лупивших мне в потолок спросонья.

Но как и посторонним людям, так и близким описывал я внешнюю сторону своей работы, предпочитая секреты внутренней кухни оставлять при себе. Тут было две причины. С одной стороны, бахвалиться достижениями в хитроумной милицейской коммерции или оправдываться невозможностью отречения от нее было позорно и глупо, с другой – при всем цинизме окружающей нас жизни, ее торгашеской и хищнической сути, покорно принятой массами, многие из друзей Ольги, в отличие от меня, жили в ладу с совестью. То есть честно зарабатывая на хлеб насущный, пусть и черствый. И общаться старались с близкими по убеждениям и духу. А вот мне приходилось выкручиваться.

Деньги между тем сыпались на меня водопадом, Оля задавала вопросы, подозрительно щурясь в ожидании разъяснений, и мне пришлось соврать, что я консультирую в вопросах безопасности несколько серьезных компаний, для которых подобные дары – не более чем подачки.

– Но это же неправильно! – сказала она с чувством и подбоченилась, вздернув подбородок воинственно. – Это же аморально и мелко!

– Ты в театре какую зарплату получаешь? – урезонил ее я. – Ты на нее проживешь? Во-от. Поэтому снимаешься в сериалах, от которых саму тошнит.

– Надо будет проживу и на зарплату! От голода не помру, не война и не блокада. А сериалы есть и удачные, между прочим! О, а хочешь, я тебя консультантом устрою по милицейской теме, она сейчас самая модная… Много, конечно, не заплатят…

– К чему ты и пришла! – Поднял я палец. – Я тот же консультант, но с другим размером гонораров. Или ты думаешь, меня бандиты финансируют за сговорчивость и слепоту?

– В это – никогда не поверю! Все равно если бы ты представился мне при знакомстве уголовником с тремя судимостями…

– Э-э… Ну, и аллегории у тебя…

– Да, тут я хватила. У тебя глаза честные. Глубинно-честные. Такие не сыграешь.

– Это – да… Наверное… Какой из меня артист?..

Акимов устроил мне новую огромную квартиру, а когда при очередной встрече с вице-мэром тот поинтересовался моими текущими делами, я сказал, что совершенно не представляю, как обустроить новое пространство жилья.

– Какая чушь! – изрек вице-мэр. – Тебе позвонят мои люди.

Люди позвонили, и на следующий день в новостройке закипела работа.

– Дайте смету, – попросил я главу рабочего люда.

– Смета – проблема начальства, – ответил глава.

– Это не твоя проблема, – сказало начальство, то есть вице-мэр. – Не отвлекайся от службы на пустяки.

Служба между тем катила по накатанным рельсам, и наш правоохранительный паровоз, ведомый бодрым машинистом Сливкиным, под матюги его командных выкриков летел в неизвестность, сметая на пути и разбрасывая по зонам злоумышленников, зазевавшихся мошенников, а также подставленных под движение броневого бампера фигурантов политического заказа.

Подрывник Владик действительно сдал нам банду, закупавшую у него тротил. На счету банды было полсотни трупов убиенных ими коммерсантов и конкурентов, и мои опера без устали рубили кровожадных братков, набивая ими тюремные камеры. Вадик также послушно подыграл нам в версии инсинуаций со стороны «Днепра» к «Капиталу», изложенной Сливкиным доверительным шепотом во внимательное ухо вице-мэра. Как и следовало ожидать, последствия навета проявились незамедлительно. «Днепру» перекрыли кислород в мэрии, а нашему экономическому департаменту предложили детально изучить хозяйственные основы строительной корпорации. И – напрасно!

Уже при поверхностном анализе основ потянулись нити, ведущие к взяточникам в ту же мэрию, к их темным лавочкам, обналичивающим деньги для отцов города, и скороспелую инициативу расследования Сливкин немедленно прихлопнул, поменяв приоритеты и цели мероприятий устрашения.

Финансовая база «Днепра» состояла из капитала таможенного руководства, отмываемого на строительных площадках, и наши орудия, следуя воле наводчика, повернулись в сторону персон, ведающих потоками глобального экспорта и импорта.

