в те далекие времена, когда связующие цепочки тянулись за пределы видимого в пространства, населенные мифологическими существами, к небесным сферам и подземным мирам. Собственно говоря, латинское слово religio означает «связь».

Недаром санскритский алфавит из пятидесяти букв, где каждая буква имеет строгое и неизменное произношение, называется «девангари», буквально «обитель богов». Такое фонетическое совершенство давало возможность точно выговорить священный слог, это очень важно: любой звук, произнесенный на санскрите (без преувеличения!), отражался на целой Вселенной.

С санскритом связана какая-то жгучая тайна, иначе непонятно, как мог он оказаться здесь, среди людей, такими трудами и муками отыскивающих слово, а и найдешь — видишь: не то! Не то!!!

И вдруг появляется он, такой многомерный, ритмический, мелодичный, санскрита, что означает «изысканный», «отточенный», «исключительно утонченный». На нем можно выразить все, причем не плоско и не одномерно, как мы немотствуем, не в силах погрузиться в глубину хоть сколько-нибудь значительных вещей. Но — в разных измерениях, сияя сотней отшлифованных граней, играя тысячью оттенков, — …если тебе есть что выразить!..

Естественно, на санскрите взялись разговаривать с богами (мы ведь тоже в своих молитвах стараемся приподняться над обыденной стилистикой: «Да будут чресла ваши перепоясаны и светильники горящи.», «Да явит тебе Господь светлое Лицо свое и помилует тебя…») Священные книги всей многоязыкой, многоплеменной Индии начертаны на санскрите. Как будто изначально в нем была заложена потребность соприкасаться с бесконечным.

Отсюда его тяготение к поэзии. Сама грамматика проникнута поэзией: один из первых санскритских словарей написан стихами.

Грамматика санскрита была оглашена лет за четыреста до нашей эры неким брамином Панини, о