— Удивительно! Мне казалось, все дети мечтают поскорее вырасти, стать взрослыми.
— Нет, не все. Он не хочет. И я тоже не хочу.
— А! Наверное вы просто не желаете быть похожими на нас, на своих родителей. Не хотите быть такими, как мы. Так, кажется, рассуждал дядя Володя? Ну что ж, это вполне закономерно. Мы — глупые, несправедливые. Что ж, пожалуй… Когда вы вырастете, будете гораздо лучше нас. Это закон природы.
— Нет, папочка, ты опять ничего не понимаешь, — безнадежно проговорил Александр.
— Погоди, — я наморщил лоб, — может, вы хотите остаться малышами? Есть такая история, как мальчик на всю жизнь остался маленьким… Но не думаю, что ты это имеешь в виду. Кроме того, хочешь не хочешь, все равно придется вырасти и сделаться взрослым…
Сын и вовсе махнул на меня рукой.
— Ладно, — примирительно сказал я, — утро вечера мудренее. Наверное, я объелся за ужином сладкого, глотнул ликера и действительно потерял способность соображать… Завтра мы решим все проблемы. Непременно. Вот увидишь!.. А вы с Косточкой обязательно помиритесь и станете еще большими друзьями. А если он не захочет мириться, — прибавил я, — невелика беда, подружишься еще с кем-нибудь. Спокойной ночи.
— А у тебя есть друзья? — вдруг спросил Александр. — Есть настоящий друг?
Вопрос сына поставил меня в тупик.
— Конечно, — тем не менее ответил я, стараясь чтобы мой голос звучал возможно бодрей. — Например, Мама — она моя настоящая и притом старинная подруга.
Сын молчал, но улыбка на его губах показалась мне нехорошей. Мне даже сделалось как-то не по себе. Я, конечно, понимал, что «друзья» в его представлении это совсем не то, что родственники, коллеги или знакомые. Нет, я не мог ответить на его вопрос утвердительно. У меня не было ни друга, ни подруги. Была только мечта.
— А если честно, Александр, — поспешно исправился я, помня, что всегда должен быть с сыном правдивым, — наверное, у меня действительно нет такого друга. Я всегда лишь мечтал об этом.
— Как же так, папочка?
— Видно, не сложилось. Не судьба, как говорится, — грустно пошутил я. — Может, еще повезет, а? Вот ты подрастешь, и мы сделаемся с тобой настоящими товарищами…
— Спокойной ночи, — сказал сын.
У меня сжало горло: таким невыносимо равнодушным был его тон. Я наклонился и поцеловал его в щеку. Мне показалось, он вздрогнул. Как будто хотел от меня отстраниться.
— Дать тебе твоего раненого Братца Кролика? — спросил я.
Плюшевая игрушка лежала на подоконнике.
— Нет, — сквозь зубы молвил Александр.
Конечно, я разговаривал с ним, как с ребенком и ничего не мог с собой поделать. И он это почувствовал. Я вышел.
Спать не хотелось. Некоторое время я слонялся по дому, рассматривая развешанные по стенам навигационные приборы. Два жирных мастино неотступно таскались следом за мной. Впрочем, со стороны могло показаться, что это я таскаюсь за ними.
Поднявшись на второй этаж, я услышал бархатистый голос дяди Володи. У него всегда голос делается бархатистым и певучим, когда он окружен маленькими слушателями и вдохновенно им о чем-нибудь повествует. Через приоткрытую дверь игровой комнаты я увидел его самого, расхаживающего взад и вперед. На ковре были разбросаны подушки, через которые он всякий раз аккуратно переступал. На одном диване сидела неподвижная, точно кукла, Зизи и задумчиво следила за передвижениями дяди Володи. На другом, задрав ноги на спинку, помещался Косточка и время от времени с усмешкой отпускал отдельные реплики по ходу вдохновенной речи «друга детей».
