Эту философию ей некогда, в эпоху великих событий, проповедовал Сент-Бёв. Потому она ему и послала «Господина Сильвестра» со следующей надписью: «Сент-Бёву, нежному и дорогому светочу моей жизни». Но это благоразумие, пришедшее с возрастом и опытностью, не содержит в себе ни извинений, ни сожалений. В 1866 году было модно высмеивать «болезнь века», от которой некогда она страдала вместе со всеми своими друзьями-романтиками. Она поднимает это старое, продырявленное знамя: «Может быть, наша болезнь обладает большими достоинствами, чем реакция, последовавшая за ней; чем эта жажда денег, грубых удовольствий; чем это необузданное честолюбие. По-моему, все эти качества характеризуют здоровье века со стороны малоблагородной».

Смерть Мансо вернула Жорж Санд в Ноан. Но из-за странного пристрастия к многочисленным жилищам она сохранила за собой и домик в Палезо и большую квартиру в Париже. В Париж ее влекла любовь к театру, обеды у Маньи, репетиции пьес. Она посмотрела во французском театре комедию Мюссе «С любовью не шутят». «Старая история, очаровательная пьеса», — отметила она. Да, старая история, где она нашла свои собственные слова и воспоминания об угасших страстях. Иногда она приглашала гиганта Маршаля в цирк или в театр Жимназ.

Но друг, вертевшийся среди красивых натурщиц, часто обманывал, и его было трудно чем-нибудь соблазнить, даже обедом за 10 франков у Маньи или у Бребана.

В Палезо за порядком в доме заботливо следили постоянные сторожа Жак и Каролина, благочестивая и плодовитая чета. «Хорошие слуги: часы всегда заведены, листок календаря сорван», как при Мансо; и Жорж могла, когда ей вздумается, проводить там спокойные вечера, не предаваясь особенно грусти, в тишине и сосредоточенности. Но в душе она оставалась беррийской сельской жительницей и всему предпочитала свой дорогой Ноан.

Редкий год проходил без того, чтобы Санд — девочкой, молодой девушкой, женщиной — не возвращалась в Ноан — побродить по знакомым буковым аллеям, прийти в соприкосновение со своей землей, со своими дорогими умершими. Кладбище, заросшее травой, полусгнившие громадные вязы, крытая черепицей колоколенка, паперть из неотесанного дерева — «все становится милым и близким нашей памяти, когда долго проживешь среди этого спокойствия и молчания». Вокруг крестьянские домики, где живут товарищи детских игр, их дети и их внуки. Старый друг — звонарь-могильщик. В старину, может быть, владелица замка вызывала негодование деревни. Некоторые уверяют, что видели в парке чертей и слышали странную музыку и танцы: маски и бергамаски, полонезы и мазурки, но сейчас с этим покончено. Теперь госпожа Санд — Добрая Дама, покровительница Ноана, личность легендарная, «прославившая гармонический Берри».

С ней живут не только Морис и Лина, но и внучка Аврора — «заказ» Жорж Санд, данный после смерти Кокотона, был выполнен. Аврора, по прозванию Лоло, красива, свежа и весела; у нее глаза бабушки — черные, бархатные, «руки и ноги восхитительные, взгляд серьезный, даже когда она смеется». Аврора IV «непременно хочет говорить и упражняется в этом самым необыкновенным образом, произнося согласные носом и горлом». В 1868 году ей исполнится два года, и бабушка в этот праздничный день сделает ей подарок — букет белых примул из сада Трианон.

Дом был по-прежнему гостеприимным, всегда открытым для друзей. Изменились только сами друзья. Бори, всесильный директор Учетного банка, зарабатывал теперь, к великому возмущению Жорж, двадцать пять тысяч франков в год[69]. Ламбер — преуспевающий художник, награжденный орденом, выгодно женившись, жил на широкую ногу. «Вот он и богаче меня и живет в лучших условиях, лучше одевается, лучше ест, чем я, — говорила Санд. — Так что же? Он вступает в жизнь, а я скоро умру». Мало-помалу вокруг нее собралось новое поколение «сыновей». Среди них был ее многолетний корреспондент — Эдмон Плошю; этот знаменитый путешественник утверждал, что после кораблекрушения он спасся на Боа-Виста, одном из островов Зеленого мыса, только благодаря своему преклонению перед Жорж Санд, благодаря тому, что он всегда носил с собой альбом с автографами Эжена Сю, Кавеньяка и Жорж Санд. Перенесший грубое обращение негров, изгнанный так называемым консулом Франции, он, наконец, к своему счастью, встретился с одним образованным португальцем и показал ему свой альбом- талисман. Всемирная слава Дамы из Ноана спасла его. В 1861 году он появился в Тамарисе: у него был нос пирата и борода конквистадора, Санд приняла его в число своих «сыновей». Были еще в Ноане Шарль Эдмон — председатель правления газеты «Тан», Генри Гаррис — американец, обедавший у Маньи, известный в Америке специалист по Христофору Колумбу и по Жорж Санд; представители второго поколения беррийцев: Максим Плане и Анжель Неро, и представители третьего поколения — внуки Ипполита Шатирона: Рене, Эдме и Бебер Симонне. Но самым большим другом в ее старости был Гюстав Флобер. После смерти Мансо он, наконец, решился и приехал в Палезо, чтобы развлечь ее. Санд ответила на это приездом в Круассе, и этот «союз» оказался на редкость удачным.