Тихая улыбка не сходила с лица его любовницы. Сулла приподнялся, чтобы лечь рядом с ней, изучая взглядом прекрасные черты. Но веки с длинными ресницами были опущены. Потрясенная мощным оргазмом, который лишил ее всех желаний, бушевавших в ней месяцами и не находивших утоления у Патрокла, Манчиния уснула...
Сулла улыбнулся и заложил обе руки за голову, стараясь поудобнее устроиться рядом с пылающим боком молодой женщины. Да, Венера щедро одарила ее... Вчера маленькая Хэдунна отдавалась ему с любовью, смешанной с признательностью, которую она к нему испытывала, и он познал удовольствие от узкобедрой девственницы, которая предлагала ему единственное, чем владела в этом мире. А сегодня эта крупная и красивая статуя из плоти, сраженная сейчас сном, преподнесла ему роскошный подарок... Сулла вспомнил, что приказал выгравировать на золотом браслете для молодой рабыни. Полюбит ли он ее, эту девчушку, так, как любил Маргу, сестру Тоджа, которую боги навсегда забрали у него?
Бывший офицер ощутил, как заныло сердце. Почему он оставил девушку одну на следующий же день после их первой ночи? У Менезия было достаточно дворцов, чтобы поселить их вместе. Менезий... Мысленно повторяя имя своего друга-патриция, которому он был обязан жизнью и к кому сейчас плыл, чтобы вернуть свой долг, Сулла внезапно понял, что его ухо различает, как то же самое имя произносится в соседней каюте. Звуки проходили сквозь перегородку, обшитую ценными породами деревьев, о которую он оперся головой, чтобы отстраниться от Манчинии.
И в самом деле, был слышен приглушенный разговор, иногда перекрываемый шумом волн бурной Роны, бившими о борт мощной баржи, которая и ночью продолжала плыть вниз по реке, ведомая лоцманами, знавшими все ее повороты. Иногда, напротив, часть фразы была более различима, когда говорившие подкрепляли свою речь язвительными словами.
Сконцентрировав все свое внимание, Сулла прижался ухом к перегородке.
— В этом деле Лацертий сам позволил, чтобы им управляли, — сказал один из голосов в соседней каюте.
«Кто этот Лацертий?» — спросил себя Сулла.
Голос продолжил:
— Менезию не удастся стать трибуном... Есть способ помешать ему, и им воспользуются, можете быть в этом уверены, мой дорогой...
— Не хотите ли вы сказать, что он прикажет его убить? — спросил другой голос.
Резкий удар волны о барку на секунду заглушил ответ. Прислушиваясь изо всех сил, Сулла вновь различал слова:
— Когда Руф Корбулон был убит на охоте, никому в голову конечно же не пришло делать сопоставления, но я знаю, что у него были люди в том краю. И не забывайте, что Руф любил охотиться один, со своими знаменитыми германскими гончими, которыми он так гордился и которые пригоняли ему кабанов буквально к ногам. Я не знаю, как он это сделает, но если бы я был на месте Менезия, то занимался бы своей судоходной компанией, банком и любовницами, а о должности трибуна забыл бы... Он хочет получить власть, и он ее получит любыми способами. Его люди проникли в полицию Рима, у него есть люди везде, и поверьте мне, что он...
Стук в дверь каюты прервал говорившего, и тот же голос разрешил войти. Сулла различил звон посуды и понял, что это пришли слуги, чтобы убрать остатки ужина. На этом беседа завершилась.
Потом двое мужчин, стоя на пороге каюты, пожелали друг другу доброй ночи. Один из них, тот, кто занимал обычную каюту, попрощался со своим собеседником, который, несомненно, был или префектом[23], или претором, возвращавшимся в столицу из инспекционной поездки.
