подоконнику, — выходить все-таки удобнее через дверь. И помните, самое главное — отобрать у него эту проклятую шарманку. Ах, почему я не сломала ее, когда была такая возможность!

— Так что же такого в старой шарманке? — удивился Лабух.

— Говорят, что Великий Йохан, а он в молодости был порядочный сумасброд, спрятал в шарманке нечто ужасное. Нечто такое, что заставляет людей забыть обо всем и делать так, как прикажет шарманщик. Потом Йохан одумался и стал городским органистом. Ну, чего же вы ждете, молодой человек? Ступайте!

Черная Шер улыбнулась напоследок умной тетушке Эльзе зелеными глазами и заняла свое привычное место на Лабуховом плече.

Выходя из комнатки, Лабух подумал, что легенда о хабуше, владеющем Истинным плачем, имеет под собой совершенно реальные основания. Только было все гораздо проще. Бродячий шарманщик был не только гениальным музыкантом, но и механиком тоже. Он не только сочинил Истинный Плач, но и ухитрился упрятать его в шарманку, с которой странствовал по белу свету до тех пор, пока не собрал достаточно денег, чтобы превратить свой родной хутор в небольшой уютный городок.

За нотной библиотекой оказалась целая анфилада комнат, стены которых были увешаны потемневшими от времени картинами, изображавшими чинных бюргеров и бюргерш в церемонных позах. На полу громоздились горы паркетных шашек, стояли какие-то ведра, в некоторых комнатах стены серо сияли свежей штукатуркой. Похоже, в здании затевался ремонт. Бюргеры и бюргерши взирали с портретов на временный беспорядок с хозяйственным неодобрением. Большие двухстворчатые двери в конце анфилады были заперты на замок, но Лабух отыскал почти неприметную маленькую темную дверцу и открыл ее. За дверцей находилась чугунная винтовая лестница, круто уходящая вниз. Спустившись по ней, Лабух отворил еще одну дверь и оказался, наконец, на Домской площади.

Над площадью, расположившейся между лапами-пристройками старинного собора, разносились слегка гнусавые, астматические звуки играющей шарманки. Наверное, именно они, эти изжелта-зеленоватые звуки покрыли патиной бронзовые фигуры тихо бормочущего фонтана в центре площади. Кажется, эти фигуры представляли собой аллегории городских ремесел, во всяком случае, Лабух точно узнал кузнеца у наковальни, булочника с круглым хлебом в руках, могильщика с лопатой... В центре фонтана располагалась сидящая на скамейке фигура, положившая длиннопалые руки на клавиши органного пульта. Струи воды, вырывавшиеся из бронзовых органных труб, изгибались красивыми перьями и орошали статуи горожан. В противоположной стороне площади, там, где был небольшой скверик, стояла группка людей, чем-то похожих на бронзовых фонтанных истуканов, но, в отличие от последних, безусловно, живых. В центре стоял немолодой, потешно одетый человек, истово вращающий ручку громадной старой шарманки. У ног шарманщика, на расстеленном на брусчатке клетчатом носовом платке возвышалась внушительная кучка монет. Время от времени в толпе, окружавшей Йохана, происходило движение, и к кучке с тяжелым звяканьем прибавлялась еще монетка. Вершина кучки состояла преимущественно из медных монеток, средняя часть из серебра, а основание — из тяжелых золотых кругляшей. Видимо, наличные деньги у слушателей заканчивались, потому что звяканье раздавалось все реже и реже.

Лабуху до сей поры не доводилось ни видеть шарманщиков, ни слышать их игру, поэтому он решил отложить подробный осмотр исторического фонтана и присоединиться к небольшой толпе, окружавшей мятежного органиста Йохана.

Гитарист втиснулся между толстой теткой в чепце и переднике и прыщавым юнцом, обряженным в невообразимые облегающие штаны нежно-яблоневого цвета, и стал смотреть и слушать.

На породистом, бледном от постоянного пребывания в полумраке собора лице шарманщика разливалось неземное блаженство. Такое лицо бывает у человека, добравшегося наконец до места назначения и, вдобавок, совершенно бесплатно получившего там кружку пива. Такое лицо бывает у человека, освободившего свои усталые ступни от тесных парадных ботинок, у человека счастливого, у человека балдеющего. И еще такие лица бывают у людей, которым бешено везет в карты.

