понимала, то ей стало бы все ясно из достаточно откровенного высказывания Ретта на сей счет:

«Чтобы какая-то подлипала принимала гостей — а там ведь будут все видные конфедераты и демократы?! Ваши представления о жизни столь же прелестны, сколь и нелепы. Да вас вообще пригласили туда только благодаря доброму отношению мисс Мелли».

В тот день Скарлетт одевалась для поездки в лавку и на лесной склад тщательнее обычного. Она надела новое тускло-зеленое платье из переливчатой тафты, которая при определенном освещении казалась сиреневой, и новую бледно-зеленую шляпку с темно-зелеными перьями. Если бы только Ретт позволил ей сделать челку и завить ее, насколько лучше выглядела бы на ней эта шляпка! Но он заявил, что обреет ее наголо, если только она посмеет отрезать себе челку. А последнее время он был такой злющий, что и в самом деле мог это сделать.

День стоял чудесный — солнечный, но не слишком жаркий, свет был яркий, но не слепящий, и от теплого ветерка, шелестевшего листвой деревьев вдоль Персиковой улицы, танцевали перья на шляпке Скарлетт. Сердце ее тоже танцевало, как, впрочем, всегда перед встречей с Эшли. Быть может, если она расплатится пораньше с возчиками и Хью, они отправятся домой и оставят ее с Эшли наедине в маленькой квадратной конторке посреди лесного склада. Последнее время возможность увидеться с Эшли наедине появлялась все реже и реже. И подумать только, что сама Мелани предложила ей задержать его! Вот смешно-то!

Сердце Скарлетт пело, когда она подъехала к лавке, и она расплатилась с Уиллом и другими приказчиками, даже не спросив, как шли сегодня дела. А была суббота — день, когда в лавке идет самая оживленная торговля, так как все фермеры приезжают в город за покупками, но она ни о чем не спросила.

По дороге на лесной склад она раз десять останавливалась поговорить с женами «саквояжников», разъезжавшими в роскошных экипажах, — правда, менее роскошных, чем ее собственный, не без удовольствия подумала Скарлетт, — и со многими мужчинами, которые подходили к ее коляске и, стоя в красной пыли со шляпой в руке, сыпали комплиментами. День был прелестный, она была счастлива, она хорошо выглядела и ехала по городу, как принцесса. Из-за этих задержек в пути она приехала на склад позже, чем предполагала, и увидела, что Хью и возчики сидят на невысокой поленнице, дожидаясь ее.

— А Эшли здесь?

— Да, он в конторе, — ответил Хью, и озабоченное выражение исчезло с его лица при виде ее веселых, смеющихся глаз. — Он пытается… то есть я хочу сказать, он просматривает книги.

— А ему сегодня не следовало бы этим заниматься, — заметила она и, понизив голос, добавила: — Мелли послала меня задержать его здесь подольше, пока они там дома готовятся к торжеству.

Хью улыбнулся: он был приглашен в гости. Он любил праздники и полагал, что Скарлетт тоже любит — судя по тому, как она сегодня выглядела. Расплатившись с возчиками и с Хью, Скарлетт круто повернулась и направилась к конторе, явно давая понять, что не желает, чтоб ее сопровождали. Эшли встретил ее на пороге — он стоял, озаренный предзакатным солнцем, отчего волосы его казались светлыми-светлыми; губы Эшли раздвинулись в улыбке, похожей на усмешку.

— Ба-а, Скарлетт, что вы делаете в городе в такое время дня? Почему вы не у меня дома и не помогаете Мелли готовить мне сюрприз?

— Ба-а, Эшли Уилкс! — возмущенно — воскликнула она. — Вы же не должны знать об этом. Мелли будет так разочарована, если вы не удивитесь.

— О, я и виду не подам, что знаю. Буду удивлен больше всех в Атланте, — сказал Эшли, и глаза его смеялись.

— А теперь признайтесь, у кого хватило низости все вам рассказать?

— Так поступили почти все мужчины, которых пригласила Мелли. Первым был генерал Гордон. Он сказал, что на своем опыте знает: если женщины решают устроить сюрпризом торжество, они обычно назначают его на тот самый вечер, когда мужчина решил почистить и смазать все ружья в доме. А потом дедушка Мерриуэзер решил меня предупредить. Рассказал мне, как миссис Мерриуэзер надумала устроить ему однажды сюрпризом торжество, а сюрприз-то ждал ее, потому что дедушка, лечивший втихомолку ревматизм с помощью бутылочки виски, оказался слишком пьян и к началу торжества не мог вылезти из постели… Словом, все, кому домашние устраивали сюрпризом торжества, сказали, что меня ждет.

— Вот низкие люди! — воскликнула Скарлетт, не в силах, однако, сдержать улыбку.

