необходимым проявить свое присутствие при данном деловом разговоре.

— Эй, любезный… — Не вставая со стула, я перехватил кисть парня, вцепившегося в Изину верхнюю одежду. — Полегче. По— моему, коммерческие споры в этой стране решаются в судебном порядке, а не частным силовым давлением. Так что убери свою лапку.

— Надо говорить «пожалуйста», подонок, — поправили меня.

— Пожалуйста, подонок, — смиренно повторил я.

— Это кто? — не глядя на меня, спросил парень у Изи.

Вместо ответа тот издал какой-то беспомощный звук, обычно употребляемый для выражения своих мыслей крупными рогатыми животными.

— Я грузчик, — скромно представился я.

— Ах грузчик… — процедил парень. — Ну, тогда иди перекури, героизм не входит в твои обязанности.

— И по совместительству охранник этого человека, — учтиво продолжил я.

— О, это меняет дело, — озабоченно произнес второй парень, доставая из-под куртки граненые нунчаки темного дерева, соединенные гибким металлическим тросиком, закрепленным в узенько блеснувших хромом подшипниках.

Вышибала материальных ресурсов имел очень хороший инструмент для своей работы, это я уяснил сразу.

Попутно мной уяснилось и другое: сейчас последует удар деревом твердых пород по моему черепу, и главное — уловить мгновение, предшествующее контакту предметов живой и неживой природы.

Мизансцена оставалась прежней: Изя парализованно замер в обмякшей позе деморализованной жертвы, рука первого злодея крепко держала его ворот, а мои пальцы столь же крепко обхватывали запястье противника.

Нунчаки с присвистом описали в воздухе стремительную дугу. Я, не вставая со стула, подсек ударом пятки лодыжку воротодержателя, одновременно дернув его за руку резким движением книзу.

Ах, какая же это элегантная штука — айкидо, позволяющая точным расчетом направить силы недругов, устремленные на тебя, им же во вред!

Деревяшка точно и беспощадно вклеилась в стриженый затылок невольно прикрывшего меня вышибалы, кулем рухнувшего под стол, и тут же, не давая опомниться выведшему его из строя дружку, я плеснул очень горячий чай из кружки прямо в его удивленно разинутую пасть, что дало мне необходимое время для того, чтобы подняться со стула, миновать разделяющее нас пространство и, во избежание второго удара нунчаками, плотно приблизиться к агрессору, подсадив его на свое колено тем местом, что было наверняка нежнее его очерствелой души.

— Что ты сделал? — с ужасом вопросил меня Изя, глядя на неподвижно лежавшие в осколках разбитой посуды тела.

— Защитил свою жизнь, — сказал я, — честь и достоинство. Заодно выполнил служебные обязанности.

— Ты не представляешь, что теперь будет…

— Зато представляю, что было бы, — ответил я, подбирая с пола нунчаки.

— Они же меня на куски порежут…

— Давай обсудим эти проблемы не при посторонних, — сказал я, выволакивая за ноги громоздкое туловище слабо попискивающего гангстера с разбитыми яйцами к выходу из складского помещения.

Перетащив недееспособных амбалов во внутренний дворик дома, где валялись искореженные кузова разобранных автомобилей и всяческий бытовой мусор, я вернулся на склад.

Пригорюнившийся шеф сидел на табурете, напоминая своим видом восьмиклассницу после аборта.

— Без тебя домой не поеду, — прохныкал он. — У меня будешь жить, я тебе комнату дам…

Я направился в свою спальню за хранящимся под матрацем «макаровым», приходя к заключению, что впервые в жизни получаю такое обилие предложений о совместном проживании.

Мной не испытывалось никакого желания обрести приют в Изиных апартаментах, тем более этот человек был мне откровенно чужд самой своею сутью, но вот проводить его до дома, — глубоко подавленного визитом бандюг, я счел необходимым.

— А из-за чего, собственно, конфликт? — спросил я, влезая в кабину грузовичка.

— Да на ровном месте… попал! — удрученно отмахнулся Изя. — Из Питера позвонили: дай, мол, слезоточивый газ в баллонах, возьмем по три марки… Я обратился к деятелю одному… Просто спросил, может ли он контейнер подогнать…

— Понял, — кивнул я. — Контейнер подогнали, а заказчик соскочил. Теперь ты ссылаешься на неопределенность договора между тобой и поставщиком. А поставщик — на определенность… Так?

— Так, — тяжко вздохнул Изя, почесав лысину. — Вот и преподнесли мне подарочек на день рождения, — добавил с беспомощной злобой.

— У тебя сегодня день рождения?

— Таки да… — развел он руками. — Тридцать семь. И чувствую, как в жизни страны, так и в жизни отдельного человека, эта дата одинаково безрадостна…

— Не напускай мистики, — сказал я. — Позвони в полицию, здесь не Россия, монополия на рэкет принадлежит исключительно государству с его налоговой системой, и таких конкурентов это государство не потерпит.

— Понимаешь, — сказал Изя, — таки ты прав, но есть обстоятельство: полиция здесь защищает немцев, а для русских полиции тут нет. Заявление они примут, конечно, но вторым, и последним документом в деле может стать протокол осмотра трупа. А немцам это как-то по барабану: ну, криминальная разборка в русской мафии, большое дело! Да им бы пусть все эти русские, поляки, вьетнамцы, югославы друг друга перекокошили! Какая от них польза?

— Это точно, — сказал я. — От вас один геморрой.

— Ты на что намекаешь?

— А чего тут намекать? Ты что, умножаешь культурные или материальные ценности Германии? Платишь налоги?

— Мы, — произнес Изя с пафосом, имея в виду, вероятно, представителей своей нации, — понесли такие жертвы, что имеем тут право вообще на все!

— Вот это и заяви в немецкой полиции, — заметил я. — Пусть дадут тебе пожизненную охрану. Скажи: новые жертвы — значит, и новые переселенцы… И всех — ублажи. Пусть выбирают.

Собеседник смерил меня осуждающим взором, но ничего в ответ не произнес.

В доме Изи нас встретило праздничное еврейское застолье. Гости — в основном барыги с Кантштрассе и прочий торгово— криминальный люд, — рассыпаясь в поздравлениях, бросились зацеловывать припоздавшего коллегу-именинника, желая ему благ всяческих, и Изя несколько приободрился, отстранившись от тягостных воспоминаний о сегодняшнем инциденте.

Я был представлен гостям Изи как его деловой партнер, усажен за стол и снабжен тарелкой с первосортным закусоном.

Застольные темы можно было бы отнести к производственным: какой товар идет хорошо, какой плохо, кто кого обманул и кто сколько сумел заработать, что делать после вывода отсюда кормилицы-армии, и, наконец, остро волновал присутствующих вопрос о том, когда же наконец на покинутой ими родине к власти придут жестокие дяди и начнется планомерный убой оставшихся евреев, замена денег на талоны, закрытие границ и коммерческих ларьков.

Данный вопрос будоражил умы эмиграции, собравшейся в своей сплоченной компании, столь активно, что у меня невольно создалось впечатление, будто, не установись в ближайшее время в России кровавая диктатура, всех их постигнет жесточайшее разочарование в подло обманутых надеждах.

Человек с тремя подбородками, расплывшийся от жира, как кисель, увенчаный тремя золотыми цепями, видневшимися в умышленном, полагаю, разрезе рубашки, кривя губу, полюбопытствовал, негромко обратившись ко мне:

— А ты вроде… русский, нет?

— Да, — не стал отрицать я.

Человек с многозначительным удивлением приподнял кустистую бровь. Пробурчал себе под нос, как бы