— Пойдемте скорее! — воскликнул он. — Нельзя терять ни секунды! Замок Святого Ангела горит!
Не имея даже времени спросить, как такое могло случиться с этой почтенной громадиной, я выбежал из комнаты, и мы вдвоем помчались через сад и двор к набережной Тибра. Там я все понял.
По случаю одного из бесчисленных конгрессов, которые вечно проводятся в Риме, в замке Святого Ангела была устроена иллюминация. Он был освещен сотнями желтых огненных брызг. Голубой свет прожекторов заливал фигуру архангела Михаила, и все это выглядело так, что мне показалось, будто вернулся XIV век. Бесчисленные светильники отбрасывали мерцающие красные блики на весь замок, и он стоял на фоне темного неба, ужасный, угрожающий и в то же самое время странно веселый. Огонь, враг замков, способный пожрать их, теперь был укрощен и одомашнен и, подобно тигру в цирке, исполнял забавные трюки для увеселения Рима.
Священник был полон энтузиазма. Использовать ли ему пяти- или девятимиллиметровые линзы? Какую выдержку поставить? И правильную ли он выбрал позицию? Хотя у него впереди была вся ночь, он вел себя так, как будто иллюминация может прекратиться в любой момент. Решив, что мы не на том берегу реки, он бросился через мост и установил свой треножник на противоположном берегу. И правильно сделал. Оттуда открывался вид еще более величественный. Можно было себе представить, что какой-нибудь средневековый папа и император Священной Римской империи вместе пируют в этой крепости в редкий момент мира и согласия.
Я ушел, но несколько часов спустя вернулся посмотреть на замок. Масляные светильники все еще горели, а там, где они погасли, зияли черные дыры.
Я сидел в кафе в Трастевере. Кафе было похоже на многие другие кафе в Риме, разве что завсегдатаи бросали друг на друга более внимательные, оценивающие взгляды, отрываясь на секунду от своих важных дел.
— Если хотите купить золото или бриллианты или если потеряли что-нибудь и хотите вернуть за вознаграждение, но, не задавая никаких вопросов, то вам именно сюда, — сказал мой спутник.
— Золото и бриллианты — здесь?
— Да. И говорят, не знаю, правда это или нет, что все улицы в округе изрыты тоннелями, куда стекается краденое со всего Рима.
Теперь мне уже чудилось нечто зловещее в молодых «Борджиа» с их прилизанными волосами, толпящихся у кофеварки эспрессо. Великолепный образец убийцы XV века опустил жетон в прорезь телефона-автомата в баре и заговорил, певуче и умоляюще, все время жестикулируя свободной рукой. Он наклонялся и раскачивался, ходил туда-сюда, насколько позволяла длина телефонного провода, но однажды, случайно встретившись глазами со своим приятелем, вдруг цинично ему подмигнул. Потом положил трубку и присоединился к своим товарищам, характерно, очень по-римски, пожав плечами. Я подумал, что, должно быть, где-нибудь в Риме польщенная женщина сейчас тоже положила трубку.
Как умеют себя подать на людях эти молодые итальянцы! Это то, я полагаю, что называется far figura, что еловарь определяет как «поражать своей внешностью, выглядеть хорошо». Но, пожалуй, имеется в виду нечто более глубокое и важное. Иметь представительный вид, сохранять лицо — все это необходимо итальянцу для самоуважения, и ущемить его самооценку — значит нажить себе врага. Бандиты и головорезы эпохи Возрождения, должно быть, очень хорошо умели far figura: это видно по портретам того времени: по тому, как они нагло смотрят вам в глаза, как небрежно держат в руке перчатку, как вторая рука, унизанная кольцами, лежит на рукоятке меча. В Трастевере быть far figura так же важно, как считаться истинным римлянином. Может показаться странным, что кому-то захочется признать свое родство с римской чернью, самыми коварными, ненадежными, подлыми людьми в истории, тем не менее жители Трастевере доказывают его дни напролет. Я думаю, что по происхождению они корсиканцы. Самодовольное «noialtri» можно услышать в Риме где угодно, но нигде так часто, как в Трастевере. Это значит «наши», «такие как мы» и произносится с тем же чувством удовлетворения, что испанское nos otros. Я спросил как-то одного приятеля, живущего в Риме, о чем, по его мнению, говорят весьма поглощенные беседой мужчины, и он ответил: «О самих себе и о Риме, но в первую очередь, конечно, о себе!» Подойдите к любой компании за столиком — и вы непременно услышите эти слова: noialtri и i Romani. Римляне вообще и жители Трастевере в особенности постоянно заняты собой и очень себе интересны.
