Мы остановились ночевать в одном полуразрушившемся караван-сарае, уединённо лежащем на кряже пустыни. Тут я решился попробовать счастья, не удастся ли мне получить обратно своих туманов, коня и оружия, которые мог теперь, по всей справедливости, называть моею собственностью. Я искал случая представиться царевичу и проникнул к нему перед самою вечернею молитвой. Он сидел на ковре, разостланном на плоской крыше караван-сарая, облокотясь на богатую подушку; перед ним стояли толпой его чиновники и служители. Прежде нежели они успели вытолкать меня вон, я вскричал:

– У меня есть представление!

Шах-заде велел допустить меня в своё присутствие и спросил, чего я желаю. Я жаловался ему на поступок со мною его служителей при взятии меня в плен; рассказал, каким образом отняли они у меня пятьдесят туманов, и просил приказать воротить мне деньги, лошадь и оружие. Царевич спросил окружавших его персов, как зовут тех, на которых я приношу жалобу, и послал за ними главу своих феррашей. Как скоро они явились, я тотчас узнал обоих моих грабителей и подтвердил, что они-то именно меня обидели.

– Собачьи сыны! – закричал шах-заде. – Где деньги, которые отняли вы у этого человека?

– Мы не знаем ни о каких деньгах, – отвечали они.

– Тотчас увидим, – промолвил он, обращаясь к одному из служителей. – Позови феррашей и пожарьте этих мошенников по пятам, доколе не отыщутся все пятьдесят туманов.

Ферраши явились немедленно, с колодками и палками, повалили преступников спиною на землю и накрепко заключили ноги их в колодки. Затем; подняв колодки на воздух, два человека держали их, а два другие принялись колотить каждого из виновников палками по подошвам. После нескольких ударов они сознались в преступлении и отдали деньги, которые были немедленно представлены царевичу. Шах-заде важно пересчитал мои туманы, положил их под свою подушку и отпустил грабителей: потом, обращаясь ко мне, сказал громким голосом:

– Можете удалиться.

Я остолбенел и, разинув рот, стоял неподвижно на месте, не понимая, что это значит, но церемониймейстер схватил меня за плечи и вытолкал вон без всякой церемонии. Остановясь на первых ступенях лестницы, я воскликнул плачевным голосом:

– А мои деньги? Я хочу получить деньги обратно.

– Что он говорит? – вскричал шах-заде. – Отваляйте его башмаками, если скажет ещё хоть слово.

– Мои деньги! – повторил я уныло.

Вдруг церемониймейстер, подскочив ко мне, снял с ноги зелёный свой башмак и, ударив меня по щеке каблуком, подкованным железными гвоздями, промолвил:

– Как ты смеешь говорить таким образом с сыном падишаха? Поди прочь и раскрой хорошенько глаза, а не то тебе обрежут уши.

Затем толкнул он меня так жестоко, что я спиной поехал вниз по лестнице и с трудом удержался на последних ступенях.

Я возвратился в отчаянии к моему погонщику, который, казалось, нисколько не был изумлён моим приключением. Он, напротив, сказал мне равнодушно:

– Чего ж ты мог ожидать более? Конец концов, разве он не царевич? Он имеет право взять! Скорее был бы ты вправе ожидать, что лошак даст себе вырвать изо рта горстку зелёной травы, которую прижал зубами, чем того, чтоб знатный сановник возвратил тебе деньги, доставшиеся в его руки, Впрочем, всё это предопределение!

Мы прибыли в Мешхед. Шах-эаде вступил в город торжественным шествием, среди блеска, шума и суматохи, обыкновенных в подобном случае. Я увидел себя брошенным в чуждый город, далеко от родных и товарищей, без знакомых, без средств, даже без бритв. Всё моё имущество состояло из суконного кафтана тёмного цвета, бараньей шапки, одной бумажной рубашки, шаровар из синего полотна, пары огромных, тяжёлых сапог и пяти туманов деньгами, которые мне удалось искусно вытащить из мешка, похищенного мною в исфаганском караван-сарае во время набега и спрятать в шапке между подкладкою и кожею. До тех пор я жил на счёт моего приятеля, погонщика, который делился со мною съестными припасами, отпускаемыми ему из казны царевича; но как только он свалил вьюки, я не мог долее пользоваться его пособием. Если б у меня было побольше денег, то нанял бы я себе лавку и стал бы брить головы хорасаннам; но при моей бедности мне одно лишь оставалось средство – пойти в подёнщики, и я решился на это.

Мой приятель, погонщик, которому были известны все местные уловки, очень советовал мне сделаться саккою, то есть водоносом. Он сказал мне:

– Ты молод и крепок телом, у тебя хороший голос, и ты в состоянии звучным кликом заохотить народ к питью твоей воды. Притом же ты мастер болтать языком, так при случае можешь и надуть раба божия. Число богомольцев, приходящих в Мешхед для поклонения гробнице имама Резы, бывает всегда значительно; они считают милостыню главнейшим средством к спасению душ своих и охотно дают её тем, которые сулят им более милости божьей и райских наслаждений. Ты подноси им воду во имя имама Резы, не требуй никакой платы и, коль скоро выпьют, кричи громким голосом: «Да будет на здоровье! Да примет вас благословенный имам под святой свой покров! Да избавит вас от жажды в будущей жизни!» – и т д. Эти приветствия надобно произносить так громко, чтоб все могли тебя слышать. Тем, которые из набожности приезжают сюда за четыреста или пятьсот фарсахов, можно безопасно говорить всё, что ни придёт на мысль: они всему поверят. Я сам был водоносом и знаю это ремесло: продавая воду, я нажил себе столько, что был в состоянии купить цепь лошаков.

Итак, я последовал совету моего приятеля. Купив себе кожаный мешок с медным краном и деревянную чашку, расписанную яркими красками и покрытую блестящим лаком, я налил мешок водою, привязав его через плечо, и отправился к гробнице имама Реэы, с тем чтоб начать свою торговлю. Я избрал для себя следующий клик: «Вода! вода! Во имя имама, вода!» Я напевал эти слова во всю силу своего голоса, и как прежде этого два дня сряду посвятил я изучению всех водоноснических приёмов и уловок под руководством моего приятеля, то, явясь на новом поприще, не уступал в этом отношении опытнейшим водоносам. Лишь только я появился, все водоносы устремили на меня взоры, как будто спрашивая, по какому праву втерся я в их сословие. Когда я пришёл к водоёму, они искали случая завести со мной ссору и один из них хотел