миль в день. В римские времена существовало множество разнообразных видов транспорта, которые можно было нанять для дальних странствий. Аналогом нашего роскошного «роллс-ройса» служила каррука — четырехколесная крытая повозка с откидным верхом. Она полностью оправдывала свое полное название каррука дормитория, то есть «спальная», поскольку была укомплектована мягкими постелями. Благодаря роскошной отделке цена таких экипажей могла достигать и даже перекрывать стоимость загородной фермы. Бастерны представляли собой комфортабельные носилки, подвешенные на шестах меж двух мулов — один шел впереди, а другой сзади. У дам наибольшей популярностью пользовался карпент — двухколесный экипаж, который иногда имел задергивающийся шелковый полог. Кроме того, существовали еще кизий — быстрый кабриолет, и реда — легкая прогулочная повозка, запряженная четверкой лошадей. В городских условиях (или для краткосрочных загородных выездов) использовались и старомодные носилки, которые обычно несла на плечах восьмерка тренированных носильщиков.

Тот факт, что высокопоставленные персоны путешествовали с максимальным комфортом, находит свое подтверждение в трудах классиков. Так, например, Цицерон писал, что где-то в азиатской глуши встретил Ведия «с двумя экипажами, повозкой, носилками, лошадьми, дикими ослами, многочисленными рабами и, кроме того, обезьянкой на маленькой колеснице».

Вообще, надо заметить, что средства транспорта в древнеримские времена были более многочисленны и разнообразны, чем в любую другую эпоху, если не учитывать Англию девятнадцатого столетия. Естественно, что столь интенсивное движение на римских улицах требовалось регулировать. В целях борьбы с дорожными заторами был издан специальный закон (Tabula Heracleensis), запрещавший в течение первых десяти часов дня передвижение по улицам города в колесных экипажах. Исключение делалось лишь в нескольких случаях: для повозок, занятых на общественных работах; для экипажей весталок; для жрецов, едущих на публичные жертвоприношения; и для военачальников во время триумфа. В результате большинство поездок совершалось вечерами, и после наступления темноты в Риме стоял невыносимый шум. «Только очень богатые люди могут себе позволить спать в Риме», — отмечал Ювенал.

Путешествия по морю были еще более рискованными, нежели по суше. С 10 ноября по 10 марта навигация на Средиземном море практически закрывалась, и лишь неотложные государственные дела могли подтолкнуть к морскому путешествию в этот сезон. Но даже и в благоприятное время года мореходы опасались выходить в открытое море и предпочитали, по возможности, двигаться вдоль побережья и ловить береговые бризы. На ночь суда, как правило, заходили в порты и предоставляли пассажирам возможность ночевать на суше.

Судя по всему, Павел имел богатый опыт морских путешествий, а потому с полным правом подавал советы во время кораблекрушения на Мальте. Он трижды попадал в аналогичную ситуацию, а как-то раз ему пришлось целые сутки дрейфовать на плоту. Возникает закономерный вопрос: с чем это было связано? То ли яростный и нетерпеливый характер толкал апостола на плавание во время неурочного сезона? То ли такой уж Павел был невезучий и притягивал к себе неожиданные шквалы даже в безопасное время года?

Размеры торговых кораблей, ходивших в эпоху Римской империи, поражают даже по нынешним меркам. К примеру, Иосиф Флавий описывал судно, совершавшее плавание из Иудеи в Египет: на его борту помещалось шестьсот человек, и это был еще не предел. В Египте строились корабли и крупнее — в основном для перевозки зерна и обелисков, пользовавшихся в то время большой популярностью. Если вы знакомы с историей транспортировки «Иглы Клеопатры» — как обелиск поместили в специально изготовленный понтон цилиндрической формы и как он едва не погиб во время шторма в Бискайском заливе, — то наверняка проникнетесь уважением к кораблестроителям и мореходам первого столетия, которые доставляли подобные монументальные грузы из Египта в Рим. У Плиния мы находим упоминание о судне, перевозившем тысячу двести пассажиров, а также немалый груз холста, папируса, перца и специй. В Риме на площади перед собором Святого Петра тоже стоит египетский обелиск. Так вот, судно, транспортировавшее этот обелиск, было таким огромным, что четверо человек, взявшись за руки, едва могли обхватить его мачту.