Дядя Володя описывал прелести и выгоды здорового образа жизни в Деревне. Говорил о природе, которая круглый год таит в себе бездну непознанного, рассуждал о возможностях, которые сулит автономное существование в Пансионе. Со временем все в Деревне будет перестроено. Особым образом перепланируют территорию: лесопарки, луга, берег реки. Несколько гектаров земли перейдет в исключительное пользование детей. Он рассказывал о порядках, которые будут здесь заведены. Дескать, в этом вопросе он собирается руководствоваться не только обширными педагогическими полномочиями, которые дал ему Папа, но и, конечно, индивидуальными запросами и склонностями своих подопечных.
Косточка с усмешкой поинтересовался, как насчет введения в Пансионе телесных наказаний и карцера, чтобы уж действительно все было в строго классическом стиле. Как мне показалось, Косточка теперь не имел ничего против Пансиона.
— Надеюсь, — заметил он между прочим. — у нас не станут держать слабачков, вроде Александра.
Нечего и говорить, как меня огорчило и уязвило его несправедливое замечание. Я хотел вмешаться и объяснить, что мой Александр никакой не слабачок, а наоборот, показал себя, как настоящий человек, как самостоятельная и сильная личность. Потом решил, что не стоит вмешиваться. Этим я только наврежу сыну, который, кажется, и так затаил обиду за то, что я попытался помирить его с Косточкой. Тут была затронута его гордость. Лучше всего если дети сами между собой разберутся. Во всяком случае теперь Косточка не станет агитировать Александра насчет Пансиона. Не нравилась мне эта затея, вот и все. Сам принцип разделения детей и родителей был противоестественным. Кроме того, после сегодняшней выходки Косточки, после его рассуждений, которые сильно смахивали на Папин стиль, я засомневался, стоит ли вообще допускать, чтобы Александр находился под его влиянием. Косточка старше на целых два года, у него, возможно, кризис переходного возраста, другие интересы и склонности.
— Так ты говоришь, Папа и Мама обещали не вмешиваться в воспитательный процесс, и вообще в дела Пансиона? — уточнил Косточка.
— При условии, что вы все время будете у меня на глазах, — улыбнулся дядя Володя. — Если я буду вас контролировать…
— А с тобой можно будет выезжать из Деревни?
— Нет, вот этого никак нельзя. Такое условие. Никуда не выезжать… Да и поверь, нечего нам делать в Городе. Здесь у нас будет все, что нужно для жизни.
— Это я уже понял. Деревня охраняется не хуже Москвы.
— Москва охраняется снаружи, а Деревня не только снаружи, но еще и изнутри, — не без лукавства добавил дядя Володя.
— А ты, значит, будешь у нас вроде директора?
— Ну да, вроде того.
— Тогда я спокоен, — беспечно и даже фамильярно заявил Косточка. — Вот только если бы родители наведывались сюда пореже… Впрочем, у Папы все дела в Москве, да и у Мамы тоже.
— Нет, я так не хочу! — вдруг беспокойно воскликнула маленькая Зизи. — Я буду скучать по ним! Я хочу жить с папочкой и мамочкой!
— Не слушай его, Зизи, — успокоил ее дядя Володя. — Помнишь, что говорила Мама? Они будут приезжать сюда очень часто. Может быть, каждый день.
— Вот уж сомневаюсь, — сказал Косточка.
Дядя Володя снова принялся убеждать их, что они заживут тут весело и интересно, а главное, можно сказать совершенно независимо и самостоятельно, почти как взрослые.
Я спустился в гостиную, посидел возле азартно раскладывающих карты наших старичков, вытянул еще пару рюмок ликера, а затем заглянул на половину Мамы. Наташа и Мама были заняты тем, что по очереди примеряли туалеты и, болтая о всякой чепухе, критически обозревали себя в огромном зеркале. Господи, до чего ж мне сделалось грустно! Я вернулся в наши комнаты. Взглянул на Александра. Тот уже крепко спал. Он успокоился куда быстрее, чем я думал. Мне захотелось немедленно нестись в Москву. Можно было бы взять дежурную машину, подъехать до ближайшей железнодорожной станции, но для этого пришлось бы обратиться к Маме, чтобы она распорядилась, а этого мне сейчас совсем не хотелось. Я бы, пожалуй, отправился пешком, но и тогда, на выходе из Деревни, пришлось бы объясняться с охраной: те
