помине и казна пополнялась. А когда интриганам удалось убедить императора лишить его должности, он удалился в свое поместье, около Вейи[49]. О нем настолько забыли, что Нерон даже не подумал приказать его убить...

Сулла покачал головой:

— Не захочет он вернуться к делам!

— Ты заблуждаешься, галл! А тебя самого не одолевала ли временами скука, тебя, безмятежно живущего среди откормленных бычков и молоденьких рабынь, которых ты лишал невинности? Город — яд, но это также и изысканный наркотик. Его недостает тем, кто хоть раз вкусил его. И все ваши фермы и длинные-предлинные зимние вечера под тихий говорок неторопливых прядильщиц — можно умереть от скуки... — комически заключил он. — Потом уже другим тоном: — Поедем в Вейи. Мы убедим Лепида. Всего четыре часа на лошади.

Тут появился один из дворцовых секретарей-рабов.

— Господин, — обратился он к Нестомаросу, — явились посетители, хотят видеть хозяина. Один из них адвокат...

— Адвокаты! — бросил Изгнанник. — Они слетелись к твоему состоянию, Сулла, как осы слетаются к пирогу!

Сулла сразу узнал адвокатишку в поношенной тоге — того, что в конторе нотариуса Квириллия в день чтения завещания решил с ходу вступиться за интересы обманутой Металлы. Теперь он с важным видом стоял на ступеньках перед атрием. Должно быть, уже сбегал в школу гладиаторов к вознице и убедил ее возбудить процесс против Суллы, который присвоил себе богатства Менезия... Да и чем она на самом деле рисковала? И по одному и по другому завещанию она осталась рабыней Порфирии или неизвестного ей галла.

Адвокатишка направился к галлу.

— Ты и есть Сулла, так называемый наследник Менезия? — спросил он уверенно.

— А ты, — вступил в разговор Изгнанник с иронической улыбкой на лице, — тот самый навозный жук, который скатывает свой шарик из чужого помета?

— Остерегись, — бросил жалкий адвокат, нахмурив брови. — Я — Гонорий, сын Кэдо, приписанный к адвокатскому сословию города Рима, и если ты будешь оскорблять меня, то узнаешь силу закона!

— А может ли твоя мать доказать, что ты действительно являешься сыном Кэдо? — продолжил Изгнанник.

— Что ты хочешь этим сказать? — взвился Гонорий.

— Всякой занятой женщине может изменить память. Разве твоя мать вела дневник всех посетителей, которых она принимала в своей комнате, чтобы поддержать твое и ее существование?

— Крестьянин! — вскричал взбешенный адвокат. — Провинциальный выскочка, и ты смеешь оскорблять честь благородной семьи? Будет ли вам до смеха, когда оба предстанете перед судьями!

— А зачем нам идти в суд? — осведомился Изгнанник.

— Моя клиентка, возница Металла, подала иск о помещении под секвестр школы «Желтые в зеленую полоску», которой она управляет, пока не будет определена законность завещания, представленного твоим другом вчера у нотариуса Квириллия...

Нестомарос покачал головой:

— Мой друг Сулла совершенно ничего не предоставлял. Он и не знал, что некто по имени Халлиль предъявит нотариусу завещание в его пользу. А скажи мне, великий муж, сколько ты запросил с Металлы за ее дело?

— Это мое дело! — бросил юрист в поношенной тоге.

— И наше, насколько я знаю! Иначе зачем ты пришел... Отвечу за тебя: ты спросил с нее шесть процентов от стоимости школы «Желтые в зеленую полоску», если выиграешь дело...

— Как ты узнал? — изумился тот.

— Хотя я и крестьянин, но я знаю жизнь этого прекрасного и большого города. Знаю, что ты попросил у нее тысячу сестерциев задатка на расходы. А она дала тебе ровно двести. И их тебе не хватит даже на то, чтобы заплатить твоей хозяйке за несколько месяцев за комнату на чердаке над конюшней, не хватит и рассчитаться с трактирщиком, который отпускает тебе в кредит только суп из турецкого гороха, потому что ты ему давно задолжал...

