села.
— Потому что мы одни, в полнейшем одиночестве. А такого с нами до сих пор ни разу не случалось, — ответил Локкарт.
— Конечно, — она задумалась. — Но почему мы должны стесняться друг друга и чувствовать неловкость? Ведь мы же не дети!
«Дети, — подумал он, — но что же с нами происходит? Или только со мной?»
— Так и должно быть… — сказал он первую пришедшую фразу. — Это самое лучшее, что пока между нами было, — и вдруг почувствовал, что покраснел…
Локкарт смотрел на ее плечи под тонкой кофтой, ее серые глаза, губы… Он вздохнул и с трудом произнес:
— Вы так красивы… я ведь мужчина…
— О, — воскликнула Джули. — Мне прекрасно известно, что вы мужчина, — и она зарумянилась и тут же спросила: — Но нельзя ли немножко подождать?
— Что-то не очень хочется.
— Так, значит, нет?
— Вы же знаете, что я люблю вас?
— Теперь знаю, — кивнула она.
— А вы?
— Подождите секундочку, — она смотрела на воду, нерешительная и обеспокоенная. Но ясный день стал еще прекраснее от только что ими друг другу сказанного.
Джули молчала долго. Волны с шелестом накатывались на береговую гальку.
— Я бы хотела, — сказала она, доверчиво обернувшись к Локкарту, — сразу же ответить «да», но это будет не совсем точный ответ. У нас много общего, — серьезные нежные глаза с откровенностью и прямотой смотрели на него. — Это я поняла уже в первую нашу встречу. Вы тогда сказали: «Прогулка стоила всего вечера», а потом мы распрощались.
— Сначала я хотел вас поцеловать, но не решился.
— Это и было первое наше общее желание. И вот теперь мы здесь, и вы любите и желаете меня, а я… — она замолчала, но после паузы, голос ее стал решительней. — Мне часто предлагают руку и сердце. Во время войны, да еще на моей работе это, пожалуй, неизбежно. Иногда я такое предложение даже серьезно обдумываю, но вдруг замечаю в голосе мужчины фальшивую нотку, или он слишком поторопится, или кажется слишком скучным… и я оставляю предложение без ответа, — Джули наклонилась вперед и коснулась пальцами его руки. — И вот теперь вы… С вами все по-другому.
Локкарт взял ее руку и почувствовал легкую дрожь.
— О, я действительно дрожу… Слушайте! — снова заговорила она. — Когда я с вами, я чувствую, что нахожусь на грани любви, на самой-самой грани. Вы мне нравитесь, я вас уважаю…
— Так что же вас останавливает?
— И все же… это только грань любви.
Он встал и, сделав два шага, разделявшие их, смущенно сел рядом, поближе к ней.
— Я слишком рано заговорил об этом?
Джули наклонилась к нему:
— Когда вы рядом… Я знаю, что необходимо сказать вам все. Но вот мой ответ… Для любви время еще не подошло. Быть может… в следующую встречу…
— Я рядом с вами… — дрожащим голосом начал Локкарт. — Можно мне вас… тебя… поцеловать?
— На это я могу прямо ответить… — без раздумий ответила она.
Губы ее были такими нежными…
Задыхаясь, Локкарт промолвил между двумя поцелуями: «Джули», почувствовал, как дрожат ее губы… Небо, казалось, перевернулось над его головой…
Когда он открыл глаза, то поймал на себе нежный, восхищенный взгляд.
— У тебя есть все таланты, — промолвила Джули.
— Все еще на грани? — спросил Локкарт. Джули кивнула, и они рассмеялись.
— Но и эта грань приятна, — она наклонилась, быстро и уверенно поцеловала его, а затем сказала с удивительным спокойствием: — Ты просил меня выйти за тебя замуж…
Локкарт удивленно уставился на нее:
— Когда?
— Когда ты меня целовал…
— Ты права, Джули… — медленно произнес он. — Конечно, я хочу тебя и, конечно же, хочу, чтобы ты была моей. Но брак нам больше подходит.
— А как же посвящение всего себя войне?
— Милая, — это первое сказанное им ласковое слово сжало ему горло. — Не знаю теперь, что и ответить. Война продолжается. Нам еще придется воевать… Я действительно говорил, но это было слишком давно.
— Но теперь это не имеет значения… — сказала Джули, глядя ему в лицо. — Грань любви, — промолвила она. — А ты терпеливый?
— Да, очень, если есть надежда.
— И мне можно не торопиться с ответом?
— Нет, ни в коем случае.
Весь обратный путь они держались за руки.
Он повторял ее имя, прижимал ее к себе и нежно целовал.
Возле устья реки они увидели отряд боевого охранения, состоящий из двух фрегатов и четырех корветов. Отряд шел вверх по реке, возвращаясь из похода домой.
Корабли прошли очень близко, совсем рядом. Ялик затанцевал на волне. Когда отряд прошел, Джули сказала:
— Ты думаешь: «Вот отряд Аллендаля», а я думаю: «Опять эта война!»
Локкарт сжал ее плечо.
— Никогда не покидай меня, Джули. Словно не слыша его слов, она сказала:
— Я знаю, куда ты уходишь завтра. Береги себя.
— Что-нибудь особенное?
Она кивнула.
— Это будет самый холодный поход, — и, глядя ему в лицо, повторила: — Береги себя.
Север России… Боцман Барнерд, бородатый моряк с «Салташа», разглядывая захламленные причалы Мурманска, подумал, что это место ничуть не хуже и не лучше тех, которые они уже посетили за эту войну. Бледное солнце круглым рыбьим глазом глядело на землю с хмурого неба. Оно освещало деревянные причалы, снег, превращающийся в грязное месиво под ногами, крыши домов, беспорядочно разбросанных вдоль берега бухты. Еще одна гавань, в которой они бросили якорь, гавань, где вооруженные часовые построже, чем в других, а воздух намного холоднее. Чтобы добраться сюда, им пришлось вынести все, чем только располагал враг. Они потеряли с десяток транспортов, три корабля сопровождения и около двадцати самолетов с авианосцев. Они совершили изматывающую, дорогую и очень шумную экскурсию[12]…
«Вряд ли можно надеяться, что русские будут особенно благодарны за потопленные суда», — подумал боцман с «Салташа», подводя итог своим мыслям.
Барнерд поежился, похлопал руками в перчатках по своей толстой куртке и затопал ногами по железной палубе. В Мурманске было невыносимо холодно. Вот когда боцман по достоинству смог оценить свою бороду. Все время похода их преследовал жгучий злой холод, от которого нигде не было спасения. Конвой, предприняв маневр, обогнул толстые паковые льды у острова Медвежий и мыса Нордкап. В этих арктических водах не было ночи, не было даже сумерек. Над ними постоянно висел холодный серый свет, льющийся на плоскую поверхность такого же серого моря. «Салташ» и его товарищи-корабли были похожи на модели, помещенные для большего правдоподобия за серое стекло. А сверху для украшения непрерывно