и молитвенно сложенных рук к новейшей уродливости высоких «монументов» и задрапированных урн. Один из этих новейших памятников, самый большой и самый некрасивый на кладбище, был поставлен на могиле некоего Алека Дейвиса. Он родился в семье методистов, но женился на пресвитерианке из клана Дугласов. Она заставила мужа перейти в пресвитерианство и до конца его дней требовала, чтобы он строго придерживался всех правил новой для него веры. Но когда он умер, она не решилась обречь его на вечный покой в одинокой могиле на расположенном с другой стороны гавани пресвитерианском кладбище. Все остальные члены его семьи были похоронены возле методистской церкви, так что Алек Дейвис вернулся к родне после смерти, а его вдова утешилась тем, что поставила ему «монумент», который стоил больше, чем мог позволить себе любой из его родственников-методистов. Дети священника, сами не зная почему, испытывали к нему отвращение, но очень любили старые, похожие на низкие скамьи, плоские могильные камни, обрамленные высокой спутанной травой. Прежде всего, на этих камнях было очень удобно сидеть… На одной из таких могильных плит и сидели все они на этот раз. Джерри, устав от чехарды, играл на варгане. Карл любовно разглядывал странного жука, которого нашел в траве. Уна пыталась сшить платье для куклы, а Фейт, откинувшись назад и опершись о могильный камень тонкими загорелыми руками, махала босыми ступнями в воздухе в такт развеселым звукам варгана.

Джерри был таким же черноволосым и черноглазым, как отец, но его глаза, в отличие от отцовских, не смотрели мечтательно, а сверкали живым огнем. Фейт — она была на год младше — носила свою красоту, как беззаботная и яркая роза. У нее были золотисто-карие глаза, золотисто-каштановые кудри и всегда окрашенные густым румянцем щеки. Она смеялась слишком часто, чтобы это могло понравиться прихожанам ее отца, а однажды привела в ужас старую миссис Тейлор, неутешную супругу нескольких покойных мужей, дерзким заявлением — да к тому же высказанным прямо на церковном крыльце: «Мир вовсе не 'юдоль слез', миссис Тейлор. Это царство веселья и смеха».

В отличие от сестры, маленькая мечтательная Уна не любила хохотать. В ее матово-черных прямых волосах, заплетенных в две косы, не было никаких озорных завитков, а ее миндалевидные темно-голубые глаза всегда смотрели немного задумчиво и печально. Ее ротик обычно был чуть приоткрыт, так что виднелись маленькие белые зубки, и порой робкая мечтательная улыбка медленно появлялась на ее личике. Она была гораздо чувствительнее к общественному мнению, чем Фейт, и потому с беспокойством сознавала, что в их образе жизни есть нечто не совсем правильное. Ей очень хотелось изменить его к лучшему, но она не знала как. Иногда она вытирала с мебели пыль — но это случалось лишь тогда, когда она находила метелку для сметания пыли: метелка в их доме никогда не оказывалась дважды на одном и том же месте. По субботам, если удавалось отыскать одежную щетку, она пыталась почистить лучший костюм отца, а однажды пришила к нему оторвавшуюся пуговицу суровой белой ниткой. Когда мистер Мередит появился на следующий день в церкви, все присутствовавшие там женщины заметили эту пуговицу, и покой в дамском благотворительном обществе оказался нарушен на несколько недель.

У Карла были ясные, яркие темно-голубые глаза, смотревшие бесстрашно и открыто, — такие же глаза, как у его покойной матери, и ее каштановые, с золотистыми проблесками, волосы. Он знал секреты насекомых, и между ним и всеми пчелами и жуками всегда возникало нечто вроде инстинктивного взаимопонимания. Уна не любила сидеть рядом с ним, так как никогда не знала, какое жуткого вида создание может неожиданно выскочить у него из кармана. Джерри отказался спать в одной постели с братом после того, как тот однажды взял с собой под одеяло ужа; так что Карл спал в старой детской кроватке, которая была так коротка, что он не мог вытянуть ноги, но зато брал в нее на ночь самых необычных друзей. Так что, возможно, совсем неплохо, что обычно застилавшая эту кроватку тетушка Марта была подслеповата.

Все вместе эти четверо были веселой и очень располагающей к себе маленькой компанией, и сердце Сесилии Мередит, должно быть, разрывалось от горя, когда она узнала, что должна их покинуть.

— Где бы каждый из вас хотел лежать на этом кладбище, если бы мы были методистами? — весело спросила Фейт.

Тема была затронута интересная — стоило ее обсудить.

