Стремясь к цели, он думал, что ему неважно, кто из них выиграет, он или Мосаад. Если я выиграю, Мосаад потеряет авторитет и возненавидит меня, откажет в помощи, даже если Муса отыщет спрятанное оружие.

В замешательстве Рэмбо снова приблизился к Мосааду и снова попробовал схватить теленка. Мосаад хлестнул его по лицу и глазам.

Рэмбо показалось, что на него напал целый рой шершней.

— Ты, недоносок!

Обливаясь кровью, Рэмбо в ярости рванулся к Мосааду, схватил его за бороду и резко дернул.

Мосаад заорал, как угорелый, отпустил теленка, а Рэмбо тем временем воспользовался ситуацией и завладел им. Он уже хотел было кинуть тушу на седло, но передумал и положил ее себе на плечи. Согнувшись под тяжестью, Рэмбо отпустил поводья, управляя при этом лошадью коленями, и схватил руками за ноги теленка.

С обеих сторон всадники пытались дотянуться до туши, но Рэмбо умело уходил от них, продолжая скакать вперед. Траншея приближалась. Мосааду наконец удалось сбить правую руку Рэмбо с ноги теленка и ухватиться за нее самому. Левой рукой Рэмбо держался за тушу, а правой пытался расцепить пальцы Мосаада.

Теленок лежал на плечах Рэмбо. Рана на брюхе открылась… Телячьи внутренности хлынули на Рэмбо: желудок, печень, кишки болтались на его голой груди. Кровь залила его. Кишечник развевался, как вывернутые наизнанку змеи. Внутренности шлепали по нему, вились и раскачивались. Он весь был испачкан чем-то влажным, теплым и скользким. Вонь была такая, что казалось, его вот-вот вырвет.

Мосаад не отпускал. Даже когда они достигли рва, Мосаад не сдался. Падая, Рэмбо попытался увлечь за собой противника. Только тогда Мосаад отпустил. Рэмбо свалился в яму на теленка.

Он лежал на спине, тяжело дыша и борясь с тошнотой.

Единственное, что он сейчас слышал, было дыхание. Всадники и зрители застыли в молчании, изумленные, что он, чужак и неверный, победил. Мосаад смотрел на него, и глаза его горели, как два угля.

Вождь что-то прорычал, соскочил с лошади и ринулся в траншею. Он схватил Рэмбо за плечи и поставил его на ноги.

Рэмбо не сопротивлялся. Он знал, уже то, что он поддался эмоциям, позволив злости взять верх, и выиграл, заслуживало наказания.

Но неожиданно Мосаад обнял его. Рэмбо в удивлении заморгал. Кровь испачкала рубаху Мосаада. Ошметки внутренностей налипли на него. Он поцеловал Рэмбо в щеку и пожал руку.

Тут уж и жители лагеря поняли, как им реагировать. Поляна огласилась радостными возгласами. Другие игроки подходили и обнимали Рэмбо, сами пачкаясь в крови. Что-то бормоча, они целовали Рэмбо и хлопали по руке. Потрясенный Рэмбо лишь улыбался в ответ.

Мосаад произнес речь, подошел к Рахиму и Халиду и кивнул в сторону Рэмбо.

Возбужденно переговариваясь, жители возвращались в лагерь и исчезали за деревьями. Уста; игроки вели не менее усталых лошадей. Подошла Мишель и закурила.

— Похоже, вы приобрели друга.

Все еще сконфуженный, Рэмбо прикоснулся к испачканному лицу.

Мосаад говорит, — продолжала Мишель, — ни один русский не смог бы победить его в бузкаши. Вы для него уже не враг. Могу добавить: вы хороший психолог.

Рэмбо выбрался из ямы. — Я ничего не понимаю.

— Сначала я надеялась, что вы достаточно сообразительны, чтобы проиграть.

— Да, я так и собирался сделать.

— Но вы не любите проигрывать.

Рэмбо посмотрел на вымокшие в крови брюки.

— Похоже на то.

— Эти люди чувствуют, когда человек должен или победить или погибнуть. Вы не смогли бы обмануть их. Мосаад возненавидел бы вас, если бы вы поддались. Поэтому я так и сказала. Вы поняли, что должны выиграть. Мосаад поверил вам. Он говорит, что тот, кто победил его, необыкновенный человек. Он и себя считает особенным человеком. Чемпион, покорившийся чемпиону. Вы очень проницательны.

Честно говоря, я ни о чем таком не думал. Я просто делал…

— То, что было естественным. — Мишель выдохнула облачко дыма. — Этого было достаточно. Мосаад даже пожал вашу руку.

— И поцеловал в щеку.

Вы не понимаете афганских обычаев. У этих людей есть поговорка: поцеловать человека в щеку — значит быть просто вежливым, пожать руку — запомнить его навсегда.

Рэмбо почувствовал волнение.

— Зайдите в госпиталь, — сказала Мишель. — Я продезинфицирую ваши порезы.

— Нет. Мне сначала нужно кое-что сделать. Что?

— Позаботиться о лошади.

Афганцы с одобрением посмотрели, как Рэмбо снял с лошади седло и отер ее потные бока.

— Что вы думаете о бузкаши?

— Скажем так, она не заменит бейсбол.

Седобородый старик влез на валун и уныло затянул полуденную молитву. Афганцы собрались вокруг него, расстилая одеяла и располагаясь лицом на юго-запад, в сторону Мекки.

Рэмбо повернулся к пещере. Раненый, которого Мишель вчера лечила, умер этой ночью. Мальчик с черным обожженным лицом лежал на своем месте. Рэмбо с жалостью вздохнул.

Мишель подошла к нему с тряпицей и тазом с водой.

Зайдите за это одеяло, разденьтесь и вымойтесь. Вы найдете чистую рубашку и брюки. Я хочу вынести вашу окровавленную одежду, прежде чем моим пациентам станет дурно от вони.

— Неужели, я так плохо пахну? — Рэмбо покачал головой. — Думаю, я уже принюхался.

— Человек может почти ко всему привыкнуть.

— Нет, — Рэмбо кивнул на лицо мальчика. — Не ко всему.

Он зашел за одеяло. Когда же вернулся, Мишель промыла и продезинфицировала раны на его руках и щеках.

— Царапины не слишком серьезны, — сказала она. — Шрамов не останется.

— У меня их и так хватает.

— Я заметила. — Ее глаза приняли странное выражение, когда она рассматривала шрамы на его груди, правых бицепсах и левой скуле. — Кто вы?

— Человек, стремящийся к мирной жизни.

— Совершенно очевидно, что вы пережили обратное. Стремящийся к мирной жизни? — Мишель вздохнула. — Да не все ли мы хотим этого?

Услышав стук деревяшки о скалу, Рэмбо обернулся и увидел безногого старика, ковылявшего на костылях ко входу в пещеру.

— Ему оторвало ноги миной, — сказала Мишель. — Теперь он — ползающий миноискатель.

— Что?

— Он ползет по минному полю и разыскивает безопасную тропу. Он считает, что ему уже нечего терять… Кроме своей жизни. Но жизнь для него ничто по сравнению с судьбой страны. Как и для других афганцев. Дух их велик и силен, но и только.

Рэмбо вышел из пещеры подавленный. Он закрыл глаза, чтобы унять боль, открыл их, и душа его наполнилась надеждой при виде Мусы, въезжавшего в лагерь в сопровождении трех всадников и двух нагруженных корзинами лошадей.