Зима была неприятным временем в Малой Азии. С ноября по март не только моря закрывались для путешествий, но и горные перевалы Тавра оказывались погребенными под тоннами снега. Да и на равнинах дело обстояло немногим лучше: над степями Малой Азии гуляли пронизывающие ветры, а проливные дожди превращали почву в жидкое болото и делали дороги совершенно непроходимыми.

Все это следует принимать во внимание, когда мы пытаемся установить хронологию миссионерских путешествий святого Павла. Неоднократно случалось так, что он просто не мог попасть из одного места в другое.

Традиционно Павла изображают в виде путника с посохом в руке, и это изображение исполнено глубокого смысла. В условиях нехватки денег он чаще всего вынужден был передвигаться пешком, проделывая по пятнадцать миль в день — средний показатель для опытного путешественника в данной части света. Естественно, всякий раз, когда ему предлагали проехать на свободном муле или повозке, он с радостью использовал такой шанс.

Лично мне удалось найти лишь одно указание на то, что апостол получал удовольствие от пеших переходов. Когда Павел покидал Троаду в конце своего последнего путешествия, его товарищи наняли корабль, чтобы обогнуть полуостров и попасть в Асс. По их словам, Павел отказался плыть на корабле, велев дожидаться его в Ассе — «ибо он так приказал нам, намереваясь сам идти пешком»²¹.

Таким образом, он решил проделать двадцать миль пешком вместо того, чтобы плыть с товарищами на корабле.

Хассан неоднократно наведывался на маленькую станцию в Мерсине, вел переговоры и в результате объявил, что завтра утром мы сможем сесть на поезд до Аданы, а там пересесть на другой поезд, который доставит нас в Конью.

Эту ночь мы провели в маленькой и чистенькой турецкой гостинице. Ее хозяин оказался сирийцем, который некоторое время жил в Соединенных Штатах. По непонятной причине он решил, что я тоже американец. Он пользовался каждым случаем, чтобы заглянуть ко мне в номер — поинтересоваться, как мне нравится у него в отеле, и отпустить несколько комплиментов в адрес Нью-Йорка. Лично мне хозяин показался приятным человечком, хотя Хассан относился к нему с шовинистической подозрительностью, не одобряя его неанатолийское происхождение.

Весь день мы мчались по просторам Турции.

Распростившись с Аданой, мы пережили незабываемые три четверти часа, когда наш поезд на черепашьей скорости преодолевал подъем на Таврские горы. Мы ныряли в туннели, вырубленные в скальной породе, и снова выезжали на белый свет в горных лощинах. Слева открывался вид на дикое ущелье, которое даже в солнечную погоду выглядело сумрачным и необжитым. Я, не отрываясь, смотрел в окно. Пейзаж напомнил мне сильно увеличенный перевал Киллекранки. Далеко внизу бежал горный ручей: он низвергался с одного выступа скалы на другой, а в промежутках извивался, прокладывая себе путь в горных расселинах. Склоны густо заросли соснами и елками.

Полковник Балфур из Дэвика, большой специалист по деревьям, как-то рассказывал мне, что, в отличие от средиземноморской растительности, в Малой Азии деревья практически не изменились с апостольских времен. Таким образом, когда Павел шел через Таврские горы с благой вестью о Рождестве, со всех сторон его обступали тысячи рождественских елочек. И каждая из них представляла собой идеальный пушистый конус высотой примерно в четыре фута, и каждая топорщила ветки в ожидании свечек и нарядной мишуры.

Довольно скоро мы очутились на высокогорном плато, где воздух был ощутимо холоднее, чем в Тарсе и Мерсине. Весна здесь наступает на месяц позднее, чем на Кипре и на Киликийской равнине, а пухлые облака на могучих склонах Султан-Дага только и ждут часа, чтобы пролиться дождем на окружающую местность. Киликийские Ворота — своеобразный рубеж: за какие-нибудь сорок-пятьдесят минут мы попали с Востока на Запад.