Но теперь для своего спасения мне были необходимы всего лишь считанные часы, и я надеялся на их благополучное для меня истечение.
Я сделал главное, всецело и логично отработав свое алиби для ЦРУ. По двум направлениям: своему должностному изничтожению, вызванному непонятными переменами настроений в министерстве и в Администрации, и нависшей надо мной угрозой провала.
Наверное, мною руководила какая-то подспудная, неразличимая сознанием интуиция, но все свои финансовые и хозяйственные дела я начал тупо и целенаправленно решать на следующий день после ухода Ольги. И в это утро, когда пил кофе в своей квартире, посматривал на часы: в полдень мне предстояло убыть в аэропорт Шереметьево.
Откуда я вылетал в Америку, сдав ключи от квартиры новым ее хозяевам. Из всей моей недвижимости отныне здесь оставалась только могила отца.
Я понимал, что лечу к черту в пасть, но иного пути для себя не видел. Не объяснившись с ЦРУ, затерявшись то ли в российской глубинке, то ли в стране третьего мира, рассчитывать на свое хоть какое- нибудь благополучное будущее я мог, полагаясь на исключительное везение. Прощать соскочившим агентам их вольные финты никакая секретная служба себе не позволяла, толкая меня к единственному выбору, способному сохранить мне жизнь. Был еще один способ уйти от проблем: пуля в лоб. Но Господь завещал нам воздерживаться от самоубийства как от греха смертного. Да и чьи бы аплодисменты я заслужил, нажав на спусковой крючок? Этого равнодушного ко мне мира?
Таким образом, выбирая жизнь, я открывал новый горизонт, и для меня ничего не кончалось. И первым делом мне предстояла серьезная и конфликтная игра, в которой я надеялся выиграть, дабы продлить свое существование в подлунном мире.
Во имя чего?
Вероятно, как я вполне серьезно полагал, во имя воспитания в себе нового, более совершенного человека. То есть – во имя задачи Божьей, данной нам для ее многотрудного и бесконечного разрешения.
И без этой задачи жизнь наша не стоила ничего. И в ней заключался весь смысл человеческого пребывания в бытии. По моему глубочайшему убеждению.
ЭПИЛОГ
В Нью-Йорке я поначалу поселился у мамы, но вскоре сменил квартиру, ибо родительница преподнесла мне ошарашивающий сюрприз, связавшись с сектой иеговистов, уверовав в их постулаты и настойчиво потянув меня в их шарашку, куда уже сумела привлечь своего муженька.
Когда же я решительно отверг все ее поползновения к осуществлению вербовки, она стала мрачна, как вулканическая скала, цедила слова сквозь зубы и всем своим видом давала мне понять, что мое присутствие на территории ее местожительства категорически нежелательно.
Я откровенно, до глубокой депрессии расстроился. Свихнулась маманя! Умная, доброжелательная женщина, она еще могла хранить прежние поведенческие признаки, но душой ее руководил стылый всеразрушающий мрак, овладевший всем ее существом непоправимо и безнадежно. Боже, вразуми и спаси ее!
Хотя она-то добросовестно верила, что уже спасена духовным перерождением своим.
Так. Теперь – и мать в минус…
Я сменил квартиру, постепенно осматриваясь в новой обстановке. Естественно, позвонил Юре, сообщив о своем прибытии. И уже через пять минут он перезвонил мне, сказав, что необходимо срочным порядком увидеться.
Естественно, кто бы сомневался в такой необходимости…
Прибыл Юра не один, а в сопровождении, как я и предполагал, ответственного товарища. И то, что товарищем оказался мистер Скотт, ничуть меня не удивило. Все происходило в рамках предполагаемого мной сценария.
– Ну, хозяин, разливай за встречу, – бодрым голосом начал Юра, но тут же под долгим и выразительным взором мистера Скотта, сник, покладисто молвив: – А, впрочем, зачем я буду мешать вашей беседе? Пойду, пожалуй…
– Окажите любезность… – процедил Скотт.
И Юра, кивая любезно и улыбаясь вымученно, оставил нас наедине.
– Что случилось? – грозным голосом поинтересовался Скотт.
Я изложил ему свою версию событий, вывод из которой следовал лишь один: я бежал от неумолимо надвигающейся на меня тени провала.
– Как фамилия этого милиционера, разоблачившего вас? – прищурился Скотт.
– Миронов.
– А что, как вы думаете, способствовало аннулированию вашего нового назначения?
– Это уж вам виднее… Ведь с вашей подачи…
– У нас нет информации, – проронил он. Покачал головой. – Странно, все очень странно… А как же ваша семья?
– После моего карьерного краха моя жена глубоко разочаровалась в моей персоне, – ответил я правдиво, лишь чуть сместив временные рамки. – Если раньше благодаря своей должности я был хоть как- то адекватен ее сиятельному общественному статусу, то отныне превратился в фигуру серую и никчемную. И она быстро утешилась с иным претендентом на супружество.
– Вот так поворот! – с чувством произнес он.
– Господин Скотт, – вступил я. – Вы без сомнения внимательно изучили мою личность и понимаете, что я никогда не собирался покидать Россию. И от того, что я здесь, в вашей юдоли, восторга мной не испытывается никакого. Но я просто спасаю свою жизнь. И прошу помочь мне с документами.
– Но вы же ничего не сделали для нас… – развел он руками. – Даже наоборот… Там где присутствовали вы, была завалена вся работа… Ходоровский, «Риф»… Это прецеденты, не скрою, для серьезных подозрений относительно вашей добросовестности…
– Есть другие прецеденты, – сказал я. – Во-первых, Миронов способен соблюсти паритет. Во-вторых, пока я нахожусь в распоряжении кадров, я взял с собой московский телефон и буду на связи с министерством. Так что еще не потерян для вас как перспективное должностное лицо в России. В-третьих, с моей подачи, пусть я был использован втемную, «Риф» отработал многие интересующие вас персоны, и работа эта уже иными силами, но продолжается, дураку ясно. Это – заслуга, нуждающаяся в поощрении. А теперь последнее, эмоциональное. Куда лучше, считаю, принять в страну человека с деньгами, без криминальных наклонностей, с высшим образованием, нежели очередного кубинского беженца, которого придется поставить на социальное довольствие, а вскоре – на полицейский учет…
– Я не верю, что, получив документы, вы в необходимый нам момент не откажетесь от возвращения в Россию… – прозорливо парировал он.
– Тогда я пойду иным путем, – сказал я. – Тут моя мать, гражданка США, тут адвокаты, способные оправдать мой приезд под чужим именем разного рода аргументами… Вам это надо?
– Хорошо, – вздохнул Скотт неприязненно. – Но если вы и получите документы, то на другое имя.
– Да хоть на имя Христофора Колумба!
– Вы думаете, это вызовет у кого-то здесь удивление? – дернул он уголком губы насмешливо.
– Да, ваш обыватель, мягко говоря, к ассоциативному мышлению не склонен, эрудицией не отмечен, а чувство юмора у него пещерное, – согласился я. – Но управляют им умы весьма гибкие и интеллектуальные, что примечательно. Сподоблюсь на комплимент: вы тому – наглядный пример.
– Вы тоже парень не промах, – удрученно промолвил Скотт.
На чем и расстались.
И вот уже два года я живу во Флориде. У меня приличный дом с бассейном и с собственным причалом
