Алан Одли зевнул.
— Потом, здесь взимается
— Fouage? — переспросил Чосер. — Налог с очага. По десять в год су с каждой семьи…
Одли откровенно зевал.
— …некоторых местных землевладельцев не устраивает, что принц посягнул на их собственное право повышать налоги…
Одли зевнул так широко, что мог бы проглотить стол с тарелками, снедью и всем прочим.
— Мне кажется, мы с пониманием относимся к обидам местного населения, господин Кадо, — учтиво заявил Чосер, памятуя о том, что выступает в роли королевского посланника.
— Не то чтобы я разделял их чувства. Просто сообщаю вам, о чем болтают и… ну, в общем, вы сами могли убедиться, как тут относятся к вам, англичанам. — Жан Кадо показал жестом в тот угол, где некоторое время назад сидели трое подвыпивших французов. — Пока это только слова, по большей части слова.
— Разумеется, это только слова, ведь они французы, — встрял в разговор Кэтон.
— Очень верное замечание, — поддержал друга Одли, — французы есть французы.
— Все же больше гасконцы, чем французы, — поправил его Чосер. — По крайней мере, так считают англичане.
— Тогда не миновать вам неприятностей, — заключил Кадо, — тут, знаете ли…
Однако ему не удалось закончить мысль, потому что в этот самый момент Алан Одли рухнул на стол, подмяв свечи и посуду. Некоторые из крестьян подняли головы и растянули свои набитые хлебом рты в злорадной ухмылке. Хозяин отвернулся, разочарованный, но на помощь не поспешил. Чосер с товарищами помогли другу подняться по лестнице. К счастью, в комнате стояли четыре отдельные кровати. До утра Одли мог спокойно проспаться, не доставляя неудобств и волнений остальным. Чосер не забыл про троих подвыпивших французов и на всякий случай проверил запоры на двери. Прежде чем лечь самому, он выглянул в окно. Вокруг виднелось несколько домиков, в одном из окон светился огонек, словно праведная душа, противостоящая мраку греховного мира.
На следующее утро Одли являл собой жалостное зрелище: за завтраком при виде вина лишь мотнул головой, на лошадь вскарабкался, как старик, а в седле держался словно старуха. Кэтон дразнил его, обзывая бабой, пока тот не пригрозил выплеснуть на обидчика остатки содержимого своего желудка. Чосер с Кадо ехали чуть впереди. Доехали до перекрестка, который, по словам Кадо, проходили все паломники в Компостелу. Внезапно их проводник заметил:
— А вы не первые, кто пытается убедить графа де Гюйака хранить преданность английской короне.
Чосер смолчал. До сих пор они не касались темы их поручения.
— Весной к Гюйаку направлялся человек по имени Машо, — сказал Кадо.
— Что с ним случилось?
— Он так и не доехал.
— Несчастный случай в пути?
— Несчастные случаи бывают разными, если вы понимаете, о чем я, господин Чосер.
— Полагаю, что да, господин Кадо.
До сего момента они ехали по относительно открытой местности. По обе стороны дороги яркими покрывалами раскинулись молодые виноградники. Слева они наползали на горные склоны. Справа рельеф понижался, переходя в долину реки Дордонь. Заплатками на этой равнинной земле выглядели бледно- зеленые пшеничные поля. Но вот дорога сузилась и нырнула под лиственную кровлю.
Чосер продолжал обдумывать сказанное Кадо. Джон Гонт ничего ему не рассказывал про предыдущие попытки повлиять на Гюйака. Точнее, он ничего не рассказывал о пропавшем человеке по имени… как его звали?.. Машо. Оказался ли Машо жертвой предательства? Был ли перекуплен французами? Чосеру было известно, что случаи отступничества и переходы на сторону французского короля множились с каждым днем. Лишь небольшая часть влиятельного дворянства и крупных землевладельцев оставалась верна королю Англии — и то, вероятно, оттого что еще не получила предложений достаточно выгодных, чтобы обратить верность на службу другому государю. Быть может, Гонт и сам не знал о человеке по имени Машо. Почему, собственно, младший сын короля должен быть в курсе всех дипломатических интриг и тайных операций, которые осуществлялись за сотни миль от дома?
