регрессировала, вернулась в древние культурные матрицы, стала древней женщиной, самкой, будто у меня внезапно выключились мозги, и вся я стала просто женской функцией, и у меня остались только внутренности, словно превратилась в медузу, пульсирующий комок желатина, который слепо плывет туда, куда несет его течение.

В общем, в объятиях Адриана я перестала дрожать и уже более спокойно заныла:

– Ничего не получится и на этот раз. Я ведь даже толком не поняла инструкций.

Так оно и было: я несколько раз прочла карточку, не понимая ни слова, будто бы читала условие задачи на экзамене по математике.

– Не волнуйся, все довольно просто, – сказал Феликс. – Нам надо сделать две вещи: прийти заранее, чтобы место на скамейке не было занято, и избежать полицейской слежки. О последнем позабочусь я.

Было половина пятого, и времени у нас оставалось немного. Мы снова опустошили мешок с собачьим кормом, снова сложили купюры в чемодан, снова вышли на улицу с этими чертовыми деньгами, которые весили бог знает сколько. Конечно, у Феликса уже был готов план, как избежать хвоста.

– Во-первых, на моей машине мы не поедем. Уж слишком она приметная, за ней легко следить. Лучше взять такси.

– Хорошо, я сейчас вызову по телефону, – сказала я.

– Нет. Скорее всего, нас прослушивают и, чего доброго, пришлют такси с переодетым полицейским вместо водителя. Нет, будем ловить такси на улице, это надежнее.

Конечно, надежнее, но не так быстро и не так удобно, учитывая, что при нас было двести миллионов песет. Ожидая, пока Адриан поймает и приведет такси, мы с Феликсом стояли в подъезде, и меня не покидало воспоминание о том, как на нас тут напали несколько дней тому назад.

– В конце концов нас ограбят, – прошептала я, не в силах сохранять достойное героини молчание.

Феликс улыбнулся и приоткрыл полу твидового пиджака. Ужас, он не забыл прихватить свой пистолетище, черный, как злые мысли, и древний, как наполеоновская пушка. И зачем только связалась с этим стариком, из него песок сыплется, а он еще прихватил свой музейный экспонат?!

– У нас отнимут и деньги, и пистолет, – мрачно подытожила я.

Но в эту минуту появился Адриан с такси.

– На площадь Кальяо, – сказал Феликс водителю.

Ложный адрес входил в план моего соседа с целью сбить полицию со следа. Когда мы доехали до площади Кальяо, Феликс расплатился с таксистом и дал щедрые чаевые.

– Знаете, нам надо забрать мою жену, она очень больна, и ей трудно ходить, – сказал Феликс таксисту, притворяясь слабым и беззащитным стариком. – Сделайте нам одолжение, поезжайте в туннель и ждите нас у спуска с площади Хасинто Бенавенте, там, где стоянка. Мы будем там через пять минут. Я буду вам чрезвычайно признателен и заплачу тысячу песет сверху.

– Договорились, – ответил таксист.

– Прекрасно. Значит, помните: на стоянке возле спуска. Через пять минут.

План все-таки был неплох. Мы выходим из такси на площади Кальяо, оказываемся в пешеходной зоне и пешком идем по улице Пресьядос – молодому и сильному Адриану нетрудно протащить такое расстояние неудобный и тяжеленный чемодан. Предполагаемые преследователи будут вынуждены бросить машину и идти пешком, а когда мы пересечем пешеходную зону, они останутся без транспорта и не сумеют догнать нас. Там мы спускаемся в туннель, а у спуска нас ждет такси. Полицейский, оказавшись без машины в таком месте, где невозможно быстро поймать такси, неизбежно потратит несколько драгоценных минут, которых нам хватит, чтобы затеряться в плотном потоке автомобилей. Наконец, через несколько кварталов мы отпускаем такси, номер которого полицейский, разумеется, запомнит, и берем другое.

– Приняв эту последнюю простую предосторожность, мы окончательно оторвемся от хвоста, – удовлетворенно сказал Феликс, объяснив нам в подробностях свой план ухода от преследования.

И действительно, план показался нам разумным и не слишком сложным. К сожалению, на условленном месте никакого такси не оказалось. Мы стояли и ждали.

– Странно, – в полной растерянности сказал Феликс.

– Вот тебе и идеальный план. Я знал, что так будет. Ты совсем потерял профессионализм, – проворчал Адриан, еще не отдышавшийся от пробежки с двадцатикилограммовым чемоданом.

