все лавки старьевщиков, но не нашли ни одной бани.

Правда, море от Гааги всего в одном льё.

У меня как раз оставалось время на то, чтобы осмотреть еще один музей.

Не говоря о картинах Рембрандта, Ван Дейка, Хоббемы, Паулюса Поттера и других шедеврах голландской живописи, я хотел увидеть там один экспонат этого музея: в одном из нижних залов стоял стеклянный ящик, в котором были собраны морские девы разных видов.

Морская дева — существо, которое встречается исключительно в Голландии и ее колониях.

Как известно — возможно, не всем, — морские девы бывают двух видов: русалки и нереиды.

Русалка — это известное с древних времен существо с головой женщины и рыбьим хвостом. Это дочери Партенопы, Лигеи и Левкосии. Если верить авторам XVI, XVII и даже XVIII веков, русалки встречались не так уж редко. Английский капитан Джон Смит видел русалку в 1614 году на пути из Новой Англии в Вест-Индию: верхней частью тела она совершенно не отличалась от женщины. Когда он увидел ее, она со всей возможной фацией плавала в море. У нее были большие, несколько круглые глаза; изящный, хотя и слегка приплюснутый нос; хорошей формы, но несколько длинные уши — словом, довольно приятная внешность, которой длинные зеленые волосы придавали оттенок не лишенной очарования странности. К несчастью, прекрасная купальщица перекувырнулась, и капитан Джон Смит, готовый в нее влюбиться, увидел, что ниже пупка женщина была рыбой.

Правда, у этой рыбы был раздвоенный хвост, но раздвоенный хвост не заменяет пары ног.

Доктор Кирхер сообщает в своем научном отчете, что русалка, пойманная в Зёйдер-Зе, была препарирована профессором Пьером Пау; в том же отчете он рассказывает о русалке из Дании: она научилась прясть и предсказывать будущее; на голове у нее вместо волос длинные мясистые отростки; лицо приятное; руки длиннее человеческих, а между пальцами перепонки, словно у гуся; твердые круглые груди; тело, покрытое тонкими белыми чешуйками (издали их можно было принять за лоснящуюся кожу). Она рассказывала, что население подводного мира составляют тритоны и русалки. С ловкостью, присущей лишь обезьянам и бобрам, они строят себе в местах, недоступных для ныряльщиков, гроты из раковин и устраивают в них песчаные постели, где спят, отдыхают и занимаются любовью.

Иоаганн Филипп Абелинус сообщает в первом томе своего «Театра Европы», что в 1619 году советники датского короля, возвращаясь из Норвегии в Копенгаген, видели морского жителя: он разгуливал по воде с охапкой травы на голове. Ему бросили крючок с приманкой. Видимо, морской житель оказался не меньшим лакомкой, чем земные люди, потому что попался на кусок сала и был поднят на борт. Оказавшись на палубе, он на чистейшем датском языке пригрозил погубить корабль. Как вы сами понимаете, первые его слова очень удивили матросов. Но когда он перешел к угрозам, изумление переросло в ужас, и они поспешили бросить его в море, всячески перед ним извиняясь.

Поскольку это был единственный пример говорящего морского жителя, Абелинус в своих комментариях утверждает, что матросы видели вовсе не тритона, а привидение.

Джонстон рассказывает, что в 1403 году в Голландии была поймана русалка, выброшенная морем в одно из озер; она позволила себя одеть, приучилась питаться хлебом и молоком, стала прясть, но так и осталась немой.

Наконец, чтобы закончить так, как завершаются фейерверки, то есть букетом, скажем, что Димас Боске, врач вице-короля острова Манара, в письме, включенном в «Историю Азии» Бартоли, сообщает о своей прогулке по берегу моря в обществе иезуита, когда к ним подбежали рыбаки и пригласили святого отца в свою лодку взглянуть на чудо. Святой отец принял приглашение, и Димас Боске присоединился к нему.

В этой лодке находились шестнадцать рыб с человеческими лицами — девять самок и семь самцов, только что попавшихся в одну сеть. Их вытащили на берег и внимательно рассмотрели. Как у людей, у них были выступающие уши — хрящеватые и покрытые тонкой кожей. Глаза цветом, формой и расположением напоминали человеческие: они сидели в орбитах подо лбом, были снабжены веками и не имели нескольких осей зрения — в отличие от рыбьих глаз. Нос почти не отличался от носа человека, он был приплюснут, как у нефа, и слегка раздвоен, как у бульдога. Рот и губы были совершенно такие же, как у нас; зубы квадратной формы росли плотными рядами. Широкая грудь их была покрыта удивительно белой кожей, сквозь которую проступали кровеносные сосуды.

