усыпанную крошечными сапфирами. Вещица была изящная и, судя по всему, старинная.

– Наденешь ей на шейку, когда малышка немного подрастет, – сказал Убальдо Милкович дочери.

– Спасибо, папа, – Кармен вопросительно посмотрела на отца, недоумевая, откуда у него взялось такое дорогое украшение. – И за продукты тоже.

– Ну, мне пора, – заторопился Убальдо Милкович и хитро подмигнул дочери. – Поезд через час, как бы не опоздать.

Ночевать в доме зятя, с которым он так и не нашел общего языка, ему не хотелось. Приехав к дочери с продуктами, Убальдо и не предполагал, что угодит на день рождения внучки, которую сразу же полюбил и про себя окрестил Джорджо. Он догадывался о тайне дочери, а сегодня его догадка подтвердилась, чему он очень обрадовался.

«Лучше живость и отвага Милковичей и Дзани, чем холодная кровь этих напыщенных де Бласко», – решил он.

Джулию душили рыдания. Какой позор, какой ужас! Опять она во сне обмочилась. Ей вспомнились строгие слова отца: «Семилетняя девочка – уже не ребенок. В таком возрасте подобные вещи непростительны». Она не хотела, честное слово, не хотела, это вышло случайно. Ей снился замечательный сон, будто она, прижимаясь к гладкому стволу дерева, поднимается по нему все выше и выше, легко скользит, не делая никаких усилий. А наверху, в пронизанной солнцем зеленой листве, золотятся груши. Когда она в полном восторге дотянулась, наконец, до нежного фрукта и оставалось только сорвать его, наступило пробуждение. Ощущение счастья исчезло. Обволакивающее тепло, струясь между ног, замочило пижаму и простыню. Когда она поняла, что случилось, было уже поздно.

В комнату вошла Кармен и, наклонившись к дочери, потрепала ее по голове.

– Что с тобой? Почему ты плачешь?

– Я опять описалась, – дрожа от страха, ответила девочка, – но я не виновата, это получилось случайно…

Мать поднесла к губам указательный палец, призывая дочь к молчанию.

– Тише, молчи! Не дай Бог, папа услышит.

Джулия вытерла слезы тыльной стороной ладони. Если отец узнает, он всем расскажет о ее позоре. «Моя семилетняя дочь, – пожалуется он, как уже не однажды жаловался при ней знакомым, – до сих пор мочится в постель, и виновата в этом прежде всего ее мать. Вместо того, чтобы наказывать негодницу, она ее покрывает. Отшлепала бы разок-другой, она бы перестала безобразничать». При этом отец каждый раз подчеркивал, что его старшие дети в жизни себе такого не позволяли.

Он никогда не упускал случая похвалить Бенни и Изабеллу и унизить Джулию, словно она была в их семье приемышем. Нет, он ни разу не упрекнул жену в измене, больше того, он даже в мыслях не допускал, что младшая дочь могла быть плодом греха, – в роду де Бласко такого никогда не было и быть не могло. Гордыня не позволяла ему опуститься до подобных подозрений. Свято веря в нерушимость традиций своей аристократической семьи, он стоял на страже этой хрупкой иллюзии, обманывая самого себя.

Кармен повела дочь к педиатру, и тот ее внимательно осмотрел.

– Девочка здорова, – заключил он. – Ее ночные недержания – скорее всего результат психологической травмы.

– Какое средство вы посоветуете? – спросила Кармен.

– Я посоветую два средства – любовь и терпение. Джулия должна быть уверена, что вы любите ее и не будете сердиться, если подобное повторится. И уж ни в коем случае не наказывайте девочку за это.

Учитель де Бласко был вне себя: заплатить две тысячи лир, чтобы получить такую рекомендацию, смех да и только!

– У нас дома холодно, – неуверенно заметила Кармен. – Холод тоже может быть причиной.

Зима пятьдесят второго года выдалась суровой. Дом на улице Тьеполо, построенный еще дедом Витторио, не отапливался. Единственным теплым помещением была кухня: там стояла угольная печь с плитой, на которой готовили пищу. Знатный род де Бласко впал в нищету. Даже крестьяне теперь жили лучше.

