на долю сестер возможность. Прасковья Федоровна уже сошла к этому времени на положение второстепенной родственницы. Место царицы принадлежит Екатерине I, и у Екатерины есть свои дочери. Это их судьбой предстоит в первую очередь заниматься Петру. Да и Петр не скрывает недовольства племянницами. К чему свелись все дипломатические усилия, когда Анна овдовела сразу после свадьбы, и только непреклонное решение Петра заставляло ее жить в Курляндии, без власти и средств, которые скупо и редко ей выдавал русский двор. Екатерина и вовсе, прожив несколько лет с герцогом Мекленбургским, самовольно вернулась со своей единственной дочерью (опять дочерью!) в Россию. Ее не остановил и гнев Петра: не ужилась, и все тут. Но две неудавшиеся герцогини — это уже было слишком.

Правда, с возвращением Екатерины Иоанновны, кажется, по-новому оживает Измайлово. Екатерина старается заманить в него побольше гостей. Но едут они, особенно из числа иностранцев, неохотно: хозяйки скудно кормят, а то ненароком и вовсе забывают поставить столы. Конечно, помогают театральные представления. Екатерина и Прасковья Иоанновны сами занимаются ими, набирая исполнителей из числа знатных и из прислуги, возясь с текстом и с гримом. Но и здесь сказываются всегдашние измайловские нехватки — нет специальных костюмов (у гостей приходится срочно отбирать парики!). Свет горит только на сцене, и при закрытии занавеса зрители погружаются в полную темноту. Еще хуже с обязательными для придворных празднеств танцами.

Танцевать негде. Приходится использовать спальни всех обитательниц — старой царицы, которая, лежа в постели, присматривается к развлечениям, самой Екатерины и прежде всего Прасковьи. У Прасковьи проходная комната, и волей-неволей прислуга и гости всегда снуют около ее кровати.

«Капитан Бергер, провожая меня с графом Бонде, — записывает в дневнике приехавший со свитой герцога Голштинского камер-юнкер Берхгольц, — провел нас через спальню принцессы, потому что, за теснотою помещения, другого выхода у них и не было. В этой комнате мы нашли принцессу Прасковью в кофте и с распущенными волосами; однако же она, несмотря на то, встала, встретила нас, как была, и протянула нам свои руки для целования».

В другой раз, когда Берхгольц оказывается в Измайлове с радостным для сестер известием о возвращении Петра из поездки в Астрахань, Екатерина Иоанновна, рассказывает он, «повела меня также к своей матери и сестре, которые со всеми их фрейлинами лежали уже в постелях. После того я должен был подходить с герцогинею к постелям фрейлин и отдавать им визиты. Они лежали, как бедные люди, одна подле другой и почти полунагие». Ничего не скажешь, своеобразно повернулась пресловутая теремная жизнь!

И вот как раз в эти годы все сильнее начинает меняться характер Прасковьи Иоанновны. Под предлогом нездоровья она все чаще уклоняется от ассамблей, присутствует на них как зритель. Даже танцевать ее может заставить только прямое требование Петра. Но царица Прасковья умерла, и почти сразу разражается скандал с Дмитриевым-Мамоновым. Прасковья не пожелала считаться ни с какими придворными условиями и традициями. Да и выбор ее пал не на царедворца. Мамонов отличился редкой храбростью во время войны со шведами, был одним из руководителей Военной коллегии и составителем «Воинского артикула». Испанский посол отмечает в своих донесениях его недюжинный ум, характер, суровость. Придворным лоском Дмитриев-Мамонов не обладал. Но, несомненно, его появление укрепило позиции Прасковьи.

После смерти Петра перед царевной начинают открыто заискивать. Ей увеличивают содержание, а Мамонову — его оклад. И снова черта характера — Прасковья не торопится поновить Измайлово, обставить комнаты, в которых продолжает жить, не занимается туалетами. Зато в Измайловской летописи все чаще начинают мелькать имена недовольных, которых, по-видимому, приводило сюда разочарование политикой наследников Петра.

