– Ты медвеженок, папа, я люблю тебя даже больше, чем своего мишку.
– Папа медведь и дочь у него медведица, только маленькая, – засмеялся отец и обнял ее нежно- нежно.
– Когда эти американцы уйдут? – спросила Теа. – Им ведь, наверное, тоже завтра рано вставать?
– Конечно, но они молодые и могут позволить себе недоспать. А я уже старенький, мне пора на боковую.
– Да, сорок один год – это очень много, я знаю, но ты не выглядишь стареньким. Все мои подруги в тебя влюблены.
– Спокойной ночи, болтушка, – засмеялся отец и, поцеловав ее в лоб, ушел.
И снова она проснулась, на этот раз от знакомых ритмов бразильской самбы. Часы показывают два. Теа встала, вышла из своей комнаты, пересекла коридор и остановилась перед открытой дверью гостиной, откуда лился свет и доносились ритмичные звуки музыки.
В щель она увидела маму. Мама танцевала и, танцуя, раздевалась в такт музыке. Двое молодых американцев с бокалами в руках с улыбками смотрели на нее. Теодолинде словно кто-то сжал железной хваткой горло. Она без сил опустилась на пол и начала плакать.
Вдруг рядом оказался отец. Он настежь распахнул дверь и сказал американцам:
– Вы двое – вон отсюда!
Потом он повернулся к Марте.
– Оденься, – приказал он ей, – с этой минуты ты больше мне не жена. Я слов на ветер не бросаю.
Потом он поднял Теодолинду на руки и отнес в постель.
Когда она утром проснулась, отца в доме не было. Он ушел, ушел навсегда и никогда больше сюда не вернется.
Теа схватила своего старенького любимого медвежонка и изо всех сил швырнула в окно. Потом она свесилась с подоконника, чтобы посмотреть, где он, и упала сама. Она летела долго и медленно, кружась в темноте как осенний лист, и, наконец, приблизившись к асфальту, увидела своего дорогого облезлого медвежонка. Ласково улыбаясь, он пошел к ней навстречу. Нет, это не медвежонок, это папа.
Теа улыбнулась, ей захотелось протянуть руки к отцу, который выглядит так смешно с марлевой маской на лице, с поднятыми вверх руками в резиновых перчатках.
– Теа, ты меня слышишь? – спросил он озабоченным тоном.
Теодолинда открыла глаза и тут же снова их закрыла.
– Ты меня слышишь, девочка моя, я знаю, – говорит отец. – Сейчас ты заснешь, а когда проснешься, все уже будет позади.
Теа продолжила свое плавное кружение в темноте, а потом исчезли последние краски и звуки, и она погрузилась в небытие анестезии.
Глава 9
Гермес внимательно посмотрел снимки грудной клетки, фиксируя в памяти каждый перелом, полученный дочерью в результате чудовищной автомобильной аварии, внутренне сосредоточился и, наконец, сказал:
– Ладно. Начали.
Справа, как обычно, стоял один из его помощников, Франко Ринальди, слева – специалист по операциям в области грудной клетки Луиджи Този, напротив – хирургическая сестра, в головах Теодолинды – анестезиолог и его помощник.
По закону Гермес не имел права находиться в операционной: его отстранили от работы до решения суда, но Този, после того как Марту с Теодолиндой доставили в больницу, распорядился его немедленно вызвать. Девушка была в таком тяжелом состоянии, что врач счел необходимым присутствие на операции профессора Корсини.
– Корсини не может оперировать, профессор, – с показным смущением заметил Ринальди, и было неясно, имеет ли он в виду законность участия Гермеса в операции или профессиональные навыки своего недавнего шефа.
– Меня не интересует ваше мнение, – резко оборвал его Този.
Молодому самоуверенному хирургу ничего не оставалось, как промолчать, хотя в душе он не сомневался, что девушка обречена и неудачная операция, да еще и при участии подследственного профессора Корсини, может очень навредить Този.
Марта Монтини была в шоке. Кроме легкой травмы головы, у нее ничего не обнаружили, поэтому, учитывая тяжесть аварии – машина столкнулась с огромным грузовиком, – можно было сказать, что ей крупно повезло.
Гермес, проходя по коридору клиники, лишь мельком взглянул на бывшую жену и тотчас забыл о ее существовании. Все его мысли были о дочери, получившей множество тяжелейших переломов в результате этого трагического происшествия. Гермес стал вспоминать аналогичные операции, проводимые им в Соединенных Штатах во время стажировки, и потом здесь, в отделении экстренной помощи, где он работал дежурным хирургом.
– Только честно, сколько у нас шансов? – спросил он Този, понимая, что вопрос глупый, – он и сам прекрасно понимал, что положение почти безнадежное.
– Процентов сорок, от силы пятьдесят, – ответил Този, – случай очень тяжелый.
Гермес перебрал в памяти схожие травмы, которые ему приходилось оперировать, и вспомнил, что после многочасовых сложнейших операций немногие остались в живых.
Теа находилась между жизнью и смертью, все были напряжены – ведь на операционном столе лежала не безымянная жертва автомобильной катастрофы, а родная, единственная дочь профессора Корсини.
Дважды за время операции сердце Теодолинды останавливалось, и дважды Гермес массировал его собственными руками, заставляя вновь сокращаться и перекачивать кровь. Гермес вспомнил, как однажды сорвал с лица маску и бросил на пол скальпель после неудачной попытки реанимировать остановившееся сердце. Нет, с дочерью такого не должно случиться!
В вестибюле больницы Джулия сидела уже пять часов, дожидаясь окончания операции. Это она нашла его и привезла в больницу, это она сообщила ему страшную весть. Только один раз она покинула на несколько минут свой пост, чтобы позвонить Джорджо, а потом снова вернулась к дверям хирургического отделения и застыла на лавке в скорбном, почти безнадежном ожидании.
Здесь и нашел ее Гермес. Стянув с головы шапочку, он сел рядом с Джулией и тихо сказал:
– Она жива.
Ничего более определенного он не мог ей сейчас сообщить. Взяв безжизненную руку Джулии, он поднес ее к губам и поцеловал.
– Поезжай домой, отдохни, – настойчиво сказал он. – Завтра позвоню.
Джулия не стала спорить и отправилась домой, а он пошел в отделение реанимации, куда поместили Теодолинду после операции. Когда он еще учился в университете, один преподаватель говорил, что работа в реанимации, как, впрочем, и в экстренной хирургии, требует высочайшей профессиональной подготовки и сплоченности всего персонала. Там уж никого не обманешь, сразу видно, кто чего стоит.
Теодолинда лежала на специальной кровати, опутанная трубками и проводками, обеспечивающими искусственное дыхание, контроль за артериальным давлением, работой сердца и мозга. Мониторы регистрировали малейшие изменения в ее организме. Врач-реаниматолог и Ринальди, не отрываясь, следили за показаниями датчиков.
– Все показания в норме, – доложил реаниматолог.
Гермес понимал, что во время операции было сделано все возможное и даже невозможное, и теперь оставалось только ждать и надеяться на лучшее.
– Идите отдыхать, – приказным тоном сказал он Ринальди. – Вы еще можете мне понадобиться этой ночью.
Молодой врач послушно направился к двери.
– И большое вам спасибо, – вдогонку ему добавил Гермес. – Всем большое спасибо.
– Вы всегда можете на нас рассчитывать, – тихо ответил Ринальди.
В душе Гермес надеялся, что ничего непредвиденного не произойдет и что Теа постепенно начнет возвращаться к жизни. Ведь реаниматолог уверил его, что показатели в норме, по крайней мере на данную
