– Не за что. В невесомости проще. Кажется, что на тебе более толстый скафандр.
– Понятно.
Карера ждал нас в корабле. Он стоял сразу за входным люком, одетый в ту самую полевую броню, что была на нем раньше. Карера о чем-то говорил, обращаясь к небольшой группе старших офицеров в похожей форме. Рядом с ними у смонтированного в углу оборудования возились двое сержантов.
Примерно на полдороге от места расположения силового щита я заметил человека в грязной бесформенной одежде, стоявшего у обесточенного погрузчика. Человек смотрел в нашу сторону мутными, как у пьяного, глазами. Встретив направленный на него взгляд, он захохотал, нервно дергая головой. Делая руками нелепые движения, он широко раскрыл рот – так, словно в него собирались влить ведро холодной воды. Я увидел, как по лицу несчастного побежали мелкие судороги. Тремор, возникавший из-за подключения к центральной нервной системе.
Человек заметил выражение, мелькнувшее на моем лице. Брызгая слюной, он зло прохрипел:
– Да-а, выглядит именно так. Ты не самый умный, ты ни хрена не умен… Получишь за свою антигуманность. Тебя запомнят – тебя и твои отношения с Картелем. Как ты…
– Заткнись, Ламон.
Леманако не повышал голоса, но страдалец вздрогнул так, словно его ошпарили. Ламон весь сжался, глаза закатились. Стоя рядом со мной, Леманако глумливо ухмылялся.
– Офицер из политических, – сказал он, носком ботинка швырнув песок в сторону продолжавшего трястись человека. – И каждый раз одна и та же хрень. Полная задница.
– На вид совершенно безвреден.
– Да, совершенно.
Леманако радостно оскалился.
– Умиляет, как быстро эти политические теряют интерес к своей работе – стоит подсадить их на нужный интерфейс и дать несколько раз оттянуться. У нас больше нет политинформаций или ежемесячных лекций по коррекции сознания, а характеристики на личный состав… Знаешь, я их прочитал. Один раз. Лучше не могли бы написать даже наши матери. Примечательно, как легко выветриваются идеологические догмы. Так, что ли, Ламон?
Офицер-политработник опять съежился, отворачивая лицо от Леманако. Из глаз его потекли слезы.
– Все лучше, чем простое рукоприкладство, – заметил один из сержантов, спокойно наблюдая за Ламоном. – Помнишь Пибуна и еще этого, как его звали… Маленький засранец с вечно грязной рожей…
– Портильо, – безразлично напомнил я.
– Точно, Портильо. Ни разу не мог понять, действительно ли его отметелили или он придуривается. Теперь же – никаких проблем. Говорят, им бывает стыдно. Нет. Врежешь такому уроду разъем – и остается показать, куда его втыкать. Остальное он сделает сам. Ну и потом, стоит это отобрать… Работает как лампа Аладдина. Как-то раз наш старик Ламон лишился ногтей, пытаясь добраться до кабелей, заблокированных в походной укладке.
– Почему не оставить его в покое? – с волнением в голосе произнесла Таня Вордени. – Неужели не ясно: человек окончательно сломан.
Леманако удивленно посмотрел на археолога.
– Что? Гражданское лицо? – спросил Тони, оборачиваясь ко мне. Я кивнул:
– Почти. Она… гм-м… в командировке.
– Что ж, иногда это полезно.
Когда мы приблизились, Карера почти закончил свой брифинг, а его окружение мало-помалу рассредоточилось. Обращаясь к Леманако, он кивнул:
– Спасибо, сержант. Как я заметил, Ламон уже поделился с тобой своим горем?
Сержант оскалился чисто по-волчьи.
– Нет ничего, что могло бы его радовать, сэр. Возможно, нуждается в нашей заботе…
– Стоит задуматься, сержант.
– Так точно, сэр.
– Тем не менее приступим.
И Карера сосредоточил все внимание на моей персоне.
– Лейтенант Ковач, есть несколько…
– Минуточку, командир.
Голос Хэнда прозвучал вполне спокойно и даже гладко. Карера замер.
– Слушаю вас.
– Командир, не сомневаюсь, что вам известно, кто я. Также наверняка знаю, что за интриги привели вас сюда из Лэндфолла. В то же время вы сами не можете быть уверены в дивидендах, причитающихся с тех, кто затеял эту авантюру.
Карера поднял брови и посмотрел в мою сторону. Встретив его взгляд, я неопределенно пожал плечами.
– Что вы. Это ошибка. – Карера исключительно вежливо поправил чиновника. – Я отлично информирован о возможных дивидендах. Честно говоря, не ожидаю вообще ничего.