обычную пищу – обед из пятизвездочного ресторана).

У него, несомненно, был безукоризненный вкус, подумала Габби, выходя из душа и вытирая длинные мокрые волосы пушистым полотенцем. Она абсолютно не сомневалась, что он выберет лучшее. Ванная комната, в которой она стояла, была почти такого же размера, как спальня в ее доме, и являлась воплощением дизайнерской мечты. Мрамор кремового цвета с розовым отливом и золотистой отделкой, душевая кабинка со встроенной полочкой, на которой стояли самые изысканные туалетные принадлежности, а рядом – старинная ванна.

Габби фыркнула, вспомнив, как легко ему достались их шикарные апартаменты. Адам, безусловно, прекрасно ориентировался в мире людей. Он оставил ее у куполообразного входа в отель глазеть на сверкающий хрусталь и античную мебель – элегантность Старого Света – и чувствовать, несмотря на попытку восстановить силы в поезде, отвратительное состояние, которое называется «меня окунули в озеро, и я спала в грязной одежде». Он подошел к столику регистрации, пока швейцар пренебрежительно смотрел на нее, и направился к свободному компьютеру, невидимый и никем не замеченный.

Вскоре Адам вернулся с распечатанным регистрационный талоном в руке. Он взял ее за руку (при этом швейцар напрягся и моргнул, подозрительно глядя туда, где только что стояла Габби), провел мимо охранников в лифт, и они поднялись на двадцать третий этаж.

«Я бы предпочел пентхаус, – сказал Адам извиняющимся тоном, – но он занят. После него это лучший номер. Если хочешь, поедем в другой отель».

Габби улыбнулась. Еще никогда она не видела таких изысканных апартаментов. В номере было три роскошных комнаты: просторная, шикарная спальня с зеркалами в роскошных рамах, обитыми парчой стульями, шелковыми обоями с набивным рисунком, настоящим камином и королевской кроватью под балдахином; столовая с элегантным столом и стоявшими у блестящих окон с видом на город стульями с кожаными сиденьями; и гостиная с огромным раскладным диваном-кроватью, телевизором с плазменным экраном, двумя альковами для отдыха и маленьким встроенным баром.

«Зачем ты утруждал себя регистрацией? – спросила Габби. – Почему мы просто не пробрались в номер?»

«Если бы я был один, я так бы и сделал, но поскольку я не буду держать тебя за руку постоянно – конечно, если ты меня об этом не попросишь, – промурлыкал Адам с умопомрачительной улыбкой, взглянув в направлении душа, – так проще. Так будет удобней для тебя».

Он подтолкнул ее к ванной, сказал, что вернется через час, и исчез.

Когда Адам скрылся, Габби почувствовала мгновенный, обескураживающий приступ паники – а что, если Охотники каким-то образом отыщут ее, пока его не будет рядом? – который, однако, быстро прошел, и она поняла, что действительно верит, что он будет ее оберегать, по крайней мере от всех, кроме себя самого.

Совершив набег на бар в поиске закусок, она украдкой заглянула в ванную и стала раздеваться прямо там, где стояла сбрасывая грязную одежду в кучу перед дверью. Она пробыла в отделанном мрамором душе целых двадцать минут, включив три горячие сильные струи – одну сверху и две по бокам, – которые оказывали удивительное воздействие на ее сведенные судорогой, ноющие мышцы.

Затем, скользнув в плотный, мягкий как пух, белый халат, она вошла в спальню.

Взгляд ее упал на кровать. На единственную кровать. Похоже, он будет спать на раздвижном диване.

Адам ее поцеловал. Ни с того ни с сего, без предупреждения. Схватил за футболку, крепко прижал к себе, опустил голову и прикоснулся порочными соблазнительными губами к ее губам. И когда он это сделал, ее рот слегка приоткрылся. (Ну, возможно, она приоткрыла его в самый последний момент.) Она ожидала, что он этим воспользуется, что его язык продвинется вглубь, чтобы пленить ее жадным, зовущим, горячим и коварным поцелуем. Она ожидала штурма. Ожидала, что этот поцелуй перерастет в жаркое, пламенное соитие.

Но она ошибалась.

Лишь легкое непорочное лобзание. Его даже с трудом можно назвать поцелуем. Нет, Габби, конечно, не стремилась к поцелуям, но – поскольку Адам уже начал и получил один и она, черт возьми, это позволила – будет ли слишком нагло просить, чтобы он повторил это снова? Довел дело до конца?

Но нет, он стоял, почти не касаясь ее, только держа за футболку (и даже не попытался потрогать ее грудь, а ведь его рука была как раз над ней; какой мужчина упустил бы такую возможность?), окутывая Габби соблазнительным пряным ароматом жасмина и сандала, лаская ее губы полными, сексапильными губами так нежно, что она готова была закричать. Или укусить его. Это легкое прикосновение, это нечто, которое трудно даже назвать поцелуем, оставило после себя привкус страсти, боля и страдания.

Габби просто стояла, ошеломленно глядя на него и зная, что должна выказать хоть малейшее сопротивление, черт возьми!

И желая, чтобы он повторил это. И на этот раз поцеловал ее по-настоящему.

И, будь он проклят, он точно знал, какой эффект произвел да нее; в его глазах безошибочно читалось чисто мужское удовлетворение.

Раздраженно зарычав, Габби вытерла губы тыльной стороной ладони и заставила себя не думать об этом ужасном, невыносимом, унизительном поцелуе, а вернуться к тому, что она узнала во время ленча в поезде.

А узнала она немного. Адама Блэка трудно было обвинить в чрезмерной откровенности. Либо ему не нравилось говорить с людьми о Чаре, либо он не хотел говорить о своем мире с ней, и потому ей приходилось буквально выуживать из него информацию. А то, что ей было известно, догадалась она, не было даже вершиной айсберга.

Красивое огненно-рыжее Существо со шрамом, которое она видела, был Дэррок, Старейшина Высшего Совета и давний враг Адама. Адам полагал, что тот вооружил Охотников человеческим оружием, чтобы его смерть выглядела как несчастный случай, как будто он нечаянно попал в перестрелку между смертными. Он считал, что Дэррок планирует захватить власть и, поскольку они отстаивали противоположные интересы, собирается воспользоваться возможностью избавиться от Адама раз и навсегда.

Вот что в итоге ей удалось узнать. Он не сказал, каков его план их спасения, заявил только, что план у него есть. И не стал говорить, почему они с Дэрроком так друг друга ненавидели, хотя, когда Адам рассказывал о нем, в его низком голосе звучала ярость, и ей пришлось признать, что кое-что из того, чему