чернильницу, а затем ткнул в живот доктора горшок с кактусом. Безобразие пресекли шкафообразные санитары, уволокшие несостоявшегося орденоносца в ватный карцер.
– Ну, как дела? – осторожно поинтересовался Гога у вернувшегося страдальца.
– И ты меня спрашиваешь, сука? – со зловещей улыбочкой ответил тот. И вдруг вытащил из-за пазухи длинный кухонный нож.
Откуда он взял-то его?
Между тем Подвидов, по-прежнему нехорошо усмехаясь, повертел нож перед нашими носами. И – пожелал всем спокойной ночи.
Дверь в нашу палату уже была закрыта изнутри, и предстояло выбирать: или стучаться, вызывая дежурных санитаров, или рискнуть молодыми жизнями, оставшись в ночной темени с вооруженным, горящим жаждой мести сумасшедшим.
Пришлось колотить в дверь, что вызвало переполох в нашей палате.
– Так вы еще, сволочи, и спать не даете?! – подскочил на кровати Подвидов и, выхватив страшный тесак, ринулся на нас, отчаянно отбивающихся от него подушками.
Узрев оружие в руках безумца, ангел завопил, как сирена при воздушном налете, и взвился на тумбочку, разбудив Бога, вцепившегося зубами в лодыжку Подвидова.
«SOS» из больничной ночи был услышан всей дежурной сменой, и санкции последовали незамедлительно: утро застало нас, обколотых и благостных, привязанными за ноги и за руки к рамам кроватей.
Собрался высокий врачебный консилиум.
Мы с Гогой лежали-помалкивали, Подвидов грязно, хотя и вяло, агонизирующе, материл весь белый свет, а наш вседержитель интеллигентно и сонно отвечал на вопросы врача.
– И когда, собственно, вы почувствовали себя Богом? – вопрошал врач.
– Когда я стал молиться и вдруг понял, что разговариваю сам с собой… – последовал вдумчивый ответ. – И с тех пор душа моя непрерывно скорбит о слепоте человечества, погрязшего в кромешности своего зла, в его несокрушимом капкане…
– Вот и у меня тоже… – внезапно откликнулся Ангел.
– А у вас-то с чего? – неприязненно озаботился врач, покосившись в его сторону.
– Так… ведь это я – Бог!
Видимо, события прошедшей ночи каким-то образом повлияли на личностную самооценку нашего сотоварища.
Бог-старожил недоуменно обернулся в сторону своего бывшего евангелиста. Вопросил с оторопью:
– Как?.. И ты?..
Выносивший за нами утки волонтер, смиренный косарь от армейской повинности, обыкновенно не произносящий ни слова, с каменным лицом целиком погруженного в себя страстотерпца, не удержавшись, прыснул крысиным смешком, разрушив таким образом всю суть своей легенды.
– Этого говноносца – в часть! – рявкнул глава консилиума, злобно шевеля кустистыми бровями. – Раскололся, симулянт! Разведчика – в карцер! А с этими антисоветчиками… Волчий билет в зубы, и – чтоб дух их растаял!
На этом моя армейская эпопея крайне благополучно и скоропостижно завершилась. Чему я был несказанно рад. Ведь если сравнить жизнь с книгой, то армия – это две страницы, вырванные на развороте интереснейшего сюжета!
Я попал на учет в психдиспансер и в анналы районного КГБ, при этом давно и прочно числясь на контроле местной милиции и вышестоящих над ней инстанциях. Что, в общем-то, не огорчало. Ущемление в части некоторых прав не ограничивало основную свободу действий.
Да… было о чем мне вспомнить, сидя за чиновным столом в Министерстве внутренних дел, ох было!
Генерал вызвал меня к себе под вечер, когда все шестерки из его своры, куда, впрочем, на щенячьих правах входил и я, посматривали на часы, не чая, когда сиятельный начальник наконец-таки свалит и можно будет разойтись по домам, к женам и телевизорам.
Подобного рода вызов породил в стае немало разного рода версий и недоумений, ибо с чего большому шефу понадобился какой-то мелкий майор? Но когда генерал-полковник распорядился принести чай для двоих, а затем еще печенье и конфеты, в головах челяди бесповоротно утвердилось: неспроста! И даст нам еще этот племянник вице-премьера жару, проявит свою сущность, маскируемую ролью безропотного простака!
Все это я без труда прочел на бесстрастных мордах стражей приемной, когда в пугливом образе покорного пса, не ведающего, каков будет каприз хозяина, посеменил к высоким двойным дверям его покоев.
Тучный лысоватый шеф, одетый в гражданский костюм, крутился в своем кресле, беспечно разговаривая с кем-то по телефону – одному из десятка, подобно боевым машинам в походе, расставленных на приставном столике. Небрежно махнул мне рукой, затем матюгнулся в сторону своего собеседника, мол, занят, отстань, и указал мне на кресло – ближайшее к нему за столом заседаний.
– Ну, Юра, как служится?
– Замечательно, товарищ генерал…
– Не скучно у нас после «земли»?
– Это – есть… – произнес я осторожно.
– Ну, в принципе да… – внезапно озаботился он, надув щеки. И, выждав, когда секретарша установит поднос с чаем и затворит за собой дверь, продолжил, усаживаясь напротив: – Отзывы о тебе положительные, работник ты дисциплинированный, коллективом принят… Но если скучно, давай подыщем тебе местечко погорячее, тем более есть тут перспективы развития, будем некоторые службы укреплять…
– Как скажете, – промямлил я.
– Ну, это я подумаю. – Крепкими волосатыми пальцами он разломал румяную баранку, прихлебнул чай, выдохнув горячий парок. – Может, коньячку? – предложил доверительно, с подмигом.
– Да ну что вы… – Я искренне испугался. Выйди я с запахом в приемную, наживу десяток врагов.
Он усмешливо посмотрел на дверь. Качнул головой понятливо. Вновь взял бараночку – одноразовый эспандер.
– Ну, в общем-то, верно, – заметил с добродушием. – Чего на волков говядиной дышать? Если брюхо не порвут, то холку натреплют. Но ты, коли чего – не дрейфь, знаю я этих интриганов продуманных… Лично ко мне и без стеснений, я их всех рассужу… – И кулачком маленьким, но твердым пристукнул по столешнице, опасливо екнувшей.
Я вдумчиво кивнул, полагая, что разговаривать со старшим по званию лучше всего молча.
– Скажу прямо: помощь твоя нужна, – непринужденно продолжил он. – Ты чай-то пей, не брезгуй…
– Да что вы…
– А я вот что: остро необходима поддержка Николая Ивановича по деликатному вопросу.
До меня мгновенно дошло: я должен оказать протекцию кому-то или чему-то через своего якобы дядю. Кранты. Можно писать рапорт. Прямо сейчас. После чая с баранками. Дескать, принесите счет, все было вкусно.
– Какой вопрос? – спросил я недрогнувшим голосом.
– К нему в аппарат утверждают некоего Федяевского, – как по-писаному продолжил он. – Николай Иванович в курсе, но… Есть, короче, доброжелатели, сеются сомнения всякие, а Федяевский – мужик стоящий и крепко в дальнейшем поможет. Нам поможет! – добавил глубокомысленно. И указал пальцем мне в грудь со значением, а после перевел его на себя. – Это я тебе отвечаю.
Такая его доверительность и прямолинейность, как я сразу же уяснил, предусматривала ответ, исключавший всякую обтекаемость формы и лукавства в содержании. И даже неверный тон ответа означал начальственное разочарование в моей персоне и дальнейший карьерный провал.
