— И тебе недостаточно?

— Нет, как видишь, раз тебе приходится мне это повторять. Тогда скажи мне... Предупреждение исходит от тех же людей, что воспользовались услугами префекта ночных стражей? Конечно, слышать это из твоих уст гораздо приятнее, чем от Кассия Лонгина. У него такой омерзительный рот, какой только можно себе вообразить...

— Послушай! — сказала она. — У меня подписанный контракт с Лацертием на игры. Он приезжал ко мне в Карфаген, вот почему я в Риме с моими людьми и лошадьми и не подозревала, что происходило вокруг него и Менезия. Лишь только знала, что он был владельцем той Металлы, с которой мне предстояло биться... Я — свободная женщина, в отличие от унаследованной тобой рабыни. И я ничего не должна Лацертию, кроме того, что записано в контракте. Лацертий заплатил мне огромную сумму. Ведь я одна могу помериться силой с твоей возницей. И мне хотелось выступить на арене столицы империи в день открытия амфитеатра Колизея. И убью Металлу на самой большой и красивой арене, которая когда-либо существовала, а потом вернусь в Карфаген и больше биться ни с кем не буду... А в остальном, как, например, сегодня вечером, есть желание, и я говорю... А желание есть, и очень большое, как ты мог заметить, — улыбаясь, закончила она.

Сулла задумался на какое-то время, затем спросил:

— А почему ты так уверена, что убьешь Металлу?

— Неподалеку от Карфагена, один день езды на лошади, находится лес. В нем живет человек, долгие годы бывший любовником моей матери, и предсказывает будущее. Он всегда беспокоился обо мне, хотя я не его дочь. Я всегда знала наперед, что меня ожидает. Перед тем как подписать контракт Лацертия, я поехала к нему, и он сказал мне, что я убью свою римскую соперницу и вернусь живой и невредимой...

Сулла подумал о Металле, которая лежала в горячке после наказания кнутом, и ничего не сказал.

— Предупреждал меня о том, что встречу человека и он всколыхнет мою душу. И мое сердце забилось... Я хочу спасти тебя. Люди Лацертия так заняты своими махинациями и кознями, что часто высказываются при мне, как будто я дурочка, годная только для выступлений на арене. И мои люди также общаются с челядью Лацертия, а потом докладывают мне. Вот я и в курсе, что они хотят тебя убить. Не важно, как это случится, но это произойдет, и раньше, чем завершится эта неделя, как мне сказали... Больше ничего тебе не скажу... Поэтому прошу, не выходи отсюда до завтрашнего утра и позволь увезти к себе в Карфаген. Никто ничего не узнает, там и дождешься меня. У меня все устроено так же, как и здесь. Большой дом, сады и девушки... — Ашаика указала здоровой рукой на ковер, где спала ее нагая служанка. — Они скрасят твое ожидание. Я знаю про твою ферму в Галлии. У меня у самой много поместий в Африке, и ты займешься ими, если тебе это нравится. Там тоже растет зерно и много солнца зимой. Не то что в твоей стране! — Она прервалась на некоторое время, а потом добавила: — И я буду любить тебя.

Сулла по-прежнему хранил молчание.

— Я буду любить тебя, потому что хочу жить и не ищу больше смерти.

Она ждала от Суллы ответа.

— А твой лесной прорицатель, — спросил тот с иронией, — не сказал тебе, будет ли тебя тоже любить тот человек, которого полюбишь в Риме ты?

— Нет! — ответила она, силясь улыбнуться.

— И не любопытно было его расспросить? — улыбнулся он в свою очередь.

— Тоже нет! И представь себе, не хочу знать. Люблю мечтать до последнего момента...

Сулла взял ее за руку.

— Ты красива и благородна. Меня тронула твоя забота. Но я должен закончить то, что начал. Не сердись. Ты сама долгие годы рисковала своей жизнью. Ведь никто не принуждал тебя. Ты могла бы и не подписывать контракт с Лацертием. Что до меня, я обязан исполнить предсмертную волю Менезия. После, как и ты, я остановлюсь.

Она не позволила ему убрать руку со своей руки и снова притянула его к себе.

Сулла смешался с потоком людей, направлявшихся в Рим по Аппиевой дороге. Все время спрашивал себя, не правду ли говорила прекрасная Ашаика. Или все-таки действовала она по указанию Лацертия. Префект ночных стражей на свой манер, но первым посоветовал ему покинуть город. Даже попытался покончить с галлом там, в «Двух жаворонках».

