проявлено не было — свалил фраерок, ну и ладно, туда ему и дорога, желающих на его место — сотни…
С чувством огромного облегчения я закончил разговор со своим бывшим коллегой, пожелав ему побыстрее выскочить из того болота, в котором он продолжал бултыхаться, — сытного, но вонючего.
Подобную рекомендацию Сеня, как мне показалось, пропустил мимо ушей, пребывая в некоторой озабоченности от своего повышения в должности и связанных с ней новых хлопотах.
Сославшись на неотложные дела в Америке, я сообщил Ингред, что вынужден на какое-то время Германию оставить. Эта новость здорово ее расстроила, и тогда я добавил, что, коли ей так желается, она способна составить мне компанию, хотя, конечно же, таковое попросту исключалось: в банке стояла горячая пора, работы было невпроворот и отпуска ей никто бы не предоставил.
На мой отъезд она согласилась, но только после Нового года, с обещанием скорейшего возвращения обратно, заставив при этом торжественно меня поклясться в верности ей и в целомудрии всяческих помыслов.
Перед Новым годом я продал церэушный «БМВ» заезжим ребятам из Киева и, закупив шампанского и деликатесов, отправился в Карлсхорст навестить Валеру.
— Прямо к столу! — воскликнул он, узрев меня на пороге. — Мы как раз разминаемся… — И жестом пригласил проследовать на кухню.
Я прошел туда, натыкаясь на углы бесчисленных коробок и — вот уж воистину рок! — узрел сидевшего за столом одетого в белоснежную праздничную рубашку и тщательно причесанного серба Труболета.
— Ты-то как здесь? — озадаченно вырвалось у меня.
— Нахожусь в законном увольнении, — пожимая мне руку, сообщил тот.
— А увольнительную выписал директор тюрьмы?
— Зачем так, начальник… Все законно, кантуюсь в «азюле» с братьями-югославами, они меня от своего не отличают; жду статуса…
— Дадут? — спросил я с сомнением.
— А куда они денутся? В район боевых действий депортация не производится.
— Ну а занимаешься чем? Продолжаешь «калашниковами» спекулировать?
— Почему? Я человек разносторонний…
— Это да, — выразил я твердое согласие, распаковывая свертки с продуктами.
— Ныне сигаретками балуюсь, — проинформировал Труболет нейтральным тоном.
— Ты?! Тоже возишь контрабанду? Или перекупаешь?
— Ну, куда мне до ваших масштабов, я человек скромный. Уличные автоматы окучиваю. Которые на стенках висят.
— А как из них можно вытащить сигареты?
— Сложно вытащить, — кивнул Труболет. — Немцы — они толковые конструкторы, все учли. Но я решил проблему по-крестьянски, без ухищрений. Машина, буксирный трос… Плавно отжимаешь сцепление, даешь газку… — Труболет отбросил брезент с одного из ящиков, хранившихся на кухне.
Ящик, собственно, и оказался автоматом из-под сигарет.
— И на хрена тебе этот дешевый криминал? — спросил я. — Развлечений не хватает?
— Во-первых, — ответил Труболет, — нет под рукой криминалов дорогих. Во-вторых, ты попробуй тут заработать, у фрицев этих…
— Немцы виноваты? — сказал я. — Елка пахнет Новым годом, да? Путаем, брат. Причину и следствие. Елка хвоей пахнет. А тебе-то ящик зачем? — обратился я к Валере. — Гробина этот. В поселке у себя его установишь?
— В хозяйстве все сгодится, — ответил тот. — Ладно, идейный товарищ, давай к столу, отметим год уходящий… Новый небось с кралей будешь встречать? А?
— Да, намерен встретить его… в приличном обществе, — сказал я.
Мы чокнулись, и выпили легкое, сладковатое вино.
— Год был труден, но интересен, — утерев губы, сделал заключение Труболет.