У женщин были твердые и круглые груди; без сомнения, некоторые из этих женщин кормили младенцев (стоило сжать сосок — и из него брызгало очень белое и чистое молоко). Руки, в два локтя длиной, лишены были суставов, кисть продолжала локтевую кость. Наконец, низ живота, начиная от бедер, переходил в раздвоенный хвост, похожий на рыбий.

Понятно, что подобная находка вызвала большой шум. Вице-король откупил у рыбаков этот улов и раздарил всех тритонов и русалок своим друзьям и знакомым.

Голландский резидент тоже получил в подарок русалку и передал ее правительству, которое, в свою очередь, отправило ее в музей в Гааге.

Понятно, что настоящая русалка, снабженная музейной этикеткой, не имеющая, по утверждению ученых, ничего общего со всякими Ласарильо с Тормеса и Каде Руссель-Эстюржонами, но происходящая по прямой линии от Ахелоя и нимфы Каллиопы, была для меня гораздо интереснее галереи воронов, пусть даже их в этой галерее было десять тысяч. В конце концов, вороны встречаются каждый день, в то время как русалки, напротив, попадаются все реже и реже.

Не зная, вернусь ли я когда-нибудь в Гаагу, я не хотел упускать случая взглянуть на морскую деву.

Но, как я ни спешил ее увидеть, пришлось отложить ненадолго это удовольствие.

Я знал, что в том же музее находится одежда Вильгельма Оранского, прозванного Молчаливым; она была на нем 10 июля 1584 года, в день, когда он пал в Делфте от руки Балтазара Жерара.

Этот исторический предмет имел для меня не меньшую привлекательность, чем русалки и морские девы всех стран.

Я попросил моего проводника сначала показать мне витрину, в которой выставлен костюм Вильгельма, а уж потом отвести меня к ящику с морской девой.

Вещи основателя голландской республики, создателя Утрехтской унии, супруга вдовы Телиньи, хранятся в первом зале, слева от входа; в течение двухсот шестидесяти четырех лет они доступны для поклонения народу, за который Вильгельм отдал последнюю каплю крови.

«Господи, сжалься над моею душой и над этими несчастными людьми!» — его последние слова.

Вместе с камзолом, жилетом и рубашкой, пропитанными кровью, в музее хранится пуля, пробившая ему грудь, и пистолет, из которого эта пуля была выпущена.

Это живое и вечное проклятие убийце.

Не знаю ничего иного, что более располагало бы к размышлениям и поэтическим грезам, чем вид материальных предметов.

Сколько всего заключает в себе кинжал Равальяка! Сколько скрыто в пуле Балтазара Жерара!

Кто может сказать, как изменили судьбы народов эти три дюйма железа, эта унция свинца!

Случай, Провидение и рок — мир состарится, пытаясь разгадать загадку этих понятий, предлагаемую Сфинксом-сомнением.

Я вернусь в Гаагу только для того, чтобы снова увидеть эту залитую кровью рубашку, этот пистолет и эту пулю.

Но было уже без четверти одиннадцать, и у меня оставалось всего несколько минут. Я попросил показать мне русалку; меня провели к витрине № 449: в ней помещались три диковинки — фавн, вампир и русалка.

Меня интересовала русалка, и я не обратил внимания на фавна и на вампира.

Засушенная, она напоминала цветом лицо караиба. Глаза были закрыты, нос сделался плоским, губы прилипли к зубам, пожелтевшим от времени; увядшую грудь еще можно было различить; на голове торчало несколько коротких волосков; наконец, нижняя часть тела представляла собой рыбий хвост.

Придраться было не к чему: настоящая русалка.

В ответ на мои вопросы я услышал историю Димаса Боске, отца-иезуита, вице-короля Манара и голландского резидента — ту историю, которую только что рассказал вам.

Затем, поскольку я хотел узнать больше, мой чичероне заметил:

— Похоже, вас интересуют сведения об этих животных.

Мне показалось несколько дерзким с его стороны считать животным создание с головой, руками и