Я сижу у окна моей башни, глядя на деревья, покачивающиеся на фоне янтарного неба, и на протянувшуюся за ними гавань. Вчера вечером я совершила чудесную прогулку в своем собственном обществе. Я просто должна была куда-то уйти, так как в Шумящих Тополях стало вдруг немного уныло. В гостиной плакала тетушка Четти, из-за того что ее чувства были чем-то задеты. В спальне плакала тетушка Кейт, из-за того что была годовщина смерти капитана Маккомбера. В кухне плакала Ребекка Дью — по причине, которую мне так и не удалось узнать. Прежде я еще ни разу не видела ее плачущей. Но когда я попыталась тактично выяснить, что же стряслось, она раздраженно потребовала от меня ответа на вопрос: разве не может человек поплакать в свое удовольствие, если ему того хочется? Так что мне пришлось свернуть мои раскладные пяльцы и тихонько удалиться, оставив ее предаваться своим удовольствиям. Я вышла на дорогу и направилась к гавани. В воздухе стоял приятный запах октябрьских заморозков, слитый с чудесным ароматом свежевспаханных полей. Я шла и шла, пока сумерки, сгустившись, не превратились в лунную осеннюю ночь. Я была одна, но не одинока. Всю дорогу я вела воображаемые разговоры с воображаемыми спутниками и изрекла столько остроумных афоризмов, что была приятно удивлена своими способностями. Невозможно было не наслаждаться этой вечерней прогулкой — даже несмотря на все огорчения, связанные с Принглями.

Мне хочется снова поплакаться тебе из-за Принглей. Неприятно признаваться в этом, но дела в Саммерсайдской средней школе идут неважно. Нет сомнения, что против меня составлен заговор.

Начать с того, что домашние задания не выполняет никто из Принглей и полу-Принглей. И бесполезно взывать к родителям. Они обходительны, учтивы, уклончивы. Я знаю, что нравлюсь всем ученикам, не принадлежащим к «королевскому роду», но принглевская зараза непослушания подрывает моральный дух всего класса. Однажды утром я нашла все на моем столе и в нем перевернутым вверх дном. Ни один из учеников, разумеется, понятия не имел, кто мог это сделать. И в другой раз никто не смог или не захотел сказать, кто оставил на моем столе коробку, из которой, когда я открыла ее, выскочила игрушечная змея. Но все Прингли в классе визжали от смеха, глядя на мое лицо. Вид у меня, вероятно, был ужасно испуганный.

Джен Прингль через день опаздывает в школу, всегда имея наготове какую-нибудь убедительную отговорку, которую сообщает вежливым тоном, но с дерзким выражением лица. А во время уроков она рассылает по классу записочки под самым моим носом. Сегодня, надевая пальто после занятий, я нашла в кармане очищенную луковицу. Как мне хотелось бы посадить эту девчонку под замок на хлеб и воду, пока она не научится вести себя как следует.

Наихудшим из всего, что имело место до сих пор, была выполненная мелом карикатура на меня, которую я нашла однажды утром на классной доске, — белое лицо с алыми волосами. Все решительно отрицали свое авторство, и Джен в числе прочих, но я знаю, что она единственная в классе умеет так рисовать. А нарисовано было хорошо. Мой нос, который, как ты знаешь, всегда был моей единственной радостью и гордостью, был сделан горбатым, а мой рот явно был ртом брюзгливой старой девы, которая тридцать лет преподавала в школе, полной Принглей. Но это была я. В ту ночь я проснулась в три часа и содрогнулась при воспоминании об этом портрете. Не странно ли, что мы редко мучаемся по ночам из-за чего-нибудь дурного или порочного? Чаще из-за просто унизительного.

А чего только не говорят! Меня обвиняют в том, что я «занизила» оценки за письменные контрольные работы Хэтти Прингль только по тому, что она из Принглей. Говорят, что я «смеюсь, когда дети делают ошибки». (Я действительно засмеялась, когда Фред Прингль определил центуриона как «человека, который жил сто лет»[9]. Я не смогла удержаться.)

Джеймс Прингль не устает повторять: 'В школе нет дисциплины — совершенно никакой дисциплины'. И из уст в уста передается весть о том, что я «подкидыш».

Я начинаю сталкиваться с враждебностью Принглей и в других областях. Светская жизнь Саммерсайда, так же как и образование, целиком в руках Принглей. Неудивительно, что их называют «королевским родом». В прошлую пятницу меня не пригласили на увеселительную прогулку к Элис Прингль. А когда миссис Прингль, супруга Фрэнка Прингля, устроила благотворительный базар с угощением, чтобы собрать средства на «церковный проект» (Ребекка Дью сообщила мне, что дамы намереваются «возвести» новый шпиль!), я оказалась единственной девушкой-пресвитерианкой, которую не попросили торговать за каким-нибудь из столиков. Как я слышала, жена священника, которая лишь недавно поселилась в Саммерсайде, предложила пригласить меня в церковный хор, но ей было заявлено, что все Прингли до одного покинут его, если она это сделает. В результате остался бы лишь жалкий остов, и хору пришлось бы прекратить существование.

Конечно, я не единственная из учителей, у кого возникают трудности с учениками. Когда другие учителя присыпают ко мне нарушителей дисциплины (ненавижу это слово!), чтобы я решила, что с ними делать, половина этих нарушителей — Прингли. Но на тех учителей никто не жалуется.

Два дня назад я оставила Джен после уроков, чтобы она выполнила то домашнее задание, которое нарочно не сделала накануне. Через десять минут к школьному зданию подкатил экипаж с Кленового Холма, и в дверях класса появилась мисс Эллен — красиво одетая, сладко улыбающаяся старая леди, в изящных черных кружевных митенках и с тонким орлиным носом, которая выглядела так, словно только что сошла с картинки журнала мод 1840 года. Она просит прощения, что помешала, но нельзя ли ей забрать Джен? Она едет в гости к друзьям в Лоувэйл и обещала привезти с собой Джен. И Джен с торжеством вышла из класса, а я в очередной раз осознала, какие могучие силы противостоят мне.

В моем нынешнем пессимистичном настроении я смотрю на Принглей как на помесь Слоанов с Паями, но в глубине души знаю, что не совсем права. Они могли бы понравиться мне, если бы не были моими врагами. По большей части это искренние, веселые, надежные люди. Даже мисс Эллен могла бы мне понравиться. Мисс Сару я ни разу не видела. Говорят, что уже лет десять она не покидает Кленовый Холм.