Он был совсем прежним Эшли, когда улыбался, — таким, каким она знала его в Двенадцати Дубах. Но он теперь редко улыбался. Воздух был такой бархатный, солнце светило так мягко, у Эшли было такое веселое лицо, и он говорил так непринужденно, что сердце Скарлетт подпрыгнуло от радости. В груди ее что-то росло, росло, ей скоро стало больно от счастья — больно, как бывает от непролившихся горячих радостных слез. Она вдруг почувствовала себя снова шестнадцатилетней, и дух у нее перехватило от счастья и волнения. Ей неудержимо захотелось сорвать с головы шляпку, подкинуть в воздух и крикнуть: «Ур-ра!» Но она представила себе, как ошарашен будет Эшли, если она такое вытворит, и рассмеялась — рассмеялась безудержно, до слез. Он тоже рассмеялся, откинув голову, наслаждаясь смехом: он, видимо, считал, что она потешается над дружеским предательством мужчин, выдавших секрет Мелли.

— Заходите, Скарлетт. Я как раз просматриваю книги.

Она вошла в маленькую комнатку, залитую солнцем, и опустилась на стул у бюро с убирающейся крышкой. Эшли вошел следом за ней и присел на край грубо отесанного стола, свесив длинные ноги.

— Ах, давайте не будем сегодня, Эшли, возиться с бухгалтерией! Не хочу я утруждать себя. Когда я надеваю новую шляпку, у меня все цифры вылетают из головы.

— Какие там могут быть цифры, когда такая красивая шляпка на голове, — заметил он. — Скарлетт, вы с каждым днем становитесь все красивее! — Он соскользнул со стола и, взяв с улыбкой ее руки, развел их, чтобы рассмотреть платье. — Вы такая красивая! И ничуть не меняетесь!

А Скарлетт, когда он взял ее за руки, поняла, что все время надеялась, — хотя и не отдавала себе в этом отчета, — что это произойдет. Весь этот счастливый день она надеялась почувствовать тепло его рук, увидеть нежность в глазах, услышать пусть слово, которое открыло бы ей, что она ему дорога. Сейчас они впервые были одни с того холодного дня, когда стояли во фруктовом саду Тары, и руки их впервые встретились не в обычном формальном пожатии, — она уже столько месяцев жадно ждала такой встречи с ним. Однако на сей раз…

Как ни странно, но его прикосновение нисколько не взволновало ее! Раньше одна близость Эшли уже вызывала в ней дрожь. А сейчас она чувствовала лишь дружеское тепло и ублаготворенность. От прикосновения его рук ее не опалило огнем, и сердце билось тихо и ровно. Это удивило Скарлетт, даже несколько разочаровало. Ведь это же ее Эшли, ее яркий, сверкающий герой, и она любит его больше жизни. Тогда почему же…

Она поспешила выкинуть эту мысль из головы. Достаточно того, что она с ним и что он держит ее руки и улыбается ей по-дружески, непринужденно, без напряжения. Это просто какое-то чудо, думала она: ведь между ними столько невысказанного. Его глаза, ясные и сияющие, смотрели в ее глаза, он улыбался как прежде, — а она так любила его улыбку, — улыбался, словно ничто никогда не омрачало их счастья. Между ними сейчас ничего не стояло, ничто их друг от друга не отбрасывало. Она рассмеялась.

— Ах, Эшли, конечно же, я старею, скоро стану совсем развалиной.

— Ну, это сразу видно! Нет, Скарлетт, даже когда вам исполнится шестьдесят, вы для меня останетесь прежней. Я всегда буду помнить вас такой, какой увидел в тот день на нашем последнем пикнике, когда вы сидели под дубом в окружении десятка юнцов. Я даже могу сказать вам, как вы были одеты: на вас было белое платье в мелкий зеленый цветочек и белая кружевная косынка на плечах. На ногах у вас были крошечные зеленые туфельки с черной шнуровкой, а на голове — огромная шляпа с ниспадавшими на спину длинными зелеными лентами. Я этот ваш туалет запомнил во всех подробностях, потому что в тюрьме, когда мне было худо, я извлекал из памяти картины прошлого и перебирал их, припоминая каждую мелочь… — Эшли внезапно умолк, и возбужденное выражение исчезло с его лица. Он осторожно выпустил ее руки, а она сидела и ждала, подала, что он скажет дальше. — Мы с вами оба проделали с того дня длинный путь, верно, Скарлетт? Мы шли дорогами, которыми никогда не предполагали идти. Вы шли быстро, прямо, а я — медленно, нехотя. — Он снова присел на стол и посмотрел на Скарлетт, и снова на лице его появилась улыбка. Но это была не та улыбка, которая только что наполнила ее сердце счастьем. Улыбка была печальная. — Да, вы шли быстро и тянули еще меня, привязав к своей колеснице.