крестной матери Винченцы. Джузеппе Калиостро, тезка юного Бальзамо, рассказал молодому человеку о его предках, среди которых было немало мальтийских рыцарей[18], и сумел внушить ему почтение к слугам Господа, оборонявшим христианский мир от нашествия сарацин и безбожных пиратов. Времена изменились, но мальтийцы, как и прежде, продолжали защищать веру, подвергавшуюся нападкам рационалистов-философов. Только теперь оружием их стал алхимический тигель и тайные знания древних мудрецов. «Credo quia absurdum» («Верую, ибо абсурдно»), — провозгласил на заре христианства Тертуллиан; когда в свете рациональной истины таинства веры начали таять, словно тени в жаркий полдень, на помощь вере призвали мистику — разумеется, дозволенную и в разумных пределах. Но как определить эти пределы? Где кончается белая магия и начинается черная, когда чудо перестает служить Господу и начинает работать на его извечного врага Дьявола? В этом Калиостро, похоже, так никогда и не разберется и, попав в лапы инквизиции, не сумеет убедить трибунал ни в искренности своей веры, ни в богоугодности своего Египетского масонства, и будет объявлен еретиком и богохульником.

Где странствовал Джузеппе Бальзамо (он же Калиостро) до прибытия в 1766 году на Мальту, неизвестно. По словам самого Калиостро, они с Альтотасом побывали в Каире и Александрии, где посетили подземные святилища и где мудрый наставник раскрыл ему тайны, известные адептам Гермеса Трисмегиста, Гермеса Триждывеличайшего. Но, как писал Ф. М. Гримм, «у нас так мало сведений из варварских стран, что любые вызывают любопытство»³, поэтому фантазии про заморские края, особенно если они похожи на волшебные сказки из «Тысяча и одной ночи»[19], принимались публикой «на ура». Так что есть основания полагать, что магистр придумал не только свои восточные, похожие на сказку, приключения, но и саму свою поездку. Ибо никаких иных свидетельств, кроме его собственных слов, нет. Поэтому не исключено, что, скрываясь от полиции, Джузеппе просидел два года где-нибудь в трущобах Мессины. Или тихо жил у дядюшки. Кстати, в уже упомянутом анонимном письме из Палермо (от 22 июня 1786 года) говорится, что, подшутив над ювелиром, Джузеппе вместе со своими приятелями, лакеем и священником, уехал в Калабрию, где приятели его ограбили, и тогда он подался в Рим⁴. И никакого Востока. Равно как и Альтотаса. Возможно, в юности Джузеппе мечтал о таком наставнике и, став графом Калиостро, придумал его точно так же, как и свою легендарную биографию. А потом и Альтотас, и сам граф превратились в миф и зажили собственной жизнью…

Если предположить, что Калиостро (один или в сопровождении загадочного Альтотаса) все же совершил поездку в страны, расположенные на африканском побережье Средиземноморья, на что он жил все это время? Видимо, зарабатывал теми же талантами, что и в Палермо — много фантазии, немного умения и чуть-чуть мошенничества. Говорят, Альтотас научил его старому фокусу, как придать конопле мягкость и блеск шелка; возможно, подобно Сен-Жермену, он изобрел способ окраски шелковых тканей, о которых грезили все тогдашние модницы. Выполнение всех прескрипций Бальзамо занимало очень много времени — дабы алхимик имел возможность скрыться от гнева обманутого покупателя. Современники утверждали, что магистр разговаривал на той смеси итальянского и французского языков, которая была в ходу на африканском побережье, часто перемежал речь цитатами, считавшимися арабскими, и не утруждал себя переводом. Знал ли Калиостро арабский, как полагают его почитатели? Вряд ли, если верить путешественнику по Востоку профессору Норбергу. Рассказывают, что профессор, наслышанный о магистре, владеющем секретами древнеегипетских жрецов, будучи проездом в Митаве (или все же в Страсбурге?), долго слушал Калиостро, а потом обратился к нему с вопросом на арабском, но ответа не получил. Пожав плечами, профессор заметил, что не готов поверить, что сей господин с невнятной речью посетил святилища, куда обычно не водят путешественников. Почитатели же магистра решили, что Калиостро специально ввел профессора в заблуждение, так как проверку полагал для себя унизительной.