Но завещание Менезия, оглашенное несколько дней спустя, все изменило. И самым совершенным образом — превратив Суллу в наследника Менезия. Теперь же убийство бывшего офицера-легионера, который к тому же поклялся найти отравителей патриция, вызвало бы невиданный скандал. Итак, пришлось интриговать вокруг Тита Цезаря, этого императора, не желавшего больше крови у своего трона, когда тот поинтересовался, что же случилось с кандидатом на пост трибуна незадолго до выборов. И второй труп — это было бы уже слишком.

Его недоброжелатели должны были учитывать все обстоятельства. Если предупреждение карфагенянки исходило от них, то они ясно давали ему понять: вот тебе декада, отказывайся от мести и уезжай прочь. Значит, у Суллы было всего десять дней на то, чтобы разведать дорогу к убийцам Менезия. Тот несчастный, которого он бросил в ларь для зерна в конюшне «Двух жаворонков», назвал имя сутенера Ихтиоса. Он принимал участие в отравлении Менезия. И нужно начинать с самого Ихтиоса, и сегодня же вечером.

Галл вскоре добрался до одной из промежуточных станций, которые были расположены на всех римских дорогах в пределах империи: там путешественники могли найти все необходимое. Эта же, находившаяся неподалеку от столицы, на Аппиевой дороге, имела исключительное значение. Многочисленные харчевни и более или менее шикарные рестораны, магазины и ларьки располагались вокруг главного корпуса и конюшен. В стойлах содержались лошади императорской почты, предоставляемые для тех путешественников, у которых на руках были документы от администрации дворца. Другие конюшни принадлежали частным владельцам. Тут внаем сдавали лошадей, мулов, повозки и конечно же тяжелые карпентумы для дальних путешествий. Во время еды люди могли и поспать, а путешествие могло продолжаться дни и ночи напролет. Массажисты и массажистки поджидали вновь прибывавших возле конюшен, подхватывали лошадей под уздцы, не ожидая, пока ездоки сойдут на землю. Предлагали пройти в баню, где с них снимут грязь, вымоют и надушат за два сестерция (когда речь шла о благоустроенном заведении). Само собой разумеется, в эту сумму входило и удовлетворение сексуальных потребностей, которые могли возникнуть во время путешествия в одиночку или от перенапряжения долгого пути.

Сулла вежливо отклонил предложения молодой девушки и эфеба[58] , которые схватились одна за поводья, а другой за ноги, чтобы помочь сойти на землю. Оба рассмеялись, когда Сулла им сказал, что этой ночью и утром получил все сполна. Затем галл отдал свою лошадь конюшенному, получил взамен номерок, который тут же засунул в карман, где лежали веточки калины. Он направился к четырехэтажному трактиру внушительных размеров. На террасе располагался ресторан, а от солнца посетителей закрывали укрепленные наверху соломенные маты. Оттуда можно было наблюдать за всеми, кто прибывал и уезжал, несмотря на самое пекло в середине дня. Один из слуг принес галлу свежей воды, шербет и список блюд, четко выписанных на тонкой деревянной дощечке. Сулла заказал обед и принялся разглядывать людей, толпящихся перед трактиром и около станций. Многие сидели на своем багаже, и среди них он пытался угадать, кто мог следить за ним. Что было вполне возможным, если Ашаика действовала в соответствии с указаниями тех, кто заплатил ей за будущие бои на арене. Вначале галл отвергал саму мысль, вспомнив, как мила и искренна была с ним всю ночь карфагенянка. Но не зря правило гласило, что надо остерегаться всех и вся. И вполне вероятно, обольщение на кровати из слоновой кости тоже могло быть своеобразным оружием в той борьбе, в которую он вступил после смерти Менезия.

Следили за ним или нет, галл решил как можно скорее исчезнуть, и в любом случае еще до въезда в Рим. И трактир с многочисленными входами и выходами из здания был исключительно удобен для подобного замысла.

В момент своих размышлений Сулла заметил на подходе к станции небольшую группу людей. Некоторые ехали в Рим на лошади, другие шли пешком, спереди и сзади большой повозки военного образца, запряженной двумя лошадьми, — ее вид был ему знаком. По походке людей, их одежде, цвету багажа (такой цвет был в ходу в армии) бывший офицер узнал в них легионеров в отставке.