— Это уж точно, — мрачно подтвердил я.
И — отгромыхала новогодняя ночь! Заревом миллионов петард, разноцветными росчерками ракет, фонтанами шутих, громом и молнией!
Казалось, шел очередной штурм Берлина.
Я же, попивая шампанское в кругу друзей своей подружки, размышлял о своем личном штурме этого славного города, полагая, что штурм все-таки удался и вышел я из него победителем. Скромным, незаметным, но все же…
Новогодний подарок преподнес мне Олег, вручив за неполных два часа до начала празднества серпастый паспорт с немецкой и американской бизнес-визами, где стояло мое имя и имелась знакомая черно-белая фотография, скрепленная с документом блекло-синей печатью российского МИДа.
— Вот так да! — восхитился я.
— Итак, — пресек Олег мои восторги своим бесстрастным, ровным голосом, — прибудешь в Нью-Йорк, возьмешь такси, поедешь в ближайший мотель, где переночуешь. Утром в Бруклине купишь газету «Новое русское слово». Русского там, правда, ничего нет, все еврейское, ну да плевать… Главное — объявлений о сдаче квартир и комнат там полно. Снимешь жилье. Желательно — комнату. Поскольку тебе потребуется нейтральный почтовый ящик, в который ежедневно кто-то заглядывает. Далее отправишься в Манхэттен, вот тебе адрес и телефон… — Он протянул карточку. — Это очень хороший адвокат. Двадцать лет проработал в иммиграционных службах. Расскажешь ему свою историю. Мол, родился в США, сейчас прибыл из России, имея временную визу. Хочу восстановиться в гражданстве. Все.
— Как все?
— А, ну да… — Он улыбнулся устало. — Через две недели после прибытия дашь в этом же «Слове» объявление: «Потерян на Брайтоне бумажник крокодиловой кожи с грин-картой. Нашедшего ждет вознаграждение.» И номер телефона. Звонить тебе навряд ли кто будет, кроме меня, так что…
— Точно позвонишь? — спросил я.
— Если буду жив, — прозвучал равнодушный ответ. — Но я постараюсь. Телефоном обзаведешься сотовым, номер его хозяину квартиры не давай.
На том мы и расстались.
Тем же новогодним вечером я позвонил в Москву маме, поздравив ее с праздником и уверил родительницу, что жив, здоров, благоденствую, чего и ей желаю.
— А у меня интересная новость, — сказала она. — К нам, Толя, представь, вернулся папа.
— Ничего себе… — промямлил я. — Воссоединение семьи? Чего это вы удумали?
— Ну, так получилось… Так что твои беспутные родители вновь вместе.
— Тогда примите дополнительные поздравления, — вздохнул я. — Надеюсь, это у вас всерьез.
— Мы тоже на это надеемся…
Ясным январским утром Ингред проводила меня, слегка покачивающегося от некоторой слабости и абсолютно индифферентно воспринимающего лиц противоположного пола, в аэропорт Тегель и, сурово погрозив пальчиком, расцеловала на прощание, перепачкав мои щеки слезами и губной помадой. Последовал наказ: немедленно сообщить о своем прибытии из Нью-Йорка и столь же немедленно обзавестись телефоном.
Далее, без проволочек миновав таможню и пограничников, я уселся в «боинг» и взмыл над твердью земной, глядя в иллюминатор, где виднелось узкое и длинное, с тупо, как у самурайского меча, скошенным острием крыло самолета, бесшумно рассекающее облачную пелену.
Вскоре под крылом стылым свинцом зарябил океан.
Сбылось.
Я улетал в Америку.
ЧАСТЬ 3. СТОЛИЦА МИРА
1.
Поздним вечером, прилетев в нью-йоркский аэропорт Кеннеди и усевшись в желтое такси, я попросил шофера отвезти меня в какой— нибудь из бруклинских мотелей, находившихся поблизости от квартала российских иммигрантов.