Мы подождали еще. Машины пролетали мимо, обдавая нас волнами выхлопных газов. Мерзавец таксист не появлялся. Я возмущалась им от всей души: беспомощная, тяжело больная жена Феликса сейчас мучилась бы удушьем в этом кошмарном туннеле. А еще я думала: в любой момент рядом с нами может остановиться машина, и это будут полицейские.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Феликс. Он выглядел удрученным, разбитым наголову, снова постаревшим.

– А чего тут понимать: не явится твой таксист, вот и все, – злился Адриан.

В общем, нам пришлось подниматься наверх пешком, да еще с неподъемным чемоданом. Когда мы поднялись на площадь, у нас ушло еще минут пять на то, чтобы поймать свободное такси. Я глядела во все глаза, но не обнаружила ни одной подозрительной с виду или по маневрам машины; впрочем, и раньше, когда мы шли пешком, я не заметила преследования. Хотя, конечно, главное свойство хорошего сыщика – оставаться невидимым, так что полной уверенности у меня не было. Мы были так обескуражены и подавлены, что бросили все уловки и даже не стали менять такси, а отправились прямиком на вокзал Аточа. Прибыли мы туда в шесть двадцать.

Как мы договорились, внутрь я вошла одна, чтобы похитители не насторожились – на сей раз операция должна была пройти без сучка без задоринки, мы не могли рисковать даже по мелочам. Адриан и Феликс остались снаружи, возле стоянки такси, а я с замиранием сердца потащила чемодан через главный зал. Я нашла скамейку, и, к счастью, она оказалась свободна. Мне предстояло полтора часа ожидания, и для пущей безопасности я поставила чемодан на скамейку и крепко его держала. Снова время текло с мучительной медлительностью, снова я пристально вглядывалась в лица, пытаясь вычислить полицейских или похитителей. На центральном вокзале людей всегда много, и скоро уже мелькавшие передо мной лица начали расплываться, утрачивать четкость очертаний. Все стали похожи на всех, лица утратили смысл. Правда, пока я сидела там, в разъединяющей атмосфере вокзала, в холодном искусственном свете, все, казалось, утратило смысл. Я видела свое отражение в стекле киоска – темный силуэт женщины в пальто, она выглядела усталой и совершенно чужой. Неужели эта немолодая женщина, одиноко сидящая на скамейке, действительно я? Меня угнетало все: неподвижность этой фигуры, бесконечное ожидание, запах зимы, слабо работающего отопления, мокрой одежды и шум шагов. Иногда кажется, что жизнь не более чем транзитная станция, железнодорожная или, быть может, автобусная, всего лишь большой обшарпанный зал с серым полом, по углам – кучи окурков и оберток от жевательной резинки, а в двери неустанно рвется зима.

В семь сорок я поставила чемодан рядом со скамейкой в соответствии с полученными инструкциями, и меланхолическое забытье сменилось острым беспокойством. А если сейчас здесь появится какой-нибудь вор и преспокойно унесет чемодан? Разве вокзалы не славятся обилием ворья? И разве мой чемодан, за которым явно никто не присматривает, не представляется легкой и соблазнительной добычей? В эту минуту объявили о прибытии поезда, и мимо моей скамейки повалила новая толпа пассажиров. Голову я держала неподвижно, но уголком глаза – я ничего не могла с собой поделать – поглядывала на чемодан. Он был черным пятном, вокруг которого бурлил людской поток, словно скала, которую лижут волны. Время пришло, сказала я себе. Пора. Но проходила минута за минутой, толпа поредела. Наконец последние пассажиры быстрым шагом прошли мимо меня, и на вокзале снова стало тихо.

«Опять ничего не получится. Я уже чувствую. Снова провал», – скулила я про себя.

В этот миг передо мной остановилась женщина с вертлявой чернобровой девчонкой, которую перед этим тащила за собой так, как в супермаркете везут за собой тележку с покупками.

– Это вы… Это вы? – дважды спросила она, указывая на меня обвиняющим пальцем.

– Что? – подскочила я. Неужели эта женщина и есть тот человек, которого я жду?

– Да, это вы! – с торжествующим видом уверилась она, тыкая пальцем мне в плечо. – Вы же детская писательница, верно?

Не время и не место тут было для литературной болтовни, мне следовало притвориться, соврать, отделаться от нее, сказать, что я не я. Но я не удержалась: впервые ко мне вот так, можно сказать, на