вечер. Вспомни, что мы читали сегодня в «Медикл джорнал»: «Жизнь — это всего лишь хорошо сбалансированные процессы органической химии», и пусть это сделает тебя смиренной и скромной. Блестки! Тафтяная нижняя юбка! Да ведь мы не что иное, как «случайное скопление атомов». Это говорит нам великий доктор фон Бембург.

— Не цитируй мне этого ужасного фон Бембурга. У него, должно быть, хроническое несварение в тяжелой форме. Он, возможно, «скопление атомов». Но я — нет.

Несколько дней спустя Аня являла собой очень больное «скопление атомов», а Гилберт — очень встревоженное. Сюзан выглядела обеспокоенной и усталой, профессиональная сиделка ходила с озабоченным лицом, и безымянная черная тень вдруг налетела и распростерлась над Инглсайдом. Детям не говорили, насколько серьезна болезнь матери, и даже Джем не вполне осознавал это. Но все они ощущали леденящий душу холод и страх и ходили тихие и грустные. Не было ни смеха в кленовой роще, ни игр в Долине Радуг. Но хуже всего казалось то, что им не разрешали видеться с мамой. Не было мамы, чтобы встретить их с улыбкой, когда они приходили домой, и чтобы зайти тихонько в спальни и поцеловать каждого из них на ночь, и чтобы утешить, понять и посочувствовать, и чтобы пошутить и посмеяться вместе с ними. Никто не умел смеяться, как мама. Это было гораздо хуже, чем когда она уезжала, поскольку тогда вы знали, что она вернется, а теперь, теперь вы ничего не знали. Никто не хотел сказать вам ничего — взрослые просто отделывались от вас отговорками.

Однажды Нэн пришла домой из школы очень бледная.

— Сюзан, неужели мама… мама не… она не умрет, Сюзан?

— Конечно нет, — сказала Сюзан, но слишком уж отрывисто и поспешно. Ее руки дрожали, когда она начала наливать молоко в стакан Нэн. — Кто говорил с тобой о ней?

— Эми Тейлор. Она сказала… Сюзан, она сказала, что мама будет прелестно выглядеть в гробу!

— Не слушай, моя лапочка, что говорит Эми. Тейлоры все горазды молоть языком попусту. Твоя дорогая мама больна, но она поправится — в этом можешь не сомневаться! Разве ты не знаешь, что твой папа у руля?

— Бог не даст маме умереть, правда, Сюзан? — спросил Уолтер побелевшими губами, серьезно глядя на нее с напряженным вниманием. Под этим взглядом Сюзан было очень трудно произносить утешительную ложь. Она ужасно боялась, что это действительно ложь. Сюзан испытывала невероятный страх. Сиделка покачала головой, когда выходила из комнаты больной. Доктор отказался спуститься к ужину.

— Я полагаю. Всемогущий знает, что делает — бормотала Сюзан, когда мыла посуду после ужина и разбила три тарелки, но впервые в своей жизни честная и простая душа сомневалась в этом.

Нэн, подавленная, бродила по дому. Папа сидел за столом в библиотеке, обхватив голову руками. Вошла сиделка, и Нэн слышала, как она сказала, что кризис, вероятно, наступит этой ночью.

— Что такое кризис? — спросила она у Ди.

— Кажется, это то, из чего выводится бабочка, — осторожно высказала свое мнение Ди. — Давай лучше спросим Джема. Может, он знает.

Джем знал и объяснил им, перед тем как уйти наверх и закрыться в своей комнате. Уолтер исчез — он лежал ничком у корней Белой Леди в Долине Радуг, — а Сюзан увела Ширли и Риллу, чтобы уложить их спать. Нэн вышла из дома и в одиночестве села на ступеньках крыльца. За ней в доме была ужасная, непривычная тишина. Перед ней лежал Глен — чаша, до краев заполненная вечерним солнечным светом, но на длинной красной дороге клубилась пыль и на полях у гавани белела выжженная засухой стерня. Несколько недель не было дождя, и цветы в саду поникли. Цветы, которые мама так любила.