Екатерине I (а ведь современники убеждены, что не ее, но свою старшую дочь хотел видеть на престоле Петр) наследовал, согласно завещанию императрицы, продиктованному Меншиковым, сын царевича Алексея, Петр II. Но со смертью Петра II в 1730 году дорога к власти оказывается открытой для многих. Судьбу следующего монарха решает Верховный тайный совет, и решает не в пользу Прасковьи, хоть ее кандидатура и обсуждалась. «Причина исключения Екатерины Иоанновны, — замечает о третьей сестре современник, — заключалась в опасении, которое возбуждалось твердостью ее характера и решительным умом». Вот тебе и любительница театральных представлений и танцев! Прозябающая в курляндской нищете Анна представлялась более покорной и спокойной правительницей.

Итак, Анна Иоанновна. И в эти напряженные дни февраля 1730 года, когда в Курляндию уже выехал посол с сообщением об избрании, а Феофан Прокопович торопится восславить новую монархиню с церковных амвонов, прусский королевский посланник сообщает, что «герцогиня Мекленбургская Екатерина Ивановна и ее сестра великая княжна Прасковья Ивановна тайно стараются образовать себе партию, противную их сестре императрице».

Правда, внешне все проходит вполне благополучно. Спустя две недели после донесения прусского посланника Анна Иоанновна торжественно вступает в Москву, и в шествии принимает участие предшествуемый литаврами и трубами отряд кавалергардов под командованием Дмитриева-Мамонова. Чем не семейная идиллия для непосвященных! Но на самом деле до идиллии куда как далеко.

Анна избрана на престол на основании подписанных ею «Кондиций», устанавливавших ограничение ее власти Верховным тайным советом. В случае их нарушения она теряла право на престол. И вот Екатерина Иоанновна выступает в роли человека, который усиленно советует новоявленной императрице уничтожить «Кондиции», согласившись на предложение съехавшегося в Москву по поводу коронационных торжеств дворянства принять самодержавную власть. Что имела в виду старшая сестра — интересы Анны Иоанновны или возможность одним росчерком пера лишить ее престола? Молчат документы. Молчат современники и в лучшем случае излагают факты. Голые факты.

Но вот ранним летом того же года, при переезде новой императрицы в Измайлово падает замертво с лошади командовавший почетным эскортом Дмитриев-Мамонов. Паралич — утверждают официальные документы. Случайность ли? — сомневаются современники, шепотом называя имя начальника Тайной канцелярии Андрея Ушакова. Уж если считали его причастным к смерти Петра, то не приложил ли он и здесь своей страшной руки? При всех наследниках Петра тайный сыск оставался ушаковской вотчиной.

Позднее акты тайного сыска засвидетельствуют, что среди привлеченных по делу «факции» были и старые сотрудники Дмитриева-Мамонова. Анне понятны действия сестер, но она не может расправиться с ними. Не из-за родства — какое оно имело значение перед лицом власти! — только из-за поддержки и связей, которыми те располагали. А «факция» в это время развивается, крепнет, ее члены все чаще встречаются в измайловской церкви. Их активность нарастает вместе с народным недовольством.

Цели — они у царевен и членов «факции» одинаковыми быть не могли. Конечно, дворцовый переворот, смена царицы, но для одних за этим стояла только личная власть, для других — обновленная, улучшенная организация государства. К тому же без царской державы и члены «факции» еще не могли себе представить Россию. Таково условие времени.

Но вот годом позже — и тоже на редкость кстати! — умирает Прасковья Иоанновна. Все иностранные дипломаты получают специальное извещение о ее якобы давней и тяжелой болезни. Якобы — потому что такой разговор возникает впервые. Может, и здесь все не так просто? Кстати, почему Анна Иоанновна сразу торопится изъять из частных рук все портреты Прасковьи? Так поступали только с прямыми врагами.

Именно после смерти Прасковьи Иоанновны начинается поголовное истребление «факции» тайным сыском, хоть предатели много раньше сделали свое дело и начальник Тайной канцелярии уже располагал некоторыми именами. Апеллировать к Прасковье Иоанновне бесполезно. Называть ее имя как члена царской семьи опасно. Зато связи с ней волей-неволей всплывали на страницах протоколов тайного сыска. Царевна явно помогла рождению «факции» и ее действиям — человек, вышедший из «глухомани» ХVII столетия и уверенно переступивший в новый век.