Но что же такое Дови знала о ней, Нэн, чего сама Нэн не знала? Этот вопрос изводил Нэн, как надоедливый комар.

На следующий день Дови снова заговорила об известной ей тайне.

— Я обдумала этот вопрос, Нэн. Возможно, тебе все-таки следует знать то, что знаю я, поскольку это касается тебя. Тетя Кейт, конечно же, имела в виду, что я не должна говорить это никому, кроме той, к кому это имеет непосредственное отношение. Слушай, если ты дашь мне твоего фарфорового оленя, я скажу тебе, что я о тебе знаю.

— Нет, Дови, оленя я дать тебе не могу. Сюзан подарила его мне на день рождения. Если бы я отдала его, это бы ее ужасно обидело.

— Прекрасно. Если тебе больше хочется иметь этого дурацкого оленя, чем обладать важными сведениями, можешь оставить его себе. Мне все равно. Я предпочту сохранить свою тайну. Мне всегда приятно знать то, чего другие девочки не знают. Это делает меня такой значительной. Я буду смотреть на тебя в следующее воскресенье в церкви и думать про себя: 'Если бы ты только знала, что я знаю про тебя, Нэн Блайт!' Это будет забавно.

— То, что ты знаешь обо мне, хорошее? — спросила Нэн.

— О, это очень романтично… что-то вроде того, что читаешь иногда в книжках. Но неважно. Тебе это не интересно, а я знаю то, что я знаю.

К этому времени Нэн уже почти сходила с ума от любопытства. Не стоит и жить, если она не сможет выяснить, что же такое таинственное и романтическое знает Дови. Внезапно в голову ей пришла идея.

— Дови, я не могу отдать тебе моего оленя, но, если ты скажешь мне, что ты знаешь обо мне, я отдам тебе мой красный зонтик.

Крыжовенные глаза Дови блеснули интересом. Зонтик давно был предметом ее зависти.

— Новый красный зонтик, который твоя мать привезла тебе из города на прошлой неделе? — уточнила она деловито.

Нэн кивнула. Сердце ее забилось. Неужели, ах неужели Дови все же откроет ей тайну?

— А мать тебе позволит? — спросила Дови.

Нэн кивнула во второй раз, но уже не так решительно. Она была далеко не уверена, что ей позволят отдать зонтик. Дови почувствовала это.

— Тебе придется принести зонтик сюда, — сказала она твердо. — Будет зонтик — будет секрет.

— Я принесу его завтра, — торопливо пообещала Нэн. Она должна узнать, что Дови знает о ней, — должна, и все тут.

— Но я еще подумаю, — добавила Дови. — Так что не очень надейся. Возможно, я все-таки ничего тебе не скажу. Ты слишком мала… Я и так часто говорила тебе больше, чем следовало.

— Сегодня я старше, чем была вчера, — выставила в качестве довода Нэн. — Ну, Дови, не будь мелочной!

— По-моему, я имею полное право говорить или не говорить то, что я знаю, — привела свой неотразимый аргумент Дови. — Ты скажешь Ане, ну, то есть своей матери…

— Разумеется, я знаю, как зовут мою собственную мать, — с достоинством заявила Нэн. Секреты секретами, но всему есть предел. — Я уже говорила тебе, что не скажу никому в Инглсайде.

— Ты поклянешься в этом?

— Поклянусь?

— Не будь попугаем. Разумеется, я имела в виду просто торжественное обещание.

— Я торжественно обещаю.

— Еще торжественнее!

Нэн не понимала, как можно обещать еще торжественнее, — у нее свело бы судорогой лицо, если бы она попыталась.

Положи на сердце руку,

И скажи: готова

Я принять от неба муку,

Коль нарушу слово, —

распорядилась Дови. Нэн прошла через этот ритуал.

— Завтра принесешь зонтик, и тогда посмотрим, — сказала Дови. — Что твоя мать делала до того, как вышла замуж?

— Она была учительницей, и очень хорошей учительницей, — ответила Нэн.

— Да я так просто поинтересовалась. Моя мама думает, что твой отец совершил ошибку, женившись на ней. Никто ничего не знает о ее семье. И мама говорит, было полно других девушек, на которых он мог жениться. Ну, я пошла. Орвуар!

Нэн знала, что это по-французски и значит «до завтра». Она очень гордилась тем, что у нее есть подружка, которая умеет говорить по-французски.

Нэн еще долго сидела на пристани после того, как Дови ушла домой. Ей нравилось сидеть там и следить за отплывающими и возвращающимися рыбачьими лодками, а иногда за каким-нибудь кораблем, который медленно выходил из гавани, направляясь в далекие сказочные страны. Как Джему, ей часто хотелось поплыть на таком корабле — по голубой гавани, мимо туманной гряды дюн, мимо мыса, где по ночам вращающийся маяк Четырех Ветров становился сторожевой башней морских тайн, и дальше, дальше — к голубой дымке, что была летним заливом, вперед, вперед — к заколдованным островам в золотых утренних морях. Нэн, сидя на корточках на старой осевшей пристани, носилась на крыльях воображения по всему миру.

Но в тот день ей не давал покоя секрет Дови. Откроет ли она его ей? И в чем он заключается, в чем он может заключаться? И что это за девушки, на которых папа мог жениться? Одна из них могла бы быть ее мамой. Но это было бы ужасно! Никто не мог быть ее мамой, кроме мамы!.. Такое было просто немыслимо.

— Я думаю, что Дови Джонсон собирается сказать мне секрет, — призналась Нэн маме в тот вечер. Мама пришла поцеловать ее на ночь. — Но я не смогу открыть его даже тебе, мама, так как обещала, что ничего никому не скажу. Ты ведь не будешь возражать, нет, мама?

— Ничуть, — сказала Аня, стараясь подавить улыбку.

Когда Нэн на следующий день отправилась на пристань, она взяла с собой зонтик. Это был ее зонтик, говорила она себе. Он был подарен ей, так что она имеет полное право делать с ним все, что хочет. Успокоив свою совесть этой софистикой, она тихонько вышла из дома, стараясь никому не попасться на глаза. Ей было тяжело думать о том, что придется отказаться от ее прелестного, яркого маленького зонтика, но к этому времени безумное желание выяснить, что же все-таки знает Дови, стало слишком сильным, чтобы ему сопротивляться.

— Вот зонтик, Дови, — сказала она, сдерживая дыхание. — А теперь скажи мне секрет.

Это было полной неожиданностью для Дови. Она не предполагала, что дело зайдет так далеко, — она не думала, что мать позволит Нэн отдать ее красный зонтик. Дови поджала губы.

— Не знаю, будет ли этот оттенок красного мне к лицу. Он слишком кричащий. Пожалуй, я все-таки не скажу.