Голос мисс Корнелии дрожал, отчасти от волнения, отчасти оттого, что она слишком быстро шла от магазина и запыхалась.

Аня склонилась над нарциссами, чтобы скрыть улыбку. Вместе с Гилбертом она в тот день беззаботно и от души посмеялась над первой полосой газеты, но ей было хорошо известно, что дорогая мисс Корнелия воспринимает произошедшее почти как трагедию и не следует задевать ее чувства никаким проявлением легкомыслия.

— Ну не ужас ли? Что же нам делать? — спросила мисс Корнелия в отчаянии.

Хотя мисс Корнелия уверяла, что никогда больше не будет принимать близко к сердцу выходки детей священника, не волноваться она не могла.

Аня провела ее на крыльцо, где сидела с вязанием Сюзан, а с двух сторон от нее Ширли и Рилла водили пальцем по строкам в своих букварях. Сюзан вязала уже вторую пару чулок для Фейт. Сюзан, в отличие от мисс Корнелии, никогда не беспокоилась о несчастном человечестве. Она просто делала для его блага то, что могла, и безмятежно оставляла все другие заботы о нем Высшим Силам.

— Корнелия Эллиот считает, что рождена руководить этим миром, миссис докторша, дорогая, — сказала она однажды Ане, — и потому всегда из-за чего-нибудь волнуется. А я никогда ничего такого о себе не думала, и потому спокойно иду по жизни. Хотя иногда мне кажется, что можно было бы этот мир устроить немного лучше, чем он устроен сейчас. Но не нам, ничтожным червям, питать такие мысли. Они только рождают в душе тревогу, а проку нам от них никакого.

— Не думаю, что можно что-то сделать… теперь… — сказала Аня, выдвигая вперед удобное, мягкое кресло для мисс Корнелии. — Но как вообще мистер Викерс допустил, что такое письмо появилось в газете? Он не мог не понимать, что делает.

— Да он был в отъезде, Аня, душенька… он на неделю отправился в Нью-Брансуик. А в его отсутствие номер готовил этот молодой шалопай Джо Викерс. Разумеется, мистер Викерс никогда не напечатал бы такого письма, хоть он и методист, но Джо решил, что это будет отличная шутка. Я, как и вы, полагаю, что теперь уже ничего не исправишь; остается лишь надеяться, что со временем шум утихнет. Но, если мне где-нибудь попадется Джо Викерс, я задам ему такую взбучку, что он ее не скоро забудет. Я хотела, чтобы Маршалл немедленно прекратил нашу подписку на газету, но он только посмеялся и сказал, что за последний год это был единственный номер, в котором содержалось хоть что-то интересное. Маршалл никогда ничего не принимает всерьез — чего же еще ожидать от мужчины? К счастью, Эван Бойд точно такой же. Принял все как шутку, и, где его ни встретишь, все-то он над этим письмом хохочет. А он тоже методист! Что же до миссис Бэрр из Верхнего Глена, то она, конечно, разозлится, а ее семейство покинет нашу церковь. Впрочем, с любой точки зрения, невелика потеря. Методисты окажут им вполне радушный прием.

— Поделом этой миссис Бэрр, — сказала Сюзан, которая давно враждовала с упомянутой леди и которую очень порадовало упоминание о ней в письме Фейт. — Методистского пастора ей уже не удастся обмануть, подсовывая ему вместо денег никудышную пряжу.

— Хуже всего то, что мало надежд на улучшение положения, — мрачно продолжила мисс Корнелия. — Пока мистер Мередит захаживал в гости к Розмари Уэст, я надеялась, что в доме священника появится настоящая хозяйка. Но больше он к ней не ходит. Я полагаю, она отказала ему из-за детей… во всяком случае, почти все так думают.

— Я не верю, что он вообще сделал ей предложение, — сказала Сюзан, которая не могла постигнуть, как это можно отказать священнику.

— Ну, об этом никто ничего не знает. Но одно несомненно: он к ней больше не заходит. И Розмари всю эту весну выглядит не очень бодрой. Надеюсь, эта поездка в Кингспорт пойдет ей на пользу. Она собиралась пробыть там месяц, но, как я слышала, остается на второй. Не помню, чтобы Розмари когда-нибудь прежде уезжала из дома одна. Им с Эллен всегда было тяжело расстаться. Но на этот раз, насколько я понимаю, сама Эллен настояла на этой поездке. А тем временем Эллен и Норман Дуглас вспомнили, что старая любовь не ржавеет.

— Это правда? — спросила Аня со смехом. — Я слышала об этом, но не поверила.

