молчать. Вечер тоже ничего нового не принес. Командиры батальонов нервничали, постоянно звонили на НП. Он тоже чувствовал, что это не та тишина, которая приносит покой.

Так и случилось. Ночью их попросту обошли с флангов.

А случилось это так. Поднялась стрельба в тылу. Мотовилов выслал туда разведвзвод. Разведчики тут же завязали бой. Прибыл связной, доложил: до роты пехоты и мотоциклисты отсекли обозы, атаковали артдивизион, прорвавшихся сковали боем силы охранения, обозники и разведвзвод, немцы медленно отходят к лесу, но севернее слышен шум моторов, возможно, идет подкрепление с танками и бронетранспортерами.

Из того опыта, который полковник Мотовилов приобрел на войне, он вывел несколько правил и следовал им, как уставу. Правило первое: если попал в окружение, выходить надо немедленно, пока противник не укрепился по периметру кольца, пока сам не уверен, что его взял, пока, возможно, существуют разрывы, незанятое пространство, куда можно вывести людей, вынести раненых, хозяйственную часть и вооружение. И вот полк пошел на прорыв. Прорвались. Из роты, оставленной прикрывать отход, их догнал один лейтенант и шесть красноармейцев. Но полк все же вышел, и батальоны заняли новый рубеж. Тогда Мотовилову казалось, что соседи тоже сражаются, что вот-вот подойдут части второго эшелона и они восстановят положение, вернут утраченные накануне позиции. Однако офицеры связи и разведка приносили мрачные новости: соседние дивизии отходят в беспорядке, немецкие танки прорвались на всю глубину обороны, второго эшелона не существует, фланги полка оголены, леса забиты бегущими красноармейцами и медсанбатами, войска перепутались, кто какого полка, не понять, неразбериха, паника…

Вскоре выбрались на Варшавское шоссе. Тут хоть стало понятно, где они и сколько километров бежали. Бег надо было прекращать. Вечерело. Нашли подходящее место, остановились. Окопались. Рядом, по южную сторону дороги, держал оборону свежий батальон, неизвестно откуда появившийся, как оказалось, всего лишь часом раньше их. Вечером, чуть только начало темнеть, со стороны Рославля подошел дивизион ПТО и две установки «катюш» с большим запасом снарядов. А ночью параллельной дорогой вышли два КВ. Командиры экипажей осмотрели их оборону, посовещались и тоже начали окапывать машины у дороги.

Пока они окапывались, мелкие подразделения и одиночки, где-то там, западнее и северо-западнее, вырвавшиеся из окружения, выходили на линию окопов полка и батальона. Некоторые брели по дороге, усталые и голодные. Чаще всего ими командовал какой-нибудь старшина или сержант. Другие, более собранно и осторожно, держась от шоссе на расстоянии, пробирались проселками. Они сохраняли порядок, несли оружие, раненых.

Одну из таких групп Мотовилов остановил на дороге в лесу. Человек двадцать пять. Все с винтовками. Две подводы. Одной управляла женщина с петлицами сержанта медицинской службы. Другой – старик в гражданском. Из колонны навстречу ему вышел младший лейтенант и доложил: такой-то взвод, такой-то роты, такого-то стрелкового полка, следует туда-то…

– В Медынь, говоришь? – Мотовилов еще раз осмотрел младшего лейтенанта и его взвод. – А что тебе делать в Медыни? Занимай оборону здесь.

– У меня приказ, – нахмурился младший лейтенант. – Сборный пункт полка – Медынь.

– В бою бывали?

– Бывали. Трое суток – непрерывный бой. Пока не вырвались.

– За трое суток непрерывного боя слишком маленькие потери, товарищ младший лейтенант!

Младший лейтенант оглянулся на вереницу своих людей, на подводы и спокойно сказал:

– Это все, что осталось от батальона, товарищ полковник. Командир батальона майор Свиридов тяжело ранен и не приходит в сознание. – И младший лейтенант шагнул к ближайшей повозке, где лежали, плотно прижатые друг к другу, раненые.

Он, полковник Мотовилов, в сущности, был в таком же положении.

– Ладно, поезжайте. Комбата постарайтесь довезти.

Младший лейтенант устало поднес ладонь к пилотке и подал команду продолжить движение. Ладонь его дрожала. Мотовилов задержал взгляд на этой дрожащей ладони младшего лейтенанта и спросил его:

– А почему не идете по шоссе? По шоссе быстрее.