Шарманка между тем продолжала издавать протяжные осенние звуки, пахнущие облетевшей листвой и трухлявым деревом. На верхней доске коричневого, покрытого потрескавшимся лаком ящика деревянные, ярко раскрашенные куколки разыгрывали целое представление. Куколки сажали в игрушечные печки с шелковыми трепетными огоньками маленькие буханки хлеба, куколки пряли и ткали, была даже куколка- шарманщик, вокруг которой собралась небольшая толпа куколок-зевак. Несколько куколок стояли вокруг миниатюрного гроба, потом подняли его и, под печальные звуки шарманки, понесли куда-то. Слушатели, словно завороженные, стояли и внимали.

Лабух заметил, что даже небо над городком вроде бы потемнело, но не искушающе-таинственно, как бывает летним вечером, а тоскливо, словно его накрыли корочкой черного хлеба. Неподалеку от величественного здания собора стояла пригорюнившаяся Машка с дремлющим водилой за рулем.

Поначалу стоять и смотреть было интересно, потом Лабух слегка заскучал, да и Шер как-то забеспокоилась, и принялась мяукать, впрочем, довольно гармонично перекликаясь со звуками, издаваемыми шарманкой. Истинный Плач на Лабуха если и подействовал, то в сторону скуки, потому что желание остаться в этом милом городке и встретить здесь старость пропало. Уйти, однако, было почему-то неудобно, кроме того, Лабух вспомнил просьбу тетушки Эльзы, и вдохнув, шагнул к Йохану и положил руку ему на плечо.

Шарманщик открыл зажмуренные глаза и, не прекращая мерно крутить ручку шарманки, перемалывающей в труху этот, в сущности, веселый летний вечер, дымными глазами посмотрел на Лабуха.

— У меня отпуск, — не прекращая балдеть, сварливо сказал он, — отвали!

Шарманка явственно икнула, но выправилась и, как ни в чем ни бывало, запиликала снова. Дернувшиеся было слушатели опять прилипли к своим местам.

Шер спрыгнула с Лабухова плеча и принялась сосредоточенно обнюхивать деревянный костыль, на котором стояла шарманка.

— Послушайте, Йохан, — Лабух старался быть предельно любезным, хотя после «отвали», сказанного Йоханом, можно было бы и не церемониться. — Не вернуться ли вам обратно, в собор? Я, право, не совсем понимаю, что у вас тут происходит, но одна милая старушенция просила вправить вам мозги, что я непременно и сделаю. Не хочу разочаровывать старушку. Хотя, я вижу, вы вошли во вкус.

Йохан снова посмотрел сквозь Лабуха, потом дернул за какой-то штырь, торчащий наверху деревянного лакированного ящика, и шарманка загнусавила еще громче. Шер откровенно развратно мяукнула в ответ.

Почему-то Лабуху это совсем не понравилось.

— Ты кончай мне кошку растлевать! — возмутился он. — Подумаешь, отпуск у него! Отпуск — это еще не повод, чтобы нагнать на всех тоску. Брось этот ящик, вернись к органу, и все будет в порядке!

— Как хочу, так и отдыхаю, — с достоинством ответил Йохан. — А ты кто такой, и какое тебе, собственно, дело?

— Я боевой музыкант, — с гордостью отрекомендовался Лабух, — и, смею надеяться, кое-что в музыке понимаю.

— А я — городской органист, — сообщил Йохан, — и, смею вас уверить, что в здешней музыке вы ни черта не понимаете. Так что лучше ступайте себе, сударь, туда, откуда пришли, или еще куда подальше, и не мешайте мне делать то, что я делаю!

— А что ты, собственно, делаешь? — спросил Лабух. — Головы людям дуришь своей шарманкой? А в городе без твоего органа завтра черного хлеба не сыщешь. Безответственный ты человек, Йохан, и больше ничего!

— Отвали! — упрямо повторил Йохан. — Пускай они посмотрят на себя со стороны, может быть, что-то и поймут.

Лабух подумал, что если все, что рассказала тетушка Эльза, правда, то и это занятие Йохана не такое уж бессмысленное. Фигурки на шарманке вели себя именно так, как должны были, по мнению старушки, вести себя добропорядочные граждане. Так что Йохан и впрямь был в каком-то смысле бунтарем и подстрекателем, потому что, вместо того чтобы заниматься своим прямым делом, то есть играть городскую жизнь по нотам, написанным его великим предком, занялся игрой в куклы. Хотя, по правде говоря, жители города, с интересом наблюдающие за разыгрывающимся перед ними кукольным действом, очень мало походили на революционно настроенную толпу, напротив, похоже им очень нравилось смотреть на себя со