— Все вы болтуны, из Лугдунума, — бросил молодой адвокат, весь красный от досады.

— Да, — сказал Изгнанник, — не ты один! — Потом он сделал знак одному из секретарей: — Принеси кошелек с тысячью сестерциев и вексель на пять тысяч денариев[50]  на предъявителя в Тирренский банк на имя Гонория, сына Кэдо. Быстро выполняй!

Секретарь поклонился и побежал в контору, где хранились дворцовые сейфы. Адвокатишка смотрел на двух галлов, настоящего и фальшивого, раскрыв рот.

— Металла — рабыня присутствующего здесь галльского офицера Суллы, о великий муж, — объяснил Нестомарос. — Его заботы — наши заботы. И мы ими займемся, когда настанет время. А пока Сулла нанимает тебя на службу: тысяча сестерциев, и пять тысяч денариев задатка, и два процента от выигранных дел. Согласен?

— А... надо обдумать, — пролепетал несчастный в поношенной тоге.

— Иди! — бросил Нестомарос. — Иди обругай свою хозяйку, швырни ей в лицо деньги, которые должен, переезжай на новое место, оденься прилично, не позорься. И поработай на нас...

Сулла вытащил припасенную веточку калины и зажал между зубами. Неторопливо, стилем, который протянул ему секретарь, вернувшийся из конторы, галл подписал вексель для Тирренского банка.

— Вот так здесь делаются дела, — заключил Нестомарос, провожая взглядом ошалевшего от радости адвоката. — Этот босяк отныне будет предан тебе до смерти...

По широкой улице предместья Субреат Сулла верхом на лошади направлялся в школу «Желтые в зеленую полоску». Поскольку именно там одна за другой открывались гладиаторские школы Рима, то именно в Субреате проходили самые зрелищные игры. Конторки, где заключали пари, держали в школах своих информаторов. Они следили за ходом подготовки бойцов и составляли прогнозы. В многочисленных мастерских изготовляли бойцовые колесницы. А в лупанариях (дешевых домах свиданий) гладиаторы, готовые умереть в любую минуту, могли утолить свой мужественный пыл. В великолепных гостиницах останавливались женщины из высшего римского общества. Им было наплевать на свои семьи. Со страстью отдавались они мирмиллону[51] или самниту[52], в которых были влюблены. Мужчины, выжившие и ставшие победителями в ряде сражений, становились любимцами города и внушали сильные чувства.

Еще долго вслед Сулле неслись звуки ударов по наковальням (ремесленники ковали доспехи или подковы), когда он доехал до окруженной деревянной оградой арены. Именно все так и описал ему секретарь во дворце Менезия. Также галл знал, что патриций потратил большие деньги на обустройство большой арены, после того как приобрел возницу Металлу. На ней тренировались ее упряжки. Будучи человеком военным и практичным, привыкшим хладнокровно подсчитывать прибыли, Менезий мало интересовался гладиаторами. Тем не менее, вступив в борьбу за политическую карьеру, он быстро понял, как привлечь к себе внимание города: организовать игры для плебса и Цезаря. Именно тогда он и увлекся дикой красотой Металлы. Она — возница на колеснице с лезвиями, была взята в плен во время сражения в Британии. Менезий купил ее на цирковом рынке у некоего Вибия Криспа. Вибий — торговец, год секретно тренировал ее, так как понял, что у него в руках исключительный экземпляр, и уступил ее Менезию за внушительную сумму.

Сулла вручил своего коня одному из рабов, которые следили за повозками и лошадьми. Сам же прошел к входу. Трибуна из того же дерева, что и ограда, возвышалась над ареной, по которой кружили упряжки. Около сотни зрителей расположились на грубых скамейках амфитеатра: свободные от работы рабы, гладиаторы, отдыхающие между двумя тренировками, конюхи, провинциалы, приехавшие поглазеть на Рим, бродячие торговцы, а также проститутки мужского и женского пола, которые, не найдя себе клиентов,