Чосер нащупал висевший на шее футляр. Это движение стало у него почти машинальным. Он все время проверял, на месте ли заветная вещица.
Компания еще дальше углубилась в лес. Солнечные лучи ложились на дорогу яркими пятнами, птицы чирикали не умолкая. Таким летним утром, думал Джеффри, хочется навсегда поселиться в дикой лесной чаще, питаться ягодами, пить из прохладных источников. Правда, большую часть года лесному жителю пришлось бы спать на камнях и скитаться по лесу в поисках пропитания, а зимой разбивать лед голыми руками, чтобы подобраться к воде.
Весь день путешественники провели в седле, не считая кратких остановок, чтобы подкрепиться купленными в Бордо черствым хлебом и сыром. За все это время дорога не выходила из леса. Под конец она сузилась до тропы и лениво петляла между стволами деревьев. Всю дорогу они ехали гуськом. Замыкал вереницу полусонный Одли. По расчетам ехавшего впереди Кадо, они должны были достичь владений Гюйака к концу следующего дня. Насколько он припоминал, в нескольких милях дальше располагался постоялый двор. Планировалось, что они там заночуют. Постоялый двор носил название «Кот-рыболов». Об этом Кадо сообщил остальным на ходу, не оборачиваясь.
— Надеюсь, этот постоялый двор окажется получше вчерашнего, — предположил Нед Кэтон.
— Что это? — насторожился Кадо, прикладывая ладонь к уху.
— Я сказал, что надеюсь…
— Нет, не вы, сударь. Слышите?
Кадо поднял руку, и кавалькада остановилась. Все напрягли слух. Откуда-то спереди доносились звуки флейты и барабанная дробь. Звук был прерывистым, временами четким, затем он пропадал, словно следовал по воздуху каким-то своим извилистым курсом. Звуки несли в себе столько скорби и печали, столько тоски и одиночества, что у Джеффри мурашки пробежали по спине.
— Нет, эта музыка не таит опасности, — заключил Жан Кадо и подстегнул лошадь.
С тех пор как утром они пересекли дорогу пилигримов, им не попалась ни одна живая душа. Чуть позже звуки флейты и барабанов смолкли, послышался собачий лай и конское ржание. Еще через несколько минут дорожка вывела их на широкую вырубку.
Открывшееся зрелище сначала вынудило остановиться Кадо с Чосером, а потом и двух других спутников.
На открывшейся прогалине возвышалась большая четырехколесная повозка, посередине ее стоял человек с седой бородой и в белой сорочке. Вокруг него на четвереньках ползали несколько человек. От их движений повозка ходила ходуном. Люди подражали голосам животных. Задрав головы в безоблачное небо, они лаяли, кричали по-ослиному, ревели и, сложив пальцы над головой, изображали звериные уши. У колеса повозки лежала маленькая собачка, а неподалеку паслась стреноженная черная лошадь. Оба животных демонстрировали полное безразличие к чудачествам людей.
Неожиданно на дальней стороне вырубки из леса выскочила краснолицая женщина в красном же одеянии и, размахивая руками, с криком пронеслась через поляну:
— Что это ты делаешь, муженек?
Голос был грубый, как у простой рыбачки.
— Исполняю волю Божию, — отвечал седобородый мужчина зычным речитативом. — Близко света конец, судит тварей Творец, вспомни Божий страх, покайся в грехах.
— Волю Божию со свиною рожею, — передразнила женщина. — Тружусь до седьмого пота — а тебе что за забота? У нас хлеба не стало — а ему дела мало!
С удивительным для ее размеров проворством женщина одним махом запрыгнула на повозку, схватила мужчину и стала колотить его по голове. Мужчина был щупловат и скоро без особенного труда
