Нелл прожила достаточно долго, чтобы понимать, когда грозовые облака собираются в невидимых кулисах.
Сквозь витрину Нелл услышала, как подъезжает машина. Звук не был похож ни на одно из соседских авто: слишком громкий для «мини» Ховарда, слишком тонкий для большого «форда» Хогансов. Раздался громкий стук — машина влетела в бордюр. Нелл покачала головой: хорошо, что она так и не научилась водить и никогда не нуждалась в машине. Похоже, когда человек за рулем, в нем проявляется все самое худшее.
Усатка села и выгнула спину. Вот по кошкам Нелл будет скучать. Разумеется, она заберет их, но таможенники сказали, что перевезти животных в новый дом можно будет только после шести месяцев карантина.
— Ух ты носатик, — сказала Нелл, поглаживая кошку по шее. — Не переживай из-за старой, глупой, шумной машины.
Усатка мяукнула и соскочила со стола, глядя на Нелл.
— Что? Думаешь, кто-то приехал повидать нас? Кто бы это мог быть, дорогая? Мы не слишком общительны, если ты до сих пор не заметила.
Кошка прокралась по полу к задней двери. Нелл положила стопку газет.
— Ладно, мадам, — сказала она, — ты выиграла. Взгляну одним глазком. — Она почесала Усатке спинку, и они вместе пошли по узкой бетонной тропинке. — Думаешь, ты самая умная, раз вертишь мной, как хочешь…
Нелл замерла у заднего угла дома. Машина, «универсал», и впрямь остановилась у ее дома. По цементному крыльцу поднималась женщина в крошечных шортах и больших солнечных очках с бронзовым отливом. За женщиной плелся тощий ребенок с поникшими плечами.
Какое-то время все трое стояли, разглядывая друг друга.
Наконец Нелл обрела если не слова, которые хотела произнести, то хотя бы голос.
— Мне казалось, ты обещала сначала позвонить.
— Я тоже рада тебя видеть, мама, — ответила Лесли и закатила глаза, как в пятнадцать лет.
Омерзительная привычка, что тогда, что сегодня.
Ожило застарелое недовольство Нелл. Она знала, что была плохой матерью и уже слишком поздно, чтобы это исправить. Что сделано, то сделано, и у Лесли все вышло неплохо. Ну, или, по крайней мере, все вышло.
— Я как раз разбираю коробки для аукциона. — Нелл проглотила комок в горле. Неподходящее время упоминать о переезде в Англию. — Повсюду вещи, присесть негде.
— Ничего, справимся. — Лесли щелкнула пальцами в сторону Кассандры. — Твоя внучка умирает от жажды, на улице чертовски жарко.
Нелл взглянула на девочку, свою внучку. Длинные руки и ноги, выпирающие коленки, голова опущена, чтобы не привлекать внимания. Несомненно, иных детей посылают в мир не с самым справедливым набором проблем.
Почему-то у Нелл в голове возник образ Кристиана, маленького мальчика, которого она обнаружила в своем корнуоллском саду. Сироты с серьезными карими глазами. Он спросил, любит ли ее внучка сады, но Нелл не знала ответа.
— Что ж, — сказала она, — тогда вам лучше зайти.
Чёренгорб-мэнор, Корнуолл, 1913 год
Копыта коней грохотали по холодной сухой земле, увлекая карету на запад, к Чёренгорбу, но Элиза не слышала их. Губка мистера Мэнселла сделала свое дело — Элиза заблудилась в тумане хлороформа, ее тело осело в темном углу экипажа…
Раздался голос Розы, тихий и сломленный:
— Мне кое-что нужно, на что способна лишь ты. Тело подводит меня, как всегда подводило, но твое тело, кузина, здорово. Роди мне ребенка, ребенка Натаниэля.
Элизе, которая так долго ждала, которая так отчаянно хотела быть нужной, которая всегда полагала себя половинкой целого, не нужно было раздумывать.
— Конечно, — сказала она. — Конечно, я помогу тебе, Роза.
В течение недели он приходил каждую ночь. Тетя Аделина, посоветовавшись с доктором Мэтьюсом, рассчитала даты, и Натаниэль начал выполнять свой долг. Он проходил через лабиринт, огибал коттедж и поднимался к входной двери Элизы.
В первую ночь Элиза ждала в доме, мерила шагами кухню, гадала, придет ли он, должна ли она что-нибудь приготовить, представляла, как люди себя ведут в подобных ситуациях. Она без размышлений согласилась исполнить просьбу Розы, и в последовавшие недели почти не думала о том, что повлекут за собой подобные обязательства. Элиза была слишком благодарна за то, что наконец понадобилась Розе. И лишь с приближением ожидаемого дня начала обдумывать туманные предчувствия, которые становились все более реальными.
И все же Элиза на все была готова ради Розы. Она вновь и вновь повторяла себе, что ее действия навеки скрепят их связь, неважно, каким гадким окажется акт зачатия. Это стало чем-то вроде мантры, заклинания. Они с Розой будут связаны, как никогда прежде. Роза будет любить ее сильнее, чем когда-либо, больше не сможет так легко без нее обходиться. Все, что делает Элиза, она делает ради Розы.
В ту первую ночь, когда раздался стук в дверь, Элиза повторила заученные мысли, открыла дверь и впустила Натаниэля.
Он какое-то время стоял в прихожей и казался больше и смуглее, чем в ее воспоминаниях. Затем Элиза указала на крючок для одежды. Натаниэль снял пальто и улыбнулся, почти благодарно. Тогда Элиза поняла, что он волнуется не меньше ее.
Натаниэль проследовал за ней на кухню, стремясь укрыться за надежностью стола, и облокотился на край стула.
Элиза стояла с другой стороны, вытирала чистые ладони о юбку, не зная, что сказать, как продолжить встречу. Конечно, лучше всего сделать что положено и покончить с этим. Какой смысл затягивать неловкую паузу? Элиза открыла рот, но Натаниэль заговорил первым…
— …подумал, что тебе может быть интересно. Я работал над ними весь месяц.
И тогда она заметила, что Натаниэль принес с собой кожаный портфель.
Он положил его на стол и вынул папку с бумагами. Элиза поняла, что это эскизы.
— Я начал с «Волшебной охоты».
Натаниэль сунул ей лист бумаги, Элиза заметила, что его руки дрожат.
Ее взгляд упал на иллюстрации: черные и белые линии, заштрихованные тени. Бледная стройная женщина полулежит на россыпи речной гальки, вот она сидит в холодной темной башне. Лицо женщины соткано из тонких длинных линий. Она прекрасна, волшебна, эфемерна, совсем как в сказке Элизы. И все же в лице преследуемой феи, изображенной художником, крылось нечто, что поразило Элизу. Женщина на рисунке была похожа на ее мать. Не буквально, сходство заключалось не только и не столько в изгибе губ, в холодных миндалевидных глазах, в высоких скулах. Неким непостижимым образом, при помощи неведомой магии Натаниэль запечатлел Джорджиану, изображая безжизненные руки и ноги феи, ее усталость, непривычную покорность в ее чертах. Но самое странное, Элиза впервые поняла, что в сказке о