У соседа установилась тишина. Сулла улегся рядом со спящей Манчинией. Он слушал шум реки, отдельные отрывистые крики лоцмана, стоявшего на носу барки, чтобы различить в свете луны водовороты; таким образом он предупреждал того, кто сзади командовал работой двух тяжелых весел, при помощи которых судно и управлялось. Так, прямо здесь, на судне, несшемся по бурной Роне, Сулла сразу окунулся в самый водоворот событий. Кто был этот он, такой могущественный человек, о котором говорил его сосед по каюте, — тот, кто не хотел видеть Менезия трибуном, и почему? Менезий, конечно, сам все расскажет Сулле в Риме при первой же встрече. Его люди проникли в полицию Рима, у него везде есть люди... Значит, именно против этих людей и против самой полиции Сулле и придется бороться, ему, никогда не видевшему столицы — с миллионным населением, десятками тысяч бродяг, воров, убийц и проституток обоих полов.
Сулла, утомленный полевыми работами и истощенный служениям Венере, которым он посвятил последние два дня, уснул рядом с пышным телом Манчинии.
— А в этот раз верить ли тебе, а, Сулла? Поклянись, что разыщешь меня у Вителлия, как только закончишь свои дела.
Пассажиры судна, плававшего по маршруту Марсель — Рим, только что сошли на причал в Остии. Манчиния, позабыв все на свете, бесстыдно прижималась к своему любовнику грудью и животом, которые все еще хранили ощущения двух безумных ночей.
— Ты действительно упрям, как галльский мул! Почему ты не хочешь ехать со мной? — продолжала она, показывая глазами на повозку, запряженную двумя лошадьми, и кучера, который ожидал распоряжений прекрасной римлянки. — Я могла бы отвезти тебя к твоему другу! Всего-то на час раньше меня ты на своей лошади будешь в Риме, но ты не знаешь города, с его сутолокой и многочисленными улицами. Боюсь, как бы ты не потерялся.
Галл покачал головой.
— Не беспокойся обо мне, — сказал он, улыбаясь.
Еще тогда, в Марселе, Сулла пересел на корабль, не принадлежавший компании Менезия, которая имела свои отделения во всех портах Средиземного моря от Испании до Палестины, чтобы никому не сообщать о цели своего путешествия. Услышанный накануне разговор послужил ему уроком. Никто, даже Манчиния, не должны узнать ни адрес Менезия, ни цель его поездки.
— Я достану карту Рима, ты же знаешь, что за долгие годы я привык пользоваться картами...
Манчиния нежно обняла его.
— Мне не о чем сожалеть... Ты был моим пленником два дня и две ночи. Но победил ты... Теперь восемь дней подряд я буду спать как убитая... — Она засмеялась. — Но когда я проснусь, снова захочу тебя... И берегись, если не сдержишь своего обещания, галльский зверь! Я пойду к колдунье и наведу на тебя порчу. Ты не сможешь заниматься любовью больше ни с кем, даже со своей маленькой рабыней- худышкой, у которой нет грудей...
Поступью богини она направилась к ожидавшей ее повозке, погрозив ему напоследок пальчиком. Один из рабов-служащих компании по найму и прокату подошел к Сулле.
— Ваша лошадь готова, господин, — сказал он тоненьким голосом.
Мальчик-раб вел за поводья лошадь, выбранную Суллой. Служащий протянул деревянную дощечку с печатью компании.
— Вы будете оплачивать наличными или чеком, господин? — спросил он с некоторым отвращением, выражая так свое отношение к деревенщине, который выбрался из своей глуши.
— Наличными, — сдержанно сказал Сулла.
— Сто сестерциев залог и три сестерция за день, — проворковал молодой раб-служащий. — Как долго вам понадобится лошадь, господин?
— Три дня, — бросил Сулла.
Он хотел побродить во владениях Менезия, поговорить с людьми, жившими поблизости, последить за тем, что происходит на соседних улицах, перед тем как предстать перед самим хозяином дома. Попади он сразу во дворец к кандидату на должность трибуна, он окажется как бы взаперти, а Сулла любил обо всем разузнавать сам.
Раб-служащий быстро написал своим стилем цифры на деревянной дощечке и объявил:
— Эта табличка будет служить вам распиской в получении денег. Вам вернут сто сестерциев, как только вы приведете лошадь в контору на улице Морена. Счастливого путешествия, господин! — закончил он, кланяясь.
— Постой, — остановил его Сулла. — Где можно найти карту города?
