— Они достанут меня, — грустно молвил Олег. — Не сегодня, Толя, так завтра. А я уже и успокаиваться начал, вот же дурак…
— Да, взъелось на тебя гэбэ основательно, — посочувствовал я.
— Причем тут гэбэ… — поморщился он.
— Ну а кто же?
— Страна, в которой ты родился, на меня взъелась!
— Объясни.
— Он слишком много знал — вот и все объяснение, — сказал Олег. — Ладно, придумаем что-нибудь, главное — информация получена, а значит, мы вооружены…
— Чем, лопатой?
— Оперативным знанием обстановки. Большой козырь, кстати. Учти на будущее.
— Я-то учту, — сказал я. — Но в гроб ты свое знание унесешь, если только не сдернешь отсюда. Причем в самое ближайшее время.
— Помоги, — произнес Олег. — Ну, слабо?
— Слушай, — сказал я. — Не знаю, чему вас там натаскивали в шпионских школах, но меня в сержантской учебке науку о побегах заставляли изучать дотошно. И я изучал. Тем более интересная наука, живая. И скажу тебе так: способов совершения побега — сотни, но нет ни одного, гарантирующего успех. Затем. Сбежать — одно дело. А вот скрыться от преследования — другое, не менее сложное. Как правило, длительность пребывания на воле у беглых составляет от получаса до трех суток… Посади сейчас под охрану меня, инструктора, я бы еще поломал голову, как сделать ноги… И не уверен, что получилось бы.
— Но ведь бегут же…
— Я тебе говорю о правиле, Олег, а не об исключениях. Крайне редких, кстати.
— Так! — сказал он. — О чем мы вообще, гражданин сержант? Что за тема разговора? Еще тебе не хватало брать на себя мои головные боли. Закончили! — И он отправился к бригаде, устанавливающей очередной столб.
На душе у меня было погано.
Я не мог помочь этому человеку. Ничем. И никак. А хотел.
Я не признавал игру без правил с теми, кого правила ограничивали.
Через несколько дней меня постигла беда: кэп угодил в госпиталь с обострением язвы, командование ротой принял на себя Басеев, и я, предчувствуя грядущее ограничение вольности своего режима, поспешил удариться во все тяжкие: срочно перетащил в зону двадцать ящиков алкоголя, свернул строительные работы и под предлогом поиска недостающих материалов интенсивно предавался рыбалке, купанию в канале и ловле питательных раков, тем более стоял август, и быстротечные прелести лета истаивали на глазах.
Труболет практически ежедневно таскал из частных хозяйств то кур, то гусей, одновременно наведываясь и в огороды, где вызревали помидоры с огурцами, так что качественной жратвой мы себя обеспечивали.
Наведавшись на колхозное поле и накидав в кузов початков молочной кукурузы, я уже намеревался возвратиться обратно к зоне, но тут убийца предложил нанести визит к бахчеводам-армянам, чье обширное, многогектарное хозяйство располагалось неподалеку.
— Может, пожертвуют единоверцы пару арбузиков? — высказал он предположение.
— Что вы! — отмахнулся Отец святой. — Такие жлобы!
— И чуть что — из берданок палят! — поежился конвойный Кондрашов, сжимая цевье автомата. — Опасно даже соваться!
— Едем! — решительно заявил Труболет. — Я на армянина токо так закошу… Примут, как родного!
Бродяга-полиглот действительно блеснул своим знанием языка и обычаев армянского народа: нас даже пригласили в сторожку, угостив чаем со сладостями, и, воспользовавшись расположение хозяев, Труболет выклянчил у них банку растворимого кофе, не уставая бубнить печальным голосом одну и ту же фразу, в которой единственным знакомым мне словом было «турма».
Отец Святой вдумчиво Труболету поддакивал, используя, правда, лишь междометия.
В итоге армяне навалили в кузов нашей машины целую гору арбузов, и мы, используя штык-нож, выданный Кондрашовым, дружно принялись за дегустацию даров донской степи.
— Витаминчики! — ликовал убийца, жадно вгрызаясь в сахаристую мякоть основательного арбузного ломтя. — Запасец на зиму!
— Очень полезный овощ! — соглашался Отец Святой, с лихорадочной поспешностью приканчивающий уже третий арбуз. — В нем много пользительных элементов.
— Например? — спросил, отирая травой липкие от арбузного сока руки, Олег.
— Ну… железо. Думаю.
— В таком случае и при таком аппетите, батя, — молвил Отцу Святому колесный вор, — сегодня вы будете какать гирями…
Труболет, также усердствовавший в поедании вкусной бахчевой культуры, вдруг неожиданно схватился за живот и побрел к близлежащим кустам, откуда вернулся с изумленной физиономией, доложив, что оправился непереваренной арбузной массой.
— Хоть подавай к десерту…
Наше идиллическое времяпрепровождение закончилось довольно-таки неожиданным образом из-за чрезвычайного происшествия, прецедент к которому создал колесный вор, выкинув по возвращении с бахчи совершенно непредсказуемый трюк…
Мы уже въехали в поселок, я управлял грузовиком под байки сидевшего рядом со мною в кабине Труболета, как вдруг раздался сильный удар по крыше кабины и вслед за ним истошный вопль Кондрашова:
— Стой, гад, стреляю! — И вслед за криком прострекотала автоматная очередь.
Покрывшись холодным потом, я нажал на педаль тормоза, тут же выскочив наружу.
На обочине, подтянув обеими руками к подбородку правую ногу, корчился колесный вор, подвывая в каком-то животном ужасе, помрачившим, видимо, его рассудок. Штанина его извалянных в дорожной пыли казенных брюк набухала густой черной кровью, отчего мне стало так дурно, что тоже хотелось подвыть ему в унисон, как загипнотизированной однообразным звуком собаке.
Нас окружили остальные зеки, облепленные ошметками разбитых арбузов, и подоспевший к своей жертве стрелок, составившие после моего резкого торможения единое целое, не сразу сумевшее разделиться на отдельные организмы.
— Ну и куда ты бежал, духарик? — молвил Кондрашов, смущенно кашлянув. — Эк, как тебя!.. Ну-ка дай посмотрю…
Колесный вор завыл на тон выше.
— Конец нам всем, бля буду! — сказал убийца, роясь рукой за шиворотом и доставая оттуда мятый початок кукурузы. — Отнырялись!
— У человека карточный долг, — объяснил мне Отец Святой. — Это шаг отчаяния, начальник…
Я понял: дурень проигрался в карты «блатным», компенсировать долг было нечем и для его списания требовалось либо покушение на самоубийство, либо на побег. Покушение правдоподобное. И с этой задачей прогоревщий картежник, без сомнения, справился.
Из ближайшего дома к нам выбежало перепуганное и одновременно возмущенное семейство местных жителей: одна из выпущенных из «калашникова» пуль угодила, пробив оконное стекло, в пятилитровую банку с вишневым вареньем, стоявшую посередине стола, за которым семейство предавалось мирному чаепитию. Понять праведное негодование гражданского населения было нетрудно.
Внезапно около нас остановился проезжавший мимо ротный «газик», из него выскочил, вытаскивая из кобуры пистолет, Басеев с оскаленной пастью бешеного волка — и закрутилось!
Раненного в ногу картежника отвезли в поселковую больницу, приставив к нему часового, зеков отправили на пристрастное дознание к «куму», а мной и Кондрашовым занялся лично Басеев, резонно обвинив нас в вопиющем нарушении правил несения караульной службы, грозя скорым судом и дисциплинарным батальоном.