— Не поверили? Вы вполне можете верить, Аня, душенька. Все об этом знают. Норман Дуглас никогда не оставлял никого в неведении относительно собственных намерений, чего бы они ни касались. Он всегда ухаживал на виду у всех. Он сказал Маршаллу, что не вспоминал об Эллен много лет, но, как только в первый раз вошел в церковь прошлой осенью, увидел ее и влюбился снова. А до этого успел начисто забыть, какая она красавица. Ведь он не видел ее двадцать лет, хотя трудно в это даже поверить. Но, конечно, он никогда не ходил в церковь, а Эллен нигде больше не бывала. О, мы все знаем, какие намерения у Нормана, но чего хочет Эллен — тут дело другое. Не берусь предсказать, поженятся они или нет.

— Он бросил ее однажды… но, похоже, для некоторых пар это не имеет значения, миссис докторша, дорогая, — заметила Сюзан довольно едко.

— Он бросил ее в порыве гнева и каялся потом всю жизнь, — сказала мисс Корнелия. — Это совсем не то, что хладнокровно отвергнуть. Что до меня, то я, в отличие от некоторых, никогда не испытывала отвращения к Норману. Взять верх надо мной ему никогда не удавалось. Но меня очень занимает вопрос о том, что заставило его вернуться в церковь. Я никак не могу поверить в эту историю миссис Уилсон, будто Фейт Мередит явилась к нему и угрозами добилась своего. Я давно собираюсь расспросить об этом саму Фейт, но как-то забываю всякий раз, когда встречаю ее. Какое влияние может она иметь на Нормана Дугласа? Он был в магазине мистера Флэгга, когда я оттуда уходила, — ревел от хохота, обсуждая с другими это возмутительное письмо. Я думаю, его было слышно даже на мысе Четырех Ветров. «Бесподобная девчонка! — кричал он. — Прыти у нее хоть отбавляй! А все эти старухи хотят ее укротить — тьфу!.. Но им никогда это не удастся — никогда! Это все равно что пытаться утопить рыбу. Ты, Бойд, смотри, лучше удобряй свою картошку в следующем году. Хо-хо-хо!» И тут уж он так расхохотался, что стены затряслись.

— Во всяком случае, мистер Дуглас щедро вносит деньги на жалованье священнику, — заметила Сюзан.

— О, Норман отнюдь не скуп. Он может выложить при случае на что-нибудь тысячу, глазом не моргнув, но взревел бы как труба иерихонская, если бы его заставили переплатить пять центов за какой- нибудь товар. Кроме того, ему нравятся проповеди мистера Мередита, а Норман Дуглас всегда не прочь раскошелиться, если ему подкинут несколько интересных мыслей. Христианского в нем не больше, чем в голом африканском язычнике, и ничто его не исправит. Но он умен и начитан и оценивает проповедь, как оценил бы лекцию. Во всяком случае, хорошо, что он на стороне мистера Мередита и его детей: после такого друзья им будут нужны как никогда. Я устала искать оправдания для них, поверьте мне.

— Знаете, дорогая мисс Корнелия, — сказала Аня серьезно, — я думаю, мы все слишком увлеклись поиском оправданий. Мы должны покончить с этой глупостью. Я скажу вам, что мне очень хотелось бы сделать. Разумеется, я этого не сделаю, — добавила она, заметив тревогу в глазах Сюзан, — поскольку такой поступок был бы слишком необычным, а мы, после того как достигли возраста, который считается почтенным, должны или соблюдать приличия, или умереть. Но я хотела бы сделать это. Я хотела бы созвать собрание дамского благотворительного общества, общества поддержки зарубежных миссий, и швейного кружка и пригласить на него всех до одного методистов, которые осуждают Мередитов… хотя я уверена, если мы, пресвитериане, перестанем осуждать и искать оправдания, мы увидим, что прихожане других церквей будут очень мало беспокоиться о семье нашего священника.

Я сказала бы всем им: «Дорогие друзья христиане — с ударением на 'христиане', — я хочу кое-что сказать вам… сказать внятно и четко, чтобы вы запомнили и, вернувшись домой, повторили своим домочадцам. Вам, методистам, ни к чему жалеть нас, а нам, пресвитерианам, ни к чему жалеть самих себя. Мы не собираемся делать это впредь. И мы хотим сказать, смело и открыто, всем, кто осуждает и сочувствует: мы гордимся нашим священником и его детьми. Мистер Мередит — лучший из всех проповедников, какие только были в церкви Глена св. Марии. Более того, он искренний, честный учитель правды и христианского милосердия. Он верный друг, благоразумный пастырь, а вместе с тем и утонченный, образованный, воспитанный человек.