В 1766 году, после двух или трех лет странствий (заморских или по югу Италии), Бальзамо высадился на Мальте (один или вместе с Альтотасом), где, по одной из версий, его принял сам гроссмейстер, португалец Пинто да Фонсека[20], известный своим увлечением алхимией. В одной из башен гроссмейстерского дворца Пинто оборудовал и оснастил лабораторию, куда допустил Бальзамо. Что могло побудить знатного дворянина, обладателя высокой и почетной должности, принять под свою опеку безвестного сицилийца? Тесные отношения Калиостро с орденом некоторые объясняют тем, что на протяжении веков многие члены семьи Бальзамо становились мальтийцами, так что имя новоприбывшего звучало для них не чуждо. Но если, как утверждала Папская курия, предками Калиостро со стороны отца были евреи, значит, среди них не могло быть мальтийцев, ибо для вступления в орден следовало доказать, что в роду на протяжении двухсот лет не было ни магометан, ни евреев… Однако в любом случае фамилия Бальзамо рыцарям, защищавшим крест, была известна, ибо, как пишет Д. Вентура, среди дворянства Италии насчитывалось по крайней мере шесть семейств Бальзамо, и три из них обосновались на юге страны⁵.

Возможно, конечно, что, как пишет Мак-Колман⁶, Джузеппе, прибыв самостоятельно на Мальту, поступил в прислужники к рыцарям-мальтийцам и усердием и любознательностью сумел привлечь к себе внимание гроссмейстера, поселившего пытливого юношу рядом с собственной лабораторией и направившего его на путь познания арканов высшей мудрости. Разнообразные склянки, колбы и воронки, тигли и змеевики, перегонные кубы и алхимические печи с поддувалами, невиданная доселе газовая горелка… глаза Джузеппе разбегались, ему хотелось попробовать все смешать, нагреть, растереть и получить, наконец, вожделенное золото. Но Пинто наверняка остудил пыл неофита. В лаборатории гроссмейстера Бальзамо узнал, что, имея дело с несовершенной материей, алхимик возвращает ей совершенство, превращая, например, свинец или ртуть в золото или вылечивая заболевший алмаз. Однако золото является лишь побочным продуктом трансмутации. Основная задача алхимика заключается в постижении Высшего знания, в восстановлении изначальной гармонии между природой и человеком и высвобождении частички божественного света, заключенного в душе каждого. Для этого необходимы определенные условия, иначе говоря, особого рода обряды и ритуалы. Приступая к поискам духовного золота, символом коего является философский камень, алхимику следует очиститься духовно, надолго отказавшись от радостей плоти и избавившись от суетных влияний повседневной жизни. Таинственное алхимическое действо, именуемое Великим деланием, может осуществляться неделями и месяцами.

Бальзамо не без удовольствия постигал теорию. Через некоторое время он уже мог вести долгие речи о металлах, пребывающих под покровительством небесных светил, совершать краткие экскурсы в египетскую мифологию и рассуждать об элементарных стихиях, таящих в себе силы разрушения и одновременно обновления. Когда люди постигнут Высшее знание, они преодолеют последствия грехопадения, мир вновь обретет совершенство и на Земле установится золотой век. Чтобы приблизить это время, надобно слушать мудрецов, постигших древние таинства и внимающих велениям богов.

Возможно, тогда же он ознакомился с «Разговорами о тайных науках», якобы сочиненными графом де Габалисом[21], и ему наверняка понравились сильфы, кобольды и прочие стихийные духи. От этих маленьких, видимых только посвященным человечков (интересно, как они выглядят на самом деле?) пользы получалось гораздо больше, чем от семи великих арканов алхимии: им можно приказать выполнить все, что угодно, и на них же свалить любую неудачу. Их никто не видит, никто не знает, где, собственно, они обитают. Конечно, эти твари наверняка являются порождением дьявола и общаться с ними далеко не безопасно, но он и не собирается взаправду иметь с ними дело. Когда в свое время он рассказал этому болвану Марано о злых джиннах, стерегущих клад, тот сам в них поверил, а он, Джузеппе, лишь подыграл ему, подговорив приятелей закутаться в шкуры мехом наружу и, вымазав сажей лица, слегка поколотить ювелира. А если нечистый и в самом деле пришлет к нему своих слуг, он защитит себя молитвой, которую заставил его заучить викарий из деревушки Багариа. В свое время Джузеппе выпросил у него тряпицу, смоченную священным елеем, дабы исцелить одержимую. Никакой одержимой, разумеется, не было, просто он хотел заработать немного денег, а его подружка с легкостью согласилась исполнить роль одержимой. Викарий разгадал обман, но выдавать обманщика не стал и, улучив минуту, печально сказал, что игры с дьяволом подобны хождению по краю пропасти: в любую минуту можно сорваться вниз. И взяв неожиданно сильной рукой мошенника за локоть, не отпускал его до тех пор, пока тот с его слов не заучил наизусть коротенькую молитву, прогоняющую нечистого. Джузеппе сразу поверил в магическую силу священных слов, звучавших как заклинание…

На Мальте Бальзамо наверняка ознакомился и с учением рыцарей Розы и Креста, иначе розенкрейцеров, ибо именно они повелевали благодетельными стихийными духами. Происхождение ордена розенкрейцеров настолько загадочно, что до сих пор имеются сомнения, существовал ли он вовсе.