– Нет, мы пойдем так, как шли. На шоссе часто налетают самолеты. К тому же их мотоциклисты время от времени перехватывают шоссе. Я должен вывести людей на сборный пункт. Таков приказ майора Свиридова. Разрешите выполнять?

– Да, выполняйте.

Когда младший лейтенант докладывал, назвал свою фамилию. Но Мотовилов по привычке не обращать внимание на малозначительное тут же забыл ее. Переспрашивать посчитал неуместным. Этот младший лейтенант с колонной разбитого батальона ему понравился. Потом часто вспоминал его. Они, по сути дела, делили одну судьбу. Разница заключалась только в том, что полковник Мотовилов нес ответственность за свой полк да за приставших к нему в пути, а этот младшой тащил за собой весь батальон вместе с тяжелораненым комбатом. Кажется, Старцев его фамилия. Или Стариков. Не запомнил, а стоило.

Немцы появились на рассвете. Вначале несколько мотоциклов выскочили из-за бугра, остановились. Мотоциклисты рассматривали их оборону в бинокли, переговаривались. Потом, словно ради развлечения, постреляли из пулеметов, покричали: «Иван! Иван!» Развернулись и уехали. Появились танки. Танки шли колонной, не осторожничая, словно разведка им не доложила о том, что впереди русские окопы. Их сразу подожгли «сорокапятчики». Реактивные установки сделали несколько пусков по шоссе и в глубину. Снаряды летели вразброс, каждая огненная стрела, казалось, уходила по своей траектории. Гвардейцы быстро зарядили свои установки, подкорректировали прицел и сделали еще один залп. На этот раз снаряды легли кучнее, заметно расширив просеку дороги. После двух залпов гвардейцы быстро снялись и уехали на восток, в сторону Юхнова. Действия свои с ним, полковником Мотовиловым, к которому как-то само по себе перешло руководство стихийно образовавшимся на Варшавском шоссе боевым участком, они не согласовали, позиции свои покинули, можно сказать, самовольно. Правда, командир дивизиона еще перед боем предупредил Мотовилова, что у них своя задача и задерживаться здесь, на промежуточной и внеплановой позиции, они не имеют права. Потом, в госпитале, когда писал донесение, он на всякий случай не стал даже упоминать о гвардейцах-минометчиках, которые в первые минуты боя так лихо помогли им, а потом так же лихо драпанули. Упомянул только, что подошли две установки, сделали несколько залпов и отошли восточнее, что действовали по своей инициативе. Вот и все. В сущности, так оно и было.

Перед боем Мотовилов видел лица солдат и командиров. Слышал, как они переговариваются между собой.

– Слышь, Митурин, – говорил один боец другому, – ты письмо жене написал?

– А я неженатый.

– Ну так матери напиши. Так, мол, и так, к смертному бою готовимся.

– Зачем ее расстраивать?

– Не в том дело. Если убьют, весточка домой полетит. Найдут в кармане письмо. О, так это Петька Митурин! – И боец хрипло засмеялся.

Никто его шутку не поддержал. А Митурин спросил:

– И кого мы тут защищать собираемся?

– Лес да болото.

Их разговор молча слушали другие бойцы. Один из них сказал:

– Дураки вы несознательные. Ро-ди-ну! Родину мы здесь защищаем! Понятно? Вот деревня неотесанная! Не зря говорят, что у вас там каждый третий – кулак. Затаившийся недобитый кулак.

– При, дура! – вмешался в разговор еще один боец. – Митурин танк ползал добивать. Что-то я тебя там во время боя не видел. Небось позади сидел, в окопах? И сейчас у тебя, я вижу, ни одной бутылки с горючкой нет.

– Ладно, братцы. Что нам делить? Жизнь у каждого своя. А смерти… Ее на всех хватит.

В окопах затихли. Только лопаты постукивали. Да кашель слышался там и тут.

Нравились Мотовилову солдатские разговоры. В них сразу все вываливалось наружу. Никто не хитрил, не таился. Народ в окопах был, конечно, разный. И попадались среди бойцов такие, кто не прочь был спрятаться за спину товарища. Но это быстро становилось явным. На первый случай списывали на обычный человеческий страх. Посмеивались, щупали оплошавшему штаны, нюхали воздух. Но тут же забывали. Второй бой показывал человека снова. Тут все и выявлялось, куда ты гож. Так, по достоинству,