Грязная улица Парижа. По булыжной мостовой медленно движется похоронная процессия. Худые клячи тащат дроги, заставленные гробами. Из ворот выносят еще один гроб. Кто-то рисует на воротах черный крест. Редкий дом не отмечен этим зловещим знаком.

В одном из дворов разыгралась трагическая сцена, ставшая обычной для рабочих предместий Парижа. Женщина подошла к водопроводной колонке, чтобы наполнить ведра водой. Неожиданно она упала. Лицо ее стало серо-зеленым, и судороги свели тело. У нее холера.

Страшная гостья настигала свои жертвы на фабриках — у станков, в магазинах — у прилавков, дома — за обеденным столом. Смерть снимала обильный урожай.

Эпидемия холеры 1892 года отличалась особой жестокостью. Она охватила двадцать одно государство, двести шестьдесят семь городов взывали о помощи. Люди гибли сотнями тысяч. Но помощи ждать было неоткуда. Наука еще не могла вступить в единоборство с холерой, потому что неизвестны были причины заболевания. Условия, в которых жили люди, мешали борьбе с эпидемией холеры.

Шарлатаны от медицины изобретали всевозможные «универсальные средства» против холеры, которые, кроме вреда, ничего не приносили.

Главная задача науки состояла в том, чтобы открыть возбудителя холеры и найти средство для его уничтожения.

Еще в 1884 году в результате своих путешествий в Египет и Индию Кох открыл холерную запятую — вибриона. Кох находил вибриона во всех стадиях заболевания холерой и на основании этого заявил: вибрион — причина холеры. Но мало кто из ученых Европы прислушивался к голосу Коха. Открытие холерного вибриона прошло мало замеченным и не облегчило быстрой ликвидации эпидемии. Из джунглей Бенгалии холера выходила на широкие морские и сухопутные дороги и охватывала целые материки.

Профессор Петтенкофер был одним из тех ученых, которого опыты Коха не убедили в том, что холерный вибрион есть причина заболевания холерой. Старый профессор приводил всем известные факты, что в ряде мест земного шара холеры никогда не бывает. Он делал анализы воды в этих местах и… находил холерных вибрионов. Вибрионы есть, а холеры нет. Медицинские журналы были полны полемических статей на тему о причинах заражения холерой. Пока ученые спорили, смерть уносила сотни тысяч человеческих жизней.

Почему в Версале, Лионе, Штутгарте не бывает холеры, а в Париже эпидемия жестоко расправляется с беззащитным населением города? Петтенкофер заявляет, что все дело в атмосфере и почве, в миазмах — ядовитых испарениях загрязненной земли. Кох, со своей стороны, с железной логикой доказывает, что местность здесь ни при чем, все дело в холерной запятой, она — главная виновница заболевания холерой.

Илья Ильич считает своим долгом вступить в борьбу, с эпидемией холеры. Дело оказывается не только опасным, но и в высшей степени запутанным и трудным. Проходят месяцы напряженной работы. В заметках и письмах Мечникова отражается этот труднейший поединок ученого с грозным заболеванием.

«…Сегодня я в волнении по случаю первого опыта патогенного (болезнетворного) действия одного из вибрионов, похожих на холерного, но водящегося в нормальном кишечном канале. Свинка по-видимому больна… Я хожу смотреть на нее чуть не каждые четверть часа, переворачиваю ее с боку на бок, „мучу“ ее…»

В лабораторию часто захаживает Ру, его также волнуют работы Мечникова над изучением холеры. Ру застает Илью Ильича за чтением русской книги. В руках Ильи Ильича классический труд его старшего друга Николая Ивановича Пирогова, посвященный холере, — «Патологическая анатомия холеры». Уже более десяти лет назад (в 1881 году) умер великий Пирогов, который помог Илье Ильичу на первых шагах его в науке.

Илья Ильич читает вслух глубоко пессимистические строки из книги Пирогова:

«Вероятно, ни патологические изыскания, ни химический анализ, ни наблюдения при постелях больных нам еще надолго (может быть, и никогда) не откроют трудности холерного процесса». И уже от себя Мечников говорит доктору Ру:

— Прошло более сорока лет после издания этой книги, а мы по-прежнему бесплодно бьемся над разрешением загадки холеры.