Кармен переодела Джулию в сухую пижаму, завернула в махровую простыню и перенесла в свою спальню. В постели матери, еще хранившей тепло ее тела, девочка снова почувствовала себя счастливой. Здесь отец не найдет ее. Убежденный, что заведенные им порядки выполняются беспрекословно, он наверняка думает, что Джулия уже на ногах, – разве ему может прийти в голову, что она нежится в родительской постели? «Детей надо воспитывать в спартанском духе», – любил повторять Витторио де Бласко. При фашистах он, осторожничая, говорил: «в римском».

Кармен считала, что никакой это не спартанский и не римский дух, а обыкновенная бедность. От простых бедняков они отличались лишь тем, что постоянно думали об условностях и приличиях.

Вошел Бенни с фибровым портфелем в руке. Сначала он показал язык сестре, потом поцеловал мать. Взглянув на его ноги, Кармен едва не расплакалась: сын донашивал ее старые туфли, от которых Витторио оторвал каблуки. Женские туфли с задранными кверху носами вызывали постоянные насмешки одноклассников.

Поднялась в спальню и Изабелла. Она давно выросла из своего пальто, и Кармен надставила его мехом, распоров ради этого свой старый барашковый жакет. Старшая сестра дернула младшую за ухо, а та ее в ответ за косу. Молчаливая потасовка продолжалась до тех пор, пока мать не растащила дочерей в разные стороны.

Когда старшие наконец ушли, Кармен сказала:

– Сегодня ты в школу не пойдешь.

– Правда? – обрадовалась Джулия. – Я останусь с тобой дома? – Ее огромные черные глаза, опушенные густыми ресницами, сияли.

– Мы вместе отправимся по магазинам, нам надо кое-что купить, – и Кармен помахала перед носом дочери тысячными купюрами, которые достала из кармашка своего цветастого фартука.

– Тебе их дал дедушка Убальдо, верно? – догадалась Джулия.

Бывший партизан Убальдо Милкович, отказавшись от политической карьеры, стал после войны известным инструктором-кинологом, о нем даже писали в специализированных журналах. В последние годы его собаки стали получать призы на крупных охотничьих соревнованиях, так что не удивительно, что «за особые заслуги в области спорта» его наградили рыцарским крестом. Модный инструктор был нарасхват, богатые владельцы собак переманивали его друг у друга. Но Убальдо Милкович оставался верен самому себе: брал на выучку только тех собак, которых хотел, и никогда не обещал закончить дрессировку к определенному сроку. Он был доволен тем, что мог подбросить деньжат дочери с внучкой, хоть немного им помочь.

Учитель латыни высказывал неудовольствие каждый раз, когда в доме появлялись деньги или вещи, происхождение которых Кармен не могла толком объяснить. Надо сказать, что у Витторио де Бласко были основания для беспокойства: вокруг его тестя вечно вились какие-то темные личности. Вполне приличные с виду воры и мошенники, играя на самолюбии бывшего партизана, вовлекали его с помощью лести в свои темные делишки. По всеобщему признанию этой публики, у Убальдо Милковича были золотые руки и по части ловких краж ему не было равных. Свято веря в принцип социальной справедливости, он соглашался на рискованные предприятия, но только при условии, что они не будут связаны с насилием и что отнятое у богатого достанется бедному.

Так, кулон в форме сердечка, который Джулия носила на шее, был экспроприирован из шкатулки маркизы Лудины Манодери Стампа, женщины редкой красоты, в которой соединились аристократизм, страстность и женственность. В конце концов, ведь она сама пригласила веселого обаятельного инструктора в свою спальню. Из всех драгоценностей, которые лежали в шкатулке, Убальдо Милкович выбрал самое скромное – просто оно ему понравилось. Маркиза, скорее всего, так и не хватилась пропавшего кулона. Зато наслаждение, которое она испытала во время того тайного свидания, навсегда оставило сладостный след в ее сердце.

– Мы пойдем покупать мне новое пальто? – с надеждой в глазах спросила Джулия.

– Не только тебе, но и твоей мамочке, – с улыбкой ответила Кармен.

Ей было уже тридцать два. Годы текли, как песок между пальцев. Не успеешь оглянуться, и молодость