Прямые ущемления персон были чреваты недовольством их покровителей-небожителей, а потому попаданий наших снарядов в высшие сферы Сливкин не допускал, нанося кинжальные удары по периферийным артериям криминального беловоротничкового бизнеса. Отчего конечно же резко иссякал животворный приток незаконных доходов в сферы, но претензии к нашей сугубо государственной деятельности могли выразиться лишь в адвокатском лепете и в заказных статьях демократической прессы.

Дельцы от таможни несли урон самолетами, вагонами и фурами конфискованных товаров, напрасно пытаясь подкупить твердокаменных оперов, настропаленных на абсолютную несговорчивость.

Неподкупность Сливкина впечатляла слабые умы, консервативный силовой блок пребывал в уважительном недоумении занятием столь твердой позиции, а шеф нашего экономического департамента, унылый верзила Есин, также адепт «колбасного» клана, умело дифференцировал ситуацию. Торговал свои индульгенции случайно попавшимся под руку таможенным жуликам, крутившимся возле большой игры на вольных случайных ролях, а весомый груз безжалостно конфисковывал, реализуя его на продажах в своих специализированных лавочках, им учрежденных и ему подотчетных. Сливкин, понятное дело, политике Есина не противоречил, ибо отвечала она их нерушимому партнерству и взаимопониманию.

Однажды, сунувшись ненароком в кабинет шефа во время отлучки секретарши, застал я там сцену скандала, вызванного разделом доходов, когда в оправдывающегося Есина с выкриком «Крыса ты голохвостая! Триста тысяч зажал!» полетела со стола пепельница, а следом за пепельницей чернильный прибор, и я затворил дверь поспешно и сел на стульчик у дальней стены, дождавшись, когда кабинет, неспешно и с достоинством поправляя узел сбившегося галстука, покинет наш главный борец с расхитителями государственно-капиталистической собственности. Холодный хапуга с пастью белой акулы и с ее же повадками.

Есин и я занимали равные по номенклатурному значению должности, но верховодство экономическим блоком в отличие от криминального было куда весомее и общественно признаннее. Ибо количество тиховорующего населения на всех нивах нашего народного хозяйства значительно превышало численность вымогателей, грабителей и убийц. Но кодекс, увы, сулил и тем, и иным места общего тесного проживания.

К тому же, раскрывая хозяйственные мухлежи, опера, как правило, выходили на бандитские группировки и сообщества, а мое ведомство, разоблачая группировки и сообщества, непременно натыкались на их экономические рычаги. Так что бандитизм и экономика, как я безрадостно уяснил, существовали в нашей стране как категории взаимно связанные и поглощающие друг друга.

В очередной раз из Америки приехала Лена. Новость об изменении моего семейного статуса ее не обескуражила, а напротив, обрадовала, ибо привезла она новость ответную, опасаясь моей ревнивой реакции на нее: Лена вышла замуж. И за кого! За сукиного сына Юрку, с кем благодаря моему невольному сводничеству установились у них отношения поначалу деловые и доверительные, а после – искренне- любовные. Нашли в этом мире друг друга две авантюрные натуры, соединившись в семейном союзе. Некоторая досада от такого известия меня, конечно, кольнула, но так, отстраненно. Жизнь, как ни крути, все расставила на свои места логично и справедливо.

– Выручай! – сказала Лена. – Меня дико подставил один ваш таможенный черт. Взял деньги, а товар переправил с задержкой, перепутав рейсы и указав мой адрес как адрес получателя. А я же в базе данных! Еле успела вывернуться. Едва груз забрала, все компьютеры замигали: контрабанда! Как ноги унесла – не помню. Скинула карго на склад, приезжаю домой, а там уже ФБР! Отовралась – чудом! Причем треть товара куда-то исчезла. Еще в Москве. Ну, звоню этому хмырю, а он меня посылает… Зажравшаяся морда! Ничего не знаю, вообще – больше никаких дел…

– И чем я могу помочь? Рассмотреть твою официальную жалобу?

– Зачем? Я тебе кое-что выставлю… Моя подруга бывшая, Верка, кокаин в Москву возит. Тоже, профурсетка, меня кинула… Познакомила ее с этим таможенным козлиной, они и спелись. Доли мне никакой, одна морока. Судьба, видать, такая. Я бы стерпела, если б не последний кидок… В общем, знаю, когда