— Выбор тут небольшой. Кладбище уже заполнено, — сказал Джерри. — Думаю, для себя я хотел бы тот уголок возле дороги. Мне было бы слышно, как проезжают запряженные лошади и как разговаривают прохожие.

— Я хотела бы лежать в той маленькой лощинке под плакучей березой, — задумчиво произнесла Уна. — На ней всегда столько птиц, и по утрам они распевают без удержу.

— Я выбрала бы уголок семьи Портеров — там так много детей похоронено. Мне веселее в большой компании, — заявила Фейт. — А ты, Карл, какое место бы выбрал?

— Я бы совсем не хотел, чтобы меня хоронили, — сказал Карл, — но уж если никак иначе нельзя, то я выбрал бы муравейник. Муравьи ужасно интересные.

— Какими удивительно хорошими были все люди, которые лежат в этих могилах, — заметила Уна, которая часто читала хвалебные эпитафии на надгробиях. — Похоже, на этом кладбище не похоронили ни одного плохого человека. Методисты, должно быть, все-таки лучше, чем пресвитериане.

— Может быть, методисты хоронят своих плохих прихожан так, как хоронят кошек, — предположил Карл. — Считают, что не стоит хлопот тащить их на кладбище.

— Чепуха! — заявила Фейт. — Люди, которые тут похоронены, были ничуть не лучше других. Но, если человек умер, надо говорить о нем только хорошее, а иначе он вернется с того света, и тогда тебя будет преследовать его призрак. Мне это тетушка Марта сказала. Я спросила у папы, правда ли это, а он только посмотрел куда-то сквозь меня и пробормотал: «Правда ли? Правда? Что есть правда? Что есть истина? Что есть истина, о насмешник Пилат?» Ну, я из этих его слов поняла, что это, должно быть, правда.

— Интересно, призрак мистера Алека Дейвиса стал бы преследовать меня, если бы я зашвырнул камень в ту урну на верхушке его памятника? — задумался Джерри.

— Миссис Дейвис стала бы, — хихикнула Фейт. — Она глядит на нас в церкви, как кошка на мышей. В прошлое воскресенье я скорчила рожу ее племяннику, а он скорчил рожу мне в ответ, и видели бы вы, как она на нас свирепо уставилась. Я уверена, что она дала ему оплеуху, как только они вышли из церкви. Миссис Эллиот предупреждала меня, что нам ни в коем случае нельзя ее обидеть, а то я бы и ей рожу скорчила!

— Говорят, Джем Блайт однажды показал ей язык, так она с тех пор ни разу не обратилась за помощью к его отцу, даже когда ее муж умирал, — сказал Джерри. — Интересно, какие они, эти Блайты?

— С виду они мне понравились, — заулыбалась Фейт. Дети священника случайно оказались на станции в тот час, когда юные Блайты вернулись на поезде из Авонлеи. — Особенно Джем.

— В школе говорят, что Уолтер — маменькин сынок, — заметил Джерри.

— Я в это не верю, — заявила Уна, которой Уолтер показался очень красивым и мужественным.

— Ну, во всяком случае, он пишет стихи. Получил в прошлом году на школьном конкурсе приз за стихотворение — мне Берти Шекспир Дрю рассказывал. Мать Берти считала, что приз должен был получить именно Берти — имя у него очень уж подходящее, но Берти говорит, что подходящее или неподходящее, а написать стихи он не смог бы даже ради спасения собственной жизни.

— Я думаю, мы познакомимся с ними поближе, как только они появятся в школе, — размышляла Фейт. — Надеюсь, обе девочки окажутся очень милыми. Большинство здешних девчонок мне не нравится. Даже с теми, которые с виду приятные, ужасно скучно. Но эти близняшки показались мне веселыми и общительными. Я думала, близнецы всегда похожи как две капли воды, а эти совсем разные. Рыженькая, на мой взгляд, особенно славная.

— Мне очень понравилась их мама, — сказала Уна с легким вздохом.

Уна завидовала каждому ребенку, у которого была мать. Ей было всего шесть лет, когда умерла ее собственная мама, но у нее оставались воспоминания, которые она хранила в душе, как самое драгоценное в жизни, — воспоминания о нежных и крепких объятиях в вечерние сумерки и о милых шалостях по утрам, о полных любви глазах, нежном голосе и прелестнейшем, беззаботном смехе.

— Говорят, она не похожа на других людей, — заметил Джерри.

— Это потому, что она до сих пор по-настоящему не стала взрослой — так миссис Эллиот говорит, —