Однажды, выходя из кафе со своим итальянским знакомым, я нарвался на вспыльчивую местную жительницу. Это была разбитная, крепкая девица, они с подругой догнали нас, и, проходя мимо, девушка сказала подруге, но явно для нас:
— Эти мне иностранцы! Приезжают в Рим посмотреть на дворцы! Почему бы им не взглянуть на мерзкую дыру, в которой мне приходится жить!
— Скорее скажите ей, что мы не прочь посмотреть! — шепнул я приятелю.
Испытывая крайнее неудобство, боясь, вероятно, показаться невежливым, мой друг догнал их и сделал, как я просил. Услышав вежливое обращение по-итальянски, девица поначалу несколько сникла. Потом презрительно смерила нас взглядом с головы до ног и выдала такое ругательство на жаргоне Трастевере, которое даже мой друг не смог понять. Был момент, когда мне показалось, что она собирается броситься на нас. Вместо этого она пожала плечами и надменно удалилась. И я пожалел того, кто хоть раз попробовал бы поспорить с ней или перехитрить ее.
Однако не весь Трастевере сплошь состоит из бандитов и хамов. Вообще-то, это один из самых интересных районов в Риме. Это островок в петле Тибра. Он соответствует Марсову полю, что находится немного выше на противоположном берегу. Главная улица Трастевере расходится на множество улочек и переулков, в которых кипит жизнь. Есть переулки, где между домами сушится белье и самые интимные предметы туалета гордо развеваются на ветру, как флаги. Здесь можно увидеть последние следы того папского Рима, которые знали наши предки двести лет назад. Как часто бывает в Риме, начинает казаться, что лица вокруг несовременные, похожие на портреты в картинных галереях. Это люди заднего плана: мелкие дворяне, форейторы, конюхи, носильщики, всадники. Если раз в год переодевать весь Трастевере в средневековые костюмы, как поступают в Сиене, это будет один из самых замечательных спектаклей в Европе.
Хотя и здесь, как везде в Риме, присутствуют шумные «веспы», в Трастевере больше вполне человеческих звуков, знакомых Риму Марциала. В тысяче маленьких мастерских — иные из них находятся в подвалах — работают люди, и, несмотря на занятость, у них всегда находится минута поболтать с соседом. Я встретил одного почтенного изобретателя станка для полировки автомобильных запчастей, который, ошибочно приняв мое ненавязчивое любопытство за истинный интерес к механике, затащил меня в свою темную пещеру и объяснил все детали процесса. «Мне даже из Милана работу присылают!» — с гордостью сказал он. Табачная фабрика, которая всегда производила нюхательный табак для пап, все еще работает в Трастевере, и вы можете повстречать там сотни маленьких Кармен, изготавливающих крепкие сигары и сигареты. Там, где когда-то был сад, стоят теперь печи горшечника, а в ближайшем сарае сушатся сотни горшков и тарелок, только что снятых с гончарного круга и, без сомнения, изготовленных из той самой ватиканской глины, которая упоминалось еще в античные времена.
Веселый и праздничный вид придают Трастевере магазины, торгующие confetti, засахаренным миндалем, подающимся на свадьбах, а иногда его разбрасывают перед счастливой парой, как в древности разбрасывали орехи. Повсюду миски не только с обычным розовым и белым миндалем, но также с зеленым, красным, и бледно-голубым. Жители Трастевере любят жениться и выходить замуж за своих, и, когда играют свадьбу, семья радостно влезает в долги, чтобы с помпой отправить сына или дочь в нелегкое плавание по волнам семейной жизни.
В прошлом столетии Огастес Хэйр сказал, что убийство в его время, хоть и являлось менее распространенным преступлением в Риме, чем в Англии, в Трастевере совершалось чаще, чем где-либо, и он относил это за счет «постоянно взвинченного состояния, в котором жители Трастевере пребывают, играя в свои национальные игры, особенно в мору».
Сейчас эта игра запрещена законом, но я много раз видел, как в нее играют. Она заключается всего лишь в отгадывании, сколько пальцев внезапно поднимет ваш оппонент. В древнем Рим эта игра называлась «Micare digitis», «мельканье пальцами». Можно завернуть за угол и вдруг наткнуться на группу молодых людей, которые стоят кружком и играют в мору. Все происходит очень быстро, они громко кричат и великолепно жестикулируют. При появлении постороннего игра сразу прекращается, и иногда игроки