Нэн напряженно размышляла. Если уж заключать соглашение с Богом, то именно теперь. Что она пообещает сделать, если Он сделает маму здоровой? Это должно быть что-нибудь потрясающее — что- нибудь, ради чего Он захочет потратить время и труд. Нэн вспомнила, что Дик Дрю сказал как-то раз в школе Стэнли Ризу: «Я вызываю тебя пройти ночью через кладбище». Тогда Нэн содрогнулась. Как мог кто- то пройти по кладбищу ночью? Как мог кто-то даже подумать об этом? Кладбище внушало Нэн ужас, о котором в Инглсайде не подозревала ни одна душа. Эми Тейлор однажды рассказала ей, что там полно мертвых людей… «И они не всегда остаются мертвыми», — добавила Эми мрачно и таинственно. Так что Нэн едва могла заставить себя пройти мимо него одна даже при дневном свете.

Вдали виднелся туманный золотистый холм, и деревья на его вершине касались ветвями неба. Нэн часто думала, что, если бы ей удалось добраться до того холма, она тоже могла бы коснуться неба. Бог живет прямо на той стороне его. Там Ему было бы лучше слышно ее. Но она не может добраться до того холма, она должна просто сделать все, что может, здесь, в Инглсайде.

Она молитвенно сложила маленькие загорелые руки и подняла заплаканное лицо к небу.

— Дорогой Бог, — прошептала она, — если Ты сделаешь так, чтобы мама поправилась, я пройду ночью по кладбищу. Дорогой Бог, пожалуйста. И если Ты сделаешь это, я никогда больше не буду беспокоить Тебя просьбами.

Не смерть, а жизнь пришла в самый призрачный час ночи в Инглсайд. Уснувшие наконец дети, должно быть, почувствовали даже во сне, что черная тень унеслась так же бесшумно и быстро, как налетела, — когда они проснулись в пасмурное утро под звуки желанного дождя, в их глазах был солнечный свет. И Сюзан, помолодевшей лет на десять, едва ли нужно было сообщать им радостную новость: кризис миновал и мама останется в живых.

Была суббота, в школе — выходной. Дети не могли выйти из дома — несмотря на то что любили бегать под дождем. Этот ливень был слишком сильным, и им пришлось сидеть дома — сидеть очень тихо. Но они чувствовали себя, как никогда, счастливыми. Папа, неделю почти не спавший, упал на кровать в комнате для гостей и заснул, глубоко и надолго, но лишь после того, как позвонил по междугородному телефону в авонлейский домик с зелеными мезонинами, где двух старых женщин вот уже несколько дней бросало в дрожь каждый раз, когда звонил телефон.

Сюзан, чья душа в последние дни не лежала к приготовлению десертов, на радостях испекла великолепный апельсиновый корж к обеду, обещала пудинг с вареньем к ужину и замесила двойную порцию теста для сливочного печенья. Петушок Робин порхал по всему дому и щебетал без устали. Даже стулья выглядели так, что, казалось, сейчас затанцуют. Цветы в саду снова смело подняли лица к небу, и сухая земля радовалась дождю. А Нэн, купаясь в своем счастье, готовилась испить до дна чашу последствий своего соглашения с Богом.

Ей не приходило в голову отказаться от своего обещания, но она продолжала мешкать с его исполнением, надеясь, что сумеет набраться чуть больше храбрости. При одной мысли о том, что ей предстоит, «кровь стыла в жилах», как очень любила говорить Эми Тейлор. Сюзан чувствовала, что с ребенком что-то происходит, и прибегла к касторке — однако без видимых положительных результатов. Нэн проглотила лекарство безропотно, хотя не могла при этом не подумать, что Сюзан дает ей касторку гораздо чаще с тех пор, как было заключено то, прежнее, соглашение с Богом. Но что была касторка по сравнению с ночной прогулкой по кладбищу? Нэн просто не представляла, как она когда-либо сможет пройти по кладбищу. Но пройти она должна. Мама все еще была так слаба, что никому не позволяли увидеть ее, кроме как заглянув на мгновение в приоткрытую дверь. Она выглядела такой бледной и худой. Неужели это потому, что она, Нэн, все еще не выполнила взятое на себя обязательство?

— Мы должны дать ей время, — говорила Сюзан.

Как можно «дать» кому-то время, удивлялась Нэн. Она-то знала, почему мама не поправляется быстрее. Нэн стиснула свои маленькие жемчужные зубки. Завтра опять суббота, и завтра ночью она должна сделать то, что обещала.

Опять всю первую половину дня шел дождь, и Нэн не могла не испытывать облегчения. Если и