Каждый шаг стоит огромных усилий.

Но, мой дорогой Ру, мы с вами не будем столь мрачно смотреть на будущее, как это делал мой знаменитый соотечественник. Ведь он ничего не знал тогда о существовании могучего метода раскрытия тайн инфекционных болезней, он не знал бактериологии!

Ру сегодня настроен не так оптимистично, как Илья Ильич. Его темные, глубоко сидящие глаза смотрят строго. Он говорит Мечникову, что понимает Пирогова. Илья Ильич механически записывает в тетрадь опытов смысл слов Ру:

«…Каждый раз, когда Ру приходит ко мне, он все твердит о бессилии медицины и полной невозможности справиться с каким-нибудь стрептококком».

Это угнетенное настроение самого близкого друга передается и Илье Ильичу. Он высказывает Ру свои сомнения в виновности коховского вибриона в холерных заболеваниях:

— Последние находки все более склоняют меня против этиологической [25] роли коховского вибриона в холере, но впереди еще une mer a boire (предстоит выпить целое море), до того все сложно и запутанно.

Друзья обменялись мыслями, и каждый вернулся к своим опытам. О том, сколько приходится делать этих опытов, свидетельствует сам Мечников:

«…Количество опытов и всевозможных исследований (о холере), которые я произвожу, невероятно!»

Проходят дни и ночи в непрерывном трудовом напряжении. Мечников и Ру ищут выхода из создавшегося тупика в исследованиях. Илья Ильич отмечает, что работа над холерой превратилась «…в настоящее idee fixe (навязчивую идею) и если я не сижу за культурой (холерных микробов) и опытами, то читаю все возможное, что было написано о холере».

Илья Ильич узнает, что скоро выйдет в свет новая работа Коха о холере. Это его интересует в высшей степени. У Мечникова же, по его словам, в воззрениях на холерное заболевание и на роль в нем холерного вибриона «…еще не наступил тот момент, когда чувствуешь себя на твердой почве. Мысль — точно чувствительные весы. Каждый новый факт перетягивает то в ту, то в другую сторону».

Разрешению вопроса о виновности коховских вибрионов в заболеваниях холерой могли помочь опыты на человеке. Готовый на все ради блага людей, Мечников решил произвести опыт над самим собой.

Уже не в первый раз Илья Ильич рисковал жизнью. В создавшейся обстановке иначе поступить он не мог и не хотел. В Европе от холеры погибло очень много людей, но не было найдено средства борьбы с ней. Пора кончать споры! Научные работники института Пастера уговаривали русского профессора не делать безумного опыта. Ольга Николаевна также умоляла мужа не рисковать жизнью.

Никто не мог поколебать решения Ильи Ильича: он бесстрашно выпил разводку холерных вибрионов.

— К счастью, это вовсе не вызвало у него заболевания, а только возбудило сомнение в специфичности вибриона, — говорила Ольга Николаевна.

— Какое это счастье! — сердился Илья Ильич. — Лучше бы я заболел! Тогда по крайней мере вопрос больше не вызывал бы сомнения, и холерная запятая была бы всеми признана причиной холеры.

Он позволил своему помощнику Латапи повторить над собой опыт с холерными вибрионами. Латапи также остался здоровым.

Через восемь дней Мечников повторил героический опыт, и опять ни он, ни его помощник не заболели.

Илья Ильич предположил, что культура холерной запятой вне организма человека ослабевает и потому служит вакциной против свежих ядовитых микробов холеры. Уверенный в своих догадках, он совершенно спокойно дал разрешение своему ассистенту Жюпилю выпить очень старую культуру холерной запятой. «Чем старше культура холерной запятой, чем дольше она выдерживается в искусственных условиях, тем безопасней микробы», — думал Мечников. Жюпиль выпил разводку и через некоторое время заболел. «Самый молодой, самый сильный, самый здоровый», — отметил Мечников. Врач поставил диагноз тяжелой формы азиатской холеры.

— Я не переживу смерти Жюпиля! — говорил Илья Ильич.