скупо сообщает академическая биография 1784 года, «рассказывал обстоятельства сих стран, о ловле китов и о других промыслах».

Обращает на себя внимание, что в приведенном известии назван только китоловный промысел, по видимому особо интересовавший Ломоносова. На Мурмане, у Колы и Кильдина юноша Ломоносов наблюдал, как в открытом море «играют киты», которые, по свидетельству академика Н. Озерецковского, «летом и осенью разгуливают там в великом множестве и, выходя на поверхность воды, наподобие дыму выметывают из себя воду чрез головные дыхалы; выкинув ее, головою опускаются в глубину, выставляя потом хребет свой наружу и наконец показывая широкой горизонтальной хвост».[53]

Киты, безжалостно истреблявшиеся в русских водах иноземными китоловами, нередко устремлялись к самому Мурманскому берегу, в Кольскую губу и даже заходили иногда в устье реки Туломы. Раненых и погибших в море китов нередко выметывало на берег. «Кто в 1727 году из Колы и Архангельского города сюда привезенный скелетон обмелевшего кита видел, тот оное ясно разуметь будет», — говорит об исполинской величине китов статья в «Примечаниях на Ведомости» 1732 года. [54] Скелет этот был приготовлен и перевезен в Петербург во исполнение собственноручного указа Петра Первого, посланного 4 сентября 1724 года Кольскому коменданту. Кольским промышленникам было велено «смотреть, когда кита на берег выкинет, тогда б они бережно обрали сало себе, а усы и кости не тронули и оставили так, как оные были», после чего комендант должен был приставить «к тем костям караул» и немедленно известить Петербург, откуда пришлют сведущего человека, чтобы «те кости порядочно разобрать по нумерам», а затем отправить до Нюхчи «с нарочным офицером». Указ этот был выполнен уже после смерти Петра. Гигантская туша кита, а затем его скелет, ожидающий отправки в Петербург, не мог не привлечь внимания любознательного юноши Ломоносова, как раз в это время наведывавшегося в Колу.

Петр Первый заинтересовался «анатомией» китов не случайно. 8 ноября 1723 года он повелел учредить за счет казны особое «Кольское китоловство», для которого «сделать у города Архангельского» пять кораблей, «ловцов» (гарпунеров), выписать из Голландии, а «матросов употребить русских».

К началу 1725 года на Вавчуге было построено три корабля, приспособленных для плавания в Северном Ледовитом океане и для охоты на китов. В Кольском остроге был поставлен завод для вытопки ворвани и заведены медные жиротопные котлы, взамен обыкновенных «салотопных ям», а также построены «три избы для купорения бочек», пять амбаров, две кузницы, шесть магазинов для хранения сала и различные другие службы.

Место директора «Кольского китоловства» сумел занять некий «бранденбургский торговый иноземец» Соломон Вернизобер, выдававший себя за большого знатока китоловного промысла и в течение нескольких лет перед тем безуспешно добивавшийся от русского правительства разрешения на организацию частной китоловной компании с монопольными правами. Разумеется, он не был особенно заинтересован в успехах нового дела, во главе которого был поставлен, а спешил лишь извлечь из него как можно больше личных выгод и прибыли.

Для «Кольского китоловства» было нанято 70 человек иноземных китоловов, которым выплачивалось в год 9197 рублей, и 108 человек русских, которым уплачивалось всего 1244 рубля. Иноземному корабельному повару платили 120 рублей, а простому матросу-иноземцу — 72 рубля в год, тогда как русскому матросу первой статьи за целый год выплачивалось 10 рублей 80 копеек, а матросу второй статьи — 7 рублей 20 копеек.

Иноземные китобои, набранные на суда «Кольского китоловства», были, как на подбор, невежественные и недобросовестные люди, о которых сам Вернизобер впоследствии отзывался таким образом: капитан судна «Гроот-фишерей» Стандар «своего врученного дела не знает и всегда бывает пьян», командир судна «Вальфиш» Деланг «дело свое гораздо плохо знает и хотя в Грунландии бывал, но командорскую службу не ведает», а гарпунер Костер «глазами плох, которые все потерял от своего пьянства».

Само собой разумеется, что при таких условиях «Кольское китоловство» не оправдало возлагавшихся на него надежд. При первом же выходе из Архангельска в 1725 году китобойный корабль «Грунланд- фордер» разбился в Белом море у Зимнего берега близ становища Майда, а два других «с немалыми повреждениями» добрались до Колы и на промысел не вышли. Вместо погибшего корабля был приобретен в Гамбурге новый, названный «Архангел Михаил».

Все корабли были хорошо оснащены. Они ежегодно отправлялись в воды, где киты водились в изобилии, но добычи не привозили. За весь 1726 год не было убито ни одного кита! В августе 1729 года Коммерц-коллегия, заслушав «экстракт», или ведомости, о деятельности «Кольского китоловства», отметила, что в 1727 и в 1728 гг. «толиким числом служителей» было «уловлено 2 кита, а третей найден на берегу выброшенной», а в 1729 году «на трех кораблях, со всякими потребностями вновь и во всем снабденными, по полученным из Гамбурха ведомостям, уловлено два кита, которые, ежели, например, оценить против примерной уловленных прежних двух китов и с усами — четыре тысячи пятьсот шестьдесят два рубли двадцать пять копеек. А на содержание тех кораблей требуетца в год двенатцати тысяч девятисот сорока одного рубля дву копеек, и с чего ясно казне убыток». При этом комиссия высказала суждение, что «к тому промыслу иностранные служители к ловлению китов не токмо какое усердие показывают, но и всякое зломысленное препятствие чинят, имея может быть от гамбургских командующих магистратов или от торгующих таковою ловлею тамошних жителей тайные инструкции, дабы тако российской заведенной промысл весьма опровергнут был, как и прежде сего о заведении фабрик российских гамбурцы и галанцы всякими образы тщилися чинить, о чем в Мануфактур Конторе ведомо».[55]

И если в далеком Петербурге стало для всех очевидно, что в «Кольском китоловстве» происходят неслыханные злоупотребления, то русские поморы беспрестанно наблюдали их во всем их неприглядном бесстыдстве. Поморы видели, как хищничествуют и бездельничают иноземцы, как губят они большое государственное начинание, надувают казну и обирают русских, урезывая и без того скудные их заработки.

Особенно много толков обо всем этом было на Курострове, где под боком строили китоловные суда и горячо обсуждали их мореходные качества и пригодность для промысла, судьба которого всех живо интересовала. А такому бывалому мореходу, как В. Д. Ломоносов, привелось и самому принять некоторое участие в делах «Кольского китоловства». Как надежному кормщику и добросовестному человеку, ему поручали перевоз особо ценного груза и мешков с монетами из выручки конторы китоловного промысла, как о том свидетельствует следующая запись:

В другой раз, возвращаясь в 1728 году из Колы в Архангельск, В. Д. Ломоносов на своем судне доставил на компанейский двор бочку спермацета, вываренного из головного мозга кита, анкерок